Все заслонил длинный невысокий холм с пологими склонами -- их покрывал стелющийся кустарник, усыпанный гроздьями мелких желтых цветов.
"Как сейчас шмякнемся!" -- успела подумать девочка, и тут же без всякого торможения их чудесная "тележка" вдруг замерла, едва не коснувшись зеленой муравы, словно подхваченная чьей-то исполинской ладонью.
Лизу вдавило в кресло так глубоко и резко, что пружины, распрямляясь, тут же подкинули ее вверх, чуть ли не до потолка, и она второй раз приземлилась -- на сиденье. Впрочем, как ни странно, никаких неприятных ощущений ей вся эта посадка не причинила.
-- Прости, если можешь, -- оправдывался пилот-лихач. -- Прыжки без парашюта с затяжной нервотрепкой, -- это моя вторая слабость после печенья.
-- А сколько у тебя всего слабостей? -- севшим голосом спросила Лиза.
-- Не скажу, а то расстроишься, -- быстро ответил Печенюшкин. Девочка помолчала.
-- Ну, как здоровье? -- озаботился ее удалой спутник. -- Я тебя сильно испугал? Больше никогда не буду, клянусь своей шпагой!
-- Да нет, ничего страшного, -- вежливо ответила Лиза. -- Со мной все в порядке, я только сильно за Аленку боюсь. Она же совсем маленькая. Каково ей сейчас там, с хитрыми врагами... Послушай, а где же твоя шпага?
-- Вот, вот! -- подхватил Печенюшкин. -- Где же моя шпага? И вообще, ты не находишь, что пора сменить имидж?
-- Что-что сменить?
-- А еще в английской спецшколе учишься, -- поддразнил Лизу зверек. --Имидж -- это значит образ, облик. Знаешь, в таком вот виде, -- он обвел себя с головы до ног кончиком хвоста, -- я здесь уже примелькался, да и драться не так удобно с моими зубами и когтями.
-- Мы этого слова еще не проходили, -- хмуро объяснила Лиза, опустив голову. А когда подняла -- забавной героической обезьянки уже не было.
Вместо обезьянки ей улыбался, чуть склонив колено в изящном поклоне, худенький рыжеволосый большеротый мальчик. Он был примерно одного с Лизой роста, ну, может быть, самую чуточку повыше.
Обычно у людей рыжеволосых бывает очень белая кожа, а брови и ресницы тоже рыжие. Но у этого странного мальчика под темными бровями, окаймленные длинными черными ресницами освещали все смуглокожее лицо и россыпь золотых веснушек на нем пронзительно голубые глаза Печенюшкина.
Одет он был в черную свободную бархатную блузу с распахнутым воротом и черные, бархатные же облегающие брюки, заправленные в короткие узконосые сапожки. У пояса его, на шитой золотом перевязи висели пустые ножны.
Узкий солнечный луч падал наклонно из окна к ногам юного незнакомца, и тысячи пойманных пылинок бились в нем сверкающей мошкарой.
Мальчик достал из-под манжета блузы белоснежный платок с кружевной каймой и стремительно провел платком по лучу, отчего пылинки пропали. Резким движением кисти он переломил луч посередине, и в руке его засиял, отливая бледным золотом, тонкий гибкий клинок с драгоценным эфесом. Вбросив шпагу в ножны, необыкновенный мальчик еще раз поклонился Лизе и просто сказал:
-- Да я же это, Лизонька, я! Ну что, обезьянка тебе больше нравилась?
-- Ты теперь принц? -- восхитилась Лиза. -- Вот здорово! Ой, ты так похож на Леню Докшина из третьего "Б"! Только он еще на скрипке играет. Можно, я тебя, пока ты такой, буду Леней звать?
-- А что, прекрасное имя, -- покладисто согласился Печенюшкин.--Договорились. А теперь, Лизок, договоримся еще и о другом. Я исчезну до вечера -- надо подготовиться. Дверь открывается вот этой клавишей, ею же и закрывается. Но лучше из троллейбуса не выходи, особенно если заметишь вокруг что-нибудь подозрительное. Здесь, внутри, ты в полной безопасности. Вернусь -- расскажу, как именно мы будем завтра спасать Алену. Тебе тоже предстоит работа. Проголодаешься, нажмешь вон ту кнопку, оранжевую, скажешь, что хочешь, все появится. Постарайся вздремнуть. Силы еще понадобятся.
Оставшись одна, Лиза сильно приуныла. Когда рядом находился ее отважный спутник, все казалось проще. От него словно исходил и передавался девочке могучий заряд бодрости, уверенности в своих силах и в том, что все обойдется самым лучшим образом. Мысли об Аленке, о судьбе несчастной Фантазильи, о маме с папой крутились в голове, не оставляя ни на минуту.
Есть не хотелось, спать не хотелось. Заботливый Печенюшкин положил на видное место толстенную книгу. Яркий переплет украшала заманчивая надпись "Волшебные сказки эльфов". Лиза открыла сказки, прочла страниц восемь и обнаружила, что не запомнилось ни слова из прочитанного. Совершенно некуда было деться от беспокойных дум и невозможно усидеть на месте.
И тут в голову ей пришла совершенно шальная, отчаянно смелая мысль:
"А что, если я надену королевское платье, обую туфельки и, только без короны, выйду в город на разведку? Вдруг мне удастся проникнуть во дворец и спасти Аленку! Вот изумится Печенюшкин, то есть Леня. Да и чего мне уж так бояться? У меня скорпион в перстне, браслет с коброй, волшебные таблетки --в крайнем случае, отобьюсь. А Алена там одна-одинешенька. У нее, наверное, даже "волочительное" стекло отобрали".
Лиза шмыгнула носом.
"Дверь в троллейбусе останется открытой, для врагов он невидим, если почувствую, что в городе опасно, мигом вернусь, -- продолжала думать она. --А Лене оставлю записку. Значит, решено!"
Порывшись в карманах, девочка нашла белый, почти свежий, носовой платок и маленькую шариковую ручку. Постелив платок на сиденье (хорошо, что ручка писала жирно), Лиза быстро принялась выводить корявые буквы:
"Дорогой Л. П. (Леня Печенюшкин)!
Пожалуйста, не сердись, но я больше не могу тут прохлаждаться, когда вокруг творится такое! Иду на разведку. За меня не беспокойся, в случае чего, спасай. Но вперед спасай Аленку!
С уважением, Лиза Зайкина".
Переодев перстень с правого на левый безымянный палец, решительная Лиза оказалась в платье, туфельках и короне. Затем она положила платок-записку на водительское кресло, прижала сверху короной, надавила нужную клавишу на пульте и быстро шагнула в распахнувшуюся дверь.
Глава вторая
Схватка в тюрьме
-- Ну, конечно, это он! -- молодо воскликнула Фантолетта, поднеся к глазам старомодный лорнет в черепаховой оправе.-- Всмотритесь, дон Диего! Это он, Дракошкиус-младший. Грызодуб Баюнович! Грызодуб Баюнович, мы здесь!
Волшебники кричали, махали руками, запрокинув вверх красные, разгоряченные подступающим жаром лица.
Дракон пошел на снижение.
-- Чему радуемся? -- горько спросил Морковкин. -- Чародеи... Лизу упустили, Алену проморгали. Сами угодили в ловушку, как маленькие. Сейчас нас отсюда, как слепых котят, будут за шиворот вытаскивать. Старость, уважаемая Фантолетта, вот что это такое. Пора уступить дорогу молодым, наш удел -- писать воспоминания.
Он с натугой подсадил фею на спину опустившегося дракона, сам, кряхтя, влез следом, и незадачливые герои мягко взмыли ввысь.
Глянув вниз с высоты драконьего полета, волшебники увидели, как поток бурлящей красно-фиолетовой лавы медленно заполняет тот пятачок, где они только что стояли.
--Так что же, любезный Дракошкиус? -- сварливо проскрипел престарелый кудесник. -- Куда мы теперь? На свалку истории? Имейте в виду, последние силы я все равно отдам борьбе со злодеями!
Левая голова неспешно повернулась назад.
-- Отдыхать, отдыхать, дорогие мои, -- добродушно прогудел дракон. --Ночку поспите, утро вечера мудренее, а там и за дело. Дел невпроворот, на всех хватит. Завтра Печенюшкин найдет вас.
-- Да что же это такое! -- закричал Морковкин в голос. -- Опять Печенюшкин! Везде Печенюшкин! Это нескромно, наконец! Да я вообще могу хоть сто лет не спать... -- он клюнул носом.
Фантолетта погладила старика по руке, утешая, успокаивая. Он резко дернул головой, посмотрел на фею мутными, как бы затянутыми полупрозрачной пленкой, птичьими глазами и, опять уронив голову на грудь, задремал уже по-настоящему.
"А если кто-нибудь случайно наткнется на невидимый троллейбус? --соображала Лиза, огибая холм и приближаясь к городским воротам. -- Ведь он может нащупать открытую дверь, забраться внутрь и устроить там ужас что! Может, вернуться? Да нет, невероятно, чтобы Печенюшкин этого не предусмотрел. Если его тележка не всем видна, значит... Все равно, непонятно, как это получается. Как только его увижу, сразу же спрошу".
Возле полуоткрытых ворот сидел на корточках толстый, потеющий в доспехах стражник. Издали он походил на железную бочку с красной бородой. Перед ним на траве стояла обычная электроплитка. От нее отходил шнур со штепселем, воткнутым прямо в землю. На плитке возвышалась здоровенная белая кастрюля с крышкой и что-то в этой кастрюле булькало. Видно было, что стражник голоден. Он то и дело приподнимал крышку, совал бороду в облако пара и со свистом всасывал ноздрями воздух.
Опустив голову, придав лицу рассеянно-мечтательное выражение, Лиза миновала створки ворот.
-- Эй, эй! -- заорал вдруг стражник, вскочив на короткие ноги. -- Ты куда?! Пароль знаешь?!
-- Пароль-то я знаю, -- сквозь зубы процедила Лиза тоном высокомерным и презрительным. -- А вот что ты, интересно, в своей кастрюле варишь? Не отраву ли для нашего Великого злодея?
Девочка хотела напугать стражника, надеясь, что тот позабудет про пароль. Еще больше, наверное, она трусила сама, плотно сжимая пальцы, чтобы все время чувствовать перстень со скорпионом.
Глаза у толстяка выкатились. Он упал на колени и гулко забил себя кулаками в грудь.
-- Да я... Да никогда... -- долетало порой сквозь дробь ударов. --Всегда на посту... Недосыпал... Недоедал... Не губи!..
-- Так что же в кастрюле? -- перебила Лиза, не дослушав.
-- Да лахмапутра же! -- закричал стражник со слезами. -- Попробуй! Язык проглотишь!
Он выхватил из-под панциря объемистую деревянную ложку, проворно стащил с кастрюли крышку и, зачерпнув дымящееся варево, подал ложку девочке.
Лиза, стараясь не обжечься, осторожно принялась слизывать с краев что-то острое, мясное, обжигающе-вкусное. Занятие это увлекло ее совершенно. И тут цепкие пальцы схватили Лизины локти и мгновенно свели их за спиной. Ложка полетела на землю.
Ловко связывая Лизу по рукам и ногам лохматой колючей веревкой, толстяк бормотал:
-- Ох, непростое дело наше полицейское. Ох, сложное... Из поваров меня за обжорство выгнали, из актеров -- за драки со зрителями. А вот ведь пригодились способности. Нет, наш Великий злодей высоко сидит, далеко глядит. Знает, родной наш, кого куда поставить.
"Больше никогда никому не буду хамить, -- думала Лиза. -- Даже ради дела. Понадеялась перегрубить грубияна, и вон что вышло. Правильно папа говорил: грубость -- это от страха".
Она попыталась пальцами правой руки обхватить запястье левой, чтоб три раза повернуть браслет, но смогла лишь чуть коснуться его кончиками пальцев и тут же застонала от боли -- веревка и впилась еще сильнее.
А стражник тем временем запер ворота на огромный причудливый замок и, легко вскинув девочку на плечи, словно коромысло, и придерживая ее обеими руками, зашагал в сторону дворца.
-- Не буду я подмогу вызывать, -- бубнил он себе под нос. -- Не стану загодя докладывать. Явлюсь и сдам самолично. Никто тогда не успеет удачу мою перехватить, и мне повышение выйдет.
Вблизи дворец оказался огромен. Минуя главный вход, толстяк подошел сбоку и постучал в маленькую дверку, окованную железом.
-- Пароль?! -- раздалось из-за двери незамедлительно.
-- Четыре черненьких чертенка! -- с готовностью выкрикнул стражник.
Дверь мягко распахнулась. В проеме стоял, упираясь головой в притолоку, некто бледный, с презрительным прищуром глаз, одетый в фиолетовый плащ и с толстой серебряной цепью на шее.
-- Докладывает Бумби-Симпатяга, -- заторопился толстяк. -- Мною задержана и доставлена подозрительная девочка. Приметы сходятся с преступницей, о которой сообщалось на утренней поверке. Рост средний, волосы темные, глаза серые, нос длинноватый, любопытный. При задержании оказала сопротивление. Но мои личные храбрость, хитрость, солдатская смекалка творят чудеса. Горячо надеюсь на благодарность Великого злодея!
-- Это тебе, громиле, сопротивлялась такая пигалица? -- пожал плечами седой. -- Да она от страха слова вымолвить не может. Его капюшонство отбыл по государственным делам. Появится -- доложу. А пока -- давай ее в камеру. Ступай за мной.
Когда дверь камеры со скрежетом закрылась, Лиза немножко пришла в себя и принялась осматриваться вокруг. Крохотная каморка, каменные стены, пол и потолок. Не было даже оконца, да и не мог, конечно, проникать солнечный свет в глубокий подвал, куда ее снесли, как сломанную мебель. Тусклая лампочка под потолком да узкая железная кровать, на которую ее сбросил толстый стражник, -- вот и все.
Девочка заворочалась, извиваясь, как червяк, но веревка только глубже врезалась в тело.
Короткий тихий свист послышался из угла камеры. Пленница глянула туда, и глаза ее расширились от ужаса. Раздувая редкие седые усы, стоя на задних лапках, на нее смотрела жирная омерзительная крыса.
-- А-а-а-а-а!! -- закричала Лиза. -- Помогите! Мама! Мамочка!.. Помогите!!
Крыса нехотя повернулась и пропала в темном углу, видно, шмыгнула в потайной лаз. Тотчас же там беззвучно приподнялся и лег в сторону на пол один камень, второй, а из отверстия показалась всклокоченная рыжая голова с маленькими, как у улитки, рожками.
-- Федя! -- воскликнула Лиза. -- Ой, Федя! Феденька!..
Да, это был он, забавный домовой, прилетавший когда-то к девочке в гости в розовом клоунском башмаке. Вот он просунул в лаз руки, оперся ими об пол, подтянулся и оказался рядом с Лизой.
-- Вот так встреча, -- громко шептал домовой, разрезая веревки на Лизиных запястьях и щиколотках тусклой железкой. -- Фу-ты ну-ты, елки гнуты... Как же тебя, Лизавета, забраться сюда угораздило?
-- А дура потому что! -- откровенно призналась Лиза. -- Знаешь, Феденька, я как-то все держалась, но когда увидела крысу, -- ее передернуло, -- поняла: вот сейчас умру.
-- Уж это ты зря, -- не одобрил Федя. -- Мануэлка животная задушевная. Опять же, семья на ней, дети, крутится одна -- тоже понимать надо.
-- Ну да, задушевная! Она бы меня загрызла, я ведь ее даже отпихнуть не смогла бы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25