Один из моряков намеревался сохранить осколок корпуса советской лодки в качестве сувенира, запрятав его в свой рундучок на борту «Тотог». Через несколько месяцев это вскрылось, и контрразведчики настояли на том, чтобы он передал им этот осколок.
Контр-адмирал В. Смолл, командующий подводными силами на Тихом океане, встретил «Тотог» на пирсе и был одним из первых, узнавших детали происшествия. Кроме него о случившемся было доложено адмиралу Муреру, бывшему командующему ВМС на северной Атлантике, впоследствии назначенному председателем объединенного комитета начальников штабов. Либо Мурер, либо кто-то другой из верхнего эшелона разведки в Пентагоне доложил эту печальную весть министру обороны М. Лэйрду. Все докладывалось только устно. Никто не хотел оставлять следов на бумаге.
Лэйрд лично доложил президенту Никсону о том, что произошло столкновение и советская подводная лодка, похоже, затонула. Лэйрд сейчас припоминает, что реакция Никсона была не совсем понятной.
Было ясно, что США не намерены сообщать Советскому Союзу о том, что, как полагали официальные лица, в 50 милях от полуострова Камчатка существует безвестная подводная могила. Учитывая особую секретность, которая окружала все операции подводных лодок, само собой разумелось, что Белый дом не собирался сообщать о столкновении двух атомных подлодок с ядерным вооружением, причем в один из самых напряженных моментов в отношениях между США и Советским Союзом. Кроме того, у Советского Союза за последнее время было так много происшествий на море, что Никсон и его советники решили, что Советский Союз, по-видимому, возложит вину за гибель очередной лодки на свою несчастную отсталую технологию.
Была создана комиссия по расследованию, хотя все, связанные с инцидентом, были уверены, что советская лодка погибла. Действительно, Смолл, Мурер и Лэйрд теперь говорят, что они точно помнят, что им докладывали о гибели советской подлодки типа «Эхо». Другие бывшие старшие офицеры ВМС, включая и того, кто слышал магнитофонную запись гидролокатора, говорят, что заключения о гибели советской лодки основывались главным образом на устрашающих звуках, записанных на пленку. Но должностные лица из ВМС заявляют, что без убедительных доказательств официальное заявление о том, что советская подлодка затонула, не может быть занесено в документы ВМС США.
Вскоре после столкновения Дж. Бредли срочно прибыл в Перл-Харбор, чтобы попытаться точно установить причину этого происшествия. В лучшем случае можно было предположить, что командир советской подлодки совершил неожиданный, неосторожный и гибельный маневр. Но такое предположение сразу же породило встречный вопрос, и Бредли стало ясно, что командирам американских подлодок необходимо видоизменять свою тактику. Из случившегося можно было сделать четкий вывод о том, что слишком велика опасность удара в борт на большой скорости. Если такое случится, то обе лодки неминуемо могут погибнуть.
Поэтому Бредли ввел новые правила ведения слежки, в которых официально закреплялись приемы, разработанные и проверенные на практике «Белесым Маком». Подлодки должны вести слежку, держась либо немного правее, либо немного левее преследуемой лодки. Это даст американским лодкам более широкие возможности для маневрирования в экстренных случаях и, кроме того, позволит по-прежнему прятаться в шумах кильватерной струи преследуемой лодки. Было добавлено еще одно правило, противоречившее приемам Мака, – лодки должны вести слежку с более безопасных дистанций.
Бредли не винил Балдерстона в инциденте. И Балдерстон, которому был запланирован перевод с «Тотог», вступил в командование дивизионом из четырех подлодок, в число которых входила и «Тотог». Но он оказался прав в отношении получения им адмиральского звания. Этого так и не произошло. Он ушел в отставку через семь лет и стал баптистским священником. Его сердце, ослабленное еще в детстве ревматизмом, не выдержало, и он умер в 1984 году. Он никогда не говорил ни своей жене, ни детям о том столкновении.
Молчание Балдерстона было типичным. Связанные обязательствами соблюдения секретности, подводники не могли искать эмоционального утешения, которое получают в большинстве случаев мужчины от своих жен и детей в случаях неприятностей по работе. Его вдова Ирен Балдерстон говорит:
«Не в его натуре было что-либо рассказывать. А я даже и не мечтала спрашивать его или совать нос в его дела».
Пожалуй, единственные разговоры об инциденте велись среди членов экипажа «Тотог». Рассказывали о нем вновь прибывающим на лодку. Подводники шепотом говорили друг другу о том, почему у лодки изогнутый рубочный руль, и одна группа акустиков передавала другой припрятанную запрещенную магнитофонную ленту с записью звуков с гидролокатора во время столкновения. За пределами же лодки эта пленка прокручивалась в школе гидроакустиков, в качестве анонимного примера шумов тонущей советской подводной лодки. Затем через двадцать лет судьба советской подлодки типа «Эхо II» неожиданно стала предметом обсуждения.
Уже после распада Советского Союза Борис Багдасарян, бывший командир советской подлодки, выступил с заявлением, что именно он командовал той подлодкой, которая столкнулась с «Тотог», и что он жив и здоров. А поскольку и в Советском Союзе, и в США было очень мало людей, которые знали, что их правительства длительное время скрывали ужасный инцидент, его сообщение привлекло мало внимания. Но рассказанная Багдасаряном история подтверждается высокопоставленными представителями советских ВМС, и его повествование совпадает со многими подробностями, предоставленными членами экипажа «Тотог». Хотя имеются и несколько расхождений. Сидя в своей московской квартире с сигаретой в руке, Багдасарян, с поседевшими волосами, худощавого телосложения, производил впечатление скорее стареющего профессора, чем командира подлодки. Но он был командиром подлодки более десяти лет до того, как вывел подводную лодку (бортовой номер К-108) в трехсуточный учебный поход в июне 1970 года.
Багдасарян участвовал в экспериментах на советских дизельных подлодках, в том числе на той, которую американцы называли типа «Виски». Он вел ее в подводном положении в течение 30 суток, несмотря на дефекты в ее конструкции, в результате чего часть выхлопных газов засасывалась обратно в лодку через шнорхель. К концу месяца экипаж был настолько отравлен, что руки и ноги у моряков распухали. В Советском Союзе, по словам Багдасаряна, после этого похода в воспитательных целях говорили о высоких моральных качествах советских моряков. Но так высказывались политработники, с которыми офицер-подводник не раз конфликтовал.
Не боялся Багдасарян и американцев. По его словам, однажды он «атаковал» американский линкор «Нью Джерси», открыто преследуя его на пути в Тонкинский залив, и если бы у него был приказ, то утопил бы линкор. Он также заходил в американские воды, чтобы попытаться проследить за американской подлодкой с баллистическими ракетами, когда она покидала Гуам, затем составил фальшивый доклад о патрулировании, как это делали некоторые американские командиры подлодок. Ему не удавалось следить за американской лодкой более 18 часов (просто мелочь по сравнению с подвигом «Белесого Мака»), но этого было достаточно, чтобы заслужить репутацию одного из самых смелых командиров на советском флоте.
При этом он всегда оставался суеверным и боялся катастрофы. Однажды он предпочел задержаться с выходом, чем выйти в море без счастливого для экипажа талисмана, крысы Машки. Чтобы выиграть необходимое время, он сказал адмиралу, что в холодильнике лодки слишком много мяса, датированного 1939 годом. «Побег крысы с корабля – хорошо известный признак беды, – говорит Багдасарян. – Вот почему нужно было задержать наш выход в море». Однако на борту «К-108» так и не оказалось счастливого талисмана в тот зловещий день. Возможно, ей нужно было бы иметь его.
Багдасарян говорит, что «К-108» совершала учебный поход, маневрировала, выполняя циркуляции с изменением глубины погружения. Очень похоже на то, что и предполагал экипаж «Тотог». Рано утром 24 июня его лодка совершала циркуляцию на глубине 40 метров с постоянной скоростью 5 узлов.
Подлодка поднялась на перископную глубину, чтобы принять сообщение с берега. Затем снова ушла на глубину 40 метров и начала поворот на 90 градусов вправо. Идея заключалась в том, чтобы провести тренировку на проверку звуков в районе, который экранировался шумами, создаваемыми собственными винтами. (Американцы так и предполагали.)
Как рассказывает Багдасарян, его акустики вскоре услышали звук, который они приняли не за американскую подлодку, а за имитатор шумов подлодки-приспособления, похожей на торпеду и создающей такие же звуки, как и подлодка, ведущая слежку. Через четыре минуты акустики потеряли контакт. А через две минуты раздался грохот…
Что происходило затем в советской лодке, было похоже на то, что, по словам американских подводников, они вообразили себе. Палуба «К-108» стала наклоняться вперед сначала на 20 градусов, затем на 30 градусов. Лодка стала выходить из-под контроля.
«Под нами была глубина 2500 метров, – уточняет Багдасарян, – я объявил аварийную тревогу, приказал продуть носовую часть главной балластной цистерны. Никаких изменений. Стали продувать всю главную балластную цистерну. Снова бесполезно, лодка продолжала тонуть. Дал команду задраить водонепроницаемые переборки. В ответ – тишина. Экипаж, по-видимому, был в шоке».
«Сказать по правде, я начал сомневаться в тот момент в возможности успешного всплытия», – говорит Багдасарян. Он закричал на своих опешивших подчиненных. Наконец, стали поступать доклады: «Я слышу, шум воздуха стихает», – доложил гидроакустик.
К тому моменту командир понял, что произошло столкновение с другой подлодкой. Уменьшение шума воздуха могло означать, что другая лодка тонула рядом с советской или, возможно, всплывает.
Старший механик Володя Дыбский приполз в центральный пост буквально на животе, подтягиваясь руками. Его ноги были парализованы. Он продолжал лежа отдавать распоряжения. Между тем «К-108» продолжала тонуть уже семь минут. Багдасарян прокричал, как ему казалось, свое последнее распоряжение: «Задний ход».
Это был шаг отчаяния. Если экипажу удастся произвести переключение двигателей на задний ход, то подлодка сможет вытащить себя на поверхность. Но при этом он знал, что при таком крутом снижении реверсивная муфта может и не сработать.
«К– 108» начала вибрировать. Внутри лодки стрелка глубомера задрожала, затем остановилась на отметке 70 метров, потом стала двигаться вверх до 50 и 25 метров. С глубины 25 метров она летела к поверхности, как пробка из бутылки шампанского.
Как только «К-108» всплыла на поверхность, открыли люк и увидели сияющее солнце. Осмотрели весь горизонт, но ни одного корабля не увидели и подумали, что произошло худшее с американской лодкой. «Я на секунду задумался: утопили братьев подводников, – говорит Багдасарян, – тяжело было это осознавать».
В то время, когда советские подводники сообщали об инциденте своему командованию, удалось поймать звук уходящей подлодки. Ею и была «Тотог», уходящая с места происшествия со скоростью 15 узлов.
Багдасарян говорит, что «К-108» доковыляла до порта с одним работающим винтом. Вал ее правого винта был безнадежно погнут, в легком корпусе зияла большая дыра. Треск разрушения легкого корпуса, по-видимому, и был записан в гидролокаторной рубке «Тотог». Но у «К-108» был второй прочный корпус. Американские подводники шутили, что советские подлодки строятся с двумя прочными корпусами потому, что их металлургия была советской металлургией. Но, очевидно, второй слой стального корпуса сдержал напор океанской воды и защитил экипаж «К-108».
«Дыра в легком корпусе была настолько большой, что в нее мог въехать троллейбус со своими штангами, – припоминает Багдасарян. – По правде говоря, если бы „Тотог“ ударила нас на несколько метров ближе к середине, мы были бы очень несчастными. Скорость американской лодки была довольно большой, и она несомненно пробила бы и легкий, и прочный корпус нашей лодки».
Багдасарян полагает, что пространство между легким и прочным корпусом было набито осколками «Тотог». Он говорит, что был уверен в том, что ударом снесло всю ходовую рубку американской лодки. Подобно моряку с «Тотог», который попытался придержать у себя осколки «К-108», члены экипажа советской лодки попытались сохранить для себя осколки американской лодки, но куски стали «марки HY-80» были конфискованы КГБ. Только Багдасарян отказался отдать и сохранил кусок в качестве сувенира.
Рассказ Багдасаряна немного расходится с повествованием, изложенным экипажем «Тотог». Он настаивает на том, что американская лодка врезалась в «К-108», а не наоборот. Заявляет, что советская лодка следила за «Тотог», следовавшей в Японию. Он также говорит, что, по данным советских разведывательных источников, оказавшись в Японии, «Тотог» проходила там длительный капитальный ремонт. Но «Тотог» никогда не заходила в Японию, а пошла прямо в Перл-Харбор.
Когда Багдасарян вернулся на базу, его вызвали на парткомиссию. Свалили на него вину за аварию. Занесли строгий выговор в учетную карточку. Это означало, что ему не разрешат поступить на учебу в военно-морскую академию. Его лодка прошла капитальный ремонт. Затем ее экипаж отправили на два с половиной месяца вести патрулирование в районе Сан-Франциско. «Эта боевая служба означала, – говорит Багдасарян, – искупить свою вину за неудачу или смыть кровью ошибку».
После этого столкновения среди советских подводников стала ходить новая шутка: «Американская атомная подлодка столкнулась с айсбергом в океане. Экипаж айсберга не пострадал».
Через шесть месяцев начальство Багдасаряна сняло с него взыскание. Каким-то образом оно долгие годы оставалось не снятым в его партийных документах, а затем уже и сам Багдасарян пожелал сохранить это пятно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51