Газета «Чикаго Трибюн» напечатала заключение комиссии по расследованию и рассказ о той роли, которую сыграла теория Крейвена в происшествии с торпедой в обнаружении подлодки «Скорпион». В результате этой публикации Крейвен получил то, что он считал последним ключом к разгадке тайны.
Все разворачивалось, как в заключительной главе детективного романа. Газета «Чикаго Трибюн» оказалась на столе Чарльза Торна, технического директора инженерного центра качества вооружений на военно-морской торпедной станции в Ки-порт (шт. Вашингтон). Увидев в статье фамилию Крейвена, он позвонил ему по телефону.
Эти два человека никогда ранее не встречались. И тем не менее у них было много общего. Торн тоже считал, что причиной гибели лодки явилась торпеда. Летом 1968 года он работал главным инженером в лаборатории в Ки-порте, был ответственным за испытания торпед и их компонентов. Он проработал там 25 лет, а когда позвонил Крейвену, уже 12 лет находился в отставке. Все это время он хранил информацию о подлодке «Скорпион», которую, как он считал, правила секретного делопроизводства запрещают разглашать. И вот теперь инженер дозвонился до ученого.
Торн спросил Крейвена, видел ли тот секретное предупреждение, которое было отправлено в середине мая 1968 года в департамент, позднее переименованный в командование военно-морских вооружений. В том предупреждении описывался дефект аккумуляторной батареи МК-46, предназначавшейся для обеспечения питания торпеды марки 37, самого скоростного оружия против советских подводных лодок. Инженер ссылался на предупреждение испытательной лаборатории, направленное контр-адмиралу Артуру Гралла, возглавлявшему это командование. Торн изложил содержание предупреждения. Он знал его хорошо, поскольку сам же его и писал, хотя оно было подписано капитаном первого ранга Дж. Ханникатом, начальником станции.
В своем предупреждении лаборатория сообщала, что торпедная аккумуляторная батарея вспыхнула пламенем во время испытания на вибрацию. Дефектной оказалась маленькая диафрагма из фольги, стоимостью всего в несколько центов. Почти одновременно с этим сообщением поступила информация, что дефект в дешевом резиновом обтюраторном кольце привел к взрыву космического корабля многоразового использования «Челленджер». Аккумуляторная батарея, упомянутая Торном, имела длину около 1 метра и ширину 43 см. Она крепилась на расстоянии менее 3 см от боеголовки торпеды, причем каждая боеголовка имела более 150 кг взрывчатого вещества типа НВХ.
В предупреждении лаборатории рекомендовалось, чтобы все батареи из числа этой производственной партии «были изъяты из использования при первой же возможности». Далее говорилось, что во время испытания пробного экземпляра выделялся жар, достаточный, чтобы боеголовка перегрелась и возник риск гибели лодки.
Это было самое страшное предупреждение, когда-либо исходившее из недр испытательной лаборатории. За двенадцать лет своего существования лаборатория впервые предупреждала о возможности аварии, которая могла угрожать жизни многих людей.
На подводной лодке «Скорпион» находилось 14 торпед марки 37, и она погибла через несколько дней после того, как были разосланы письма с предупреждением. Ужаснувшись сообщению о гибели подлодки «Скорпион», инженеры лаборатории специально запросили военно-морское командование вооружением о том, какие торпеды находились на борту подлодки «Скорпион». В ВМС ведется учет серийных номеров всех комплектов торпед и мест их производства. Один из инженеров лаборатории припомнил: ему устно сообщили, что одна из аккумуляторных батарей, обеспечивающих энергией торпеды на подлодке «Скорпион», действительно была из той производственной партии, что и батарея, взорвавшаяся при испытаниях в Ки-порте. (Другие инженеры лаборатории заявили, что не слышали этого.)
За прошедшие несколько лет после гибели подлодки «Скорпион» один из инженеров запросил учетные данные об этих батареях, используя свое право по закону «О свободе информации». Он надеялся, что ответ окончательно развеет все сомнения. Но дважды приходил ответ, что учетных данных найти не удалось.
Тем не менее Торн полагал, что именно перегрев боеголовки, вызванный возгоранием аккумуляторной батареи, мог привести к гибели лодки. Его выводы еще более подкрепились, когда он прочитал, что, по мнению Крейвена, гибель лодки была результатом взрыва торпеды на ее борту. Он был очень удивлен, что Крейвен никогда не видел предупреждения лаборатории. Ведь Торн полагал, что секретное письмо показано всем, кому поручено выяснить истинную картину катастрофы на подлодке «Скорпион». А выяснилось, что эта информация первостепенной важности не была предоставлена ни Крейвену, ни комиссии по расследованию.
Торн попросил Крейвена прислать ему копию видеокассеты с видами обломков подлодки «Скорпион» и копию доклада комиссии по расследованию. После изучения этих материалов Торн прислал Крейвену свой анализ. В нем говорилось: «В течение многих лет я мучительно раздумывал над тем, что могли мы сделать, чтобы избежать этой трагедии. И инженеры, и рабочие интересовались этим, задавали вопросы».
Торн заметил Крейвену, что его самые сильные страхи были порождены видом обломков затонувшей лодки. Видеопленка ясно показывает, что верхняя крышка, закрывающая торпедо-погрузочный люк, и передняя крышка торпедного аппарата отсутствуют. Оба люка ведут в торпедный отсек. Обе крышки могли быть снесены в результате страшного взрыва внутри торпедного отсека. Вероятно, это привело к интенсивному неконтролируемому заполнению лодки водой.
Происшествие с аккумуляторной батареей, которое заставило Торна написать предупреждение, было самое серьезное из тех, что ранее случались в лаборатории. Авария во время испытаний произошла днем, в субботу, когда три инженера подвергли одну из 120-килограммовых батарей сильной вибрации. Едва они вышли из помещения, где проводились испытания, как раздался страшный взрыв, от которого задрожала деревянная дверь толщиною более 5 см. Инженер Холман распахнул ее и вбежал в помещение. Механизм, предназначенный для качания и вибрации батареи, был объят зеленовато-голубым пламенем, поднимавшимся на 3 метра к потолку.
«Пожар!» – закричал инженер и схватил огнетушитель. Помещение стало быстро наполняться черным дымом и огнем. Пропали два механика. Холман стал их искать. В это время к лаборатории, заскрипев тормозами, подъехали пожарные машины.
Химические огнетушители не смогли сбить пламя. Набросив на лица мокрые тряпки, люди стали отвинчивать болты, чтобы снять с вибратора все еще горевшую батарею. Батарея взорвалась во второй раз, обдав их потоками гидроокиси калия, которая использовалась в батареях в качестве электролита. Шрапнель врезалась в потолок и стены.
Инженеры с трудом вытащили горящую батарею из здания. Ее корпус из толстой стали был разодран как фольга, а серебряное покрытие на вибраторе частично расплавлено. Со всех ног они бросились в душевую пункта первой медицинской помощи, чтобы ополоснуться водой. Затем трое служащих лаборатории и трое пожарных были доставлены в госпиталь из-за отравления дымом и химических ожогов. Через два или три дня после происшествия лаборатория направила письмо об изъятии всех батарей этой производственной партии.
Подобного дефекта батареи на подлодке «Скорпион» было вполне достаточно, чтобы вызвать взрыв боеголовки. Но предупреждение оказалось послано слишком поздно, чтобы спасти лодку и ее экипаж. Фраза «подлежит изъятию из эксплуатации при первой же возможности» обычно истолковывалась так, что изъятие должно было произойти при первом же заходе лодки в порт. Когда эта рекомендация была получена командованием вооружений, подводная лодка «Скорпион» либо уже погибла, либо находилась на пути в Норфолк, где и предполагалось изъятие батарей.
Если бы это предупреждение оказалось в распоряжении Крейвена сразу после происшествия в лаборатории, то время поисков утонувшей подлодки сократилось бы на несколько месяцев. Однако вместо того, чтобы поделиться информацией, командование вооружений продолжало настаивать, что подобный взрыв невозможен. Если бы и комиссии была предъявлена эта информация, ей, возможно, удалось бы сделать больше в разгадке тайны гибели лодки. Но следственная комиссия в своем докладе совершенно очевидно опиралась на заявление военно-морского командования вооружений о невозможности детонации торпеды на борту лодки.
То, что предупреждение лаборатории доставили командованию вооружений, являлось несомненным фактом. Таким же фактом было и то, что вскоре после обнаружения обломков утонувшей лодки представитель командования вооружений появился в лаборатории Ки-порт, вызвал Торна и в отдельном кабинете, куда вход посторонним был воспрещен, строго отчитал его за включение в текст предупреждения слов об опасности перегрева боеголовки и возможности гибели от этого подводной лодки.
Командование имело достаточное основание для беспокойства от того, что написал Торн. Именно оно создало предпосылки для катастрофы, обойдя свои же собственные процедуры безопасности. В стремлении удовлетворить требования подводных сил в торпедах оно запустило это вооружение в производство в спешном порядке. Подводные силы остро нуждались в торпедах, которые могли бы развивать скорость, достаточную для того, чтобы догнать советские подлодки типа «Гольф» и других новых типов. Но производителям требовалось очень много времени для создания компонентов, которые могли бы пройти испытания на безопасность. Скопился такой большой объем невыполненных заказов из-за неоднократных аварий батарей, что лаборатория в Ки-порте запаздывала с выдачей гарантий качества, по крайней мере, на два месяца. Вместо того, чтобы сократить темпы производства, командование вооружений поставляло торпеды с компонентами из производственных партий, совершенно не проходивших испытаний на безопасность. Это было явное нарушение правил, которые предписывали, чтобы три образца из каждой производственной партии в 100 батарей проходили проверку на безопасность, прежде чем поставлялись на флот. Образцы полагалось подвергнуть двух – или трехнедельной проверке на способность переносить тряску, жару, вибрацию и любые другие изменения условий, которые могут происходить на подлодке. Только после того, как эти образцы пройдут такую инспекцию, командование вооружений имело право разрешить поставлять любой из этих компонентов на лодки.
Две фирмы первоначально получили контракты на производство батарей, но они столкнулись с большими трудностями и опаздывали с поставками. Поэтому ВМС привлекли третью фирму, чтобы разрешить проблемы производства батарей. Ни одна из произведенных этой фирмой батарей не проходила испытаний на предмет получения гарантий качества. Но из-за нехватки батарей ей разрешили поставить на флот 250 батарей. Именно одна из батарей этой фирмы и взорвалась во время испытаний в лаборатории.
У всех трех фирм имелись проблемы, поскольку в первоначальном проекте были допущены опасные упущения. Инженеры предупреждали об этом после первых же аварий еще в 1966 году, более чем за год до того катастрофического взрыва, из-за которого и появилось последнее и самое строгое предупреждение. В течение всего этого времени инженеры разъясняли, что у батареи нет запаса надежности, и рекомендовали перепроектировать ее. Но у командования вооружений не было желания заняться этим.
Проблема существовала и в процессе активации батарей. Серебряная мембрана, через разрыв которой регулируется поток электролита в элементы батарей, была толщиной 1,7 мм. Такая малая толщина была предусмотрена для того, чтобы фольга прорывалась под давлением и давала возможность батарее питать электродвигатель торпеды в момент ее применения.
В типичном самопроизвольном запуске торпеды, как, по мнению Крейвена, и произошло, торпеда получает случайный первоначальный заряд, полностью активизируется и запускает мотор торпеды. Это состояние легко определяется, поскольку вращающийся гребной винт торпеды предупреждает экипаж об опасности и необходимости немедленно развернуться на 180 градусов.
Авария, происшедшая в лаборатории, была куда более коварной, поскольку в батарее не было мощности, достаточной, чтобы заставить вращаться мотор и винт. То, что случилось с батареей во время испытаний в лаборатории и вызвало взрыв, было труднее заметить. В лаборатории обнаружили, что во время вибрации батареи электролит ударялся об эту тонкую диафрагму с силой, достаточной лишь для того, чтобы слегка прорвать фольгу. После этого электролит медленно проникал в элементы батареи и вызывал искрение и перегрев. Диафрагма легко прорывалась, а перегрев оставался невидимым до тех пор, пока не возникало пламя или не раздавался взрыв. В лаборатории были убеждены, что в конструкции почти не было резерва безопасности.
Во время испытания вибрацией, как писал Торн в своем письме, не было и намека на возникшую проблему до тех пор, пока батарея не взорвалась. Если то же самое произошло на подлодке, то вполне возможно, что никто не заметил ничего необычного до тех пор, пока не распространился запах горящей изоляции или кто-то не коснулся торпеды, ощутив высокую температуру. К тому моменту батарею отделяли от взрыва считанные минуты. «Если высокую температуру корпуса батареи не обнаружили, – писал Торн Крейвену, – то, возможно, уже не оставалось времени для того, чтобы перетащить торпеду со складочного стеллажа, вставить ее в торпедный аппарат и выстрелить до того, как перегреется боеголовка».
Такой несчастный случай мог произойти с любой из 14 торпед марки 37 на борту подлодки «Скорпион» или на любой другой лодке, имеющей эти торпеды. Наличие батареи из дефектной партии повышало риск, но риск существовал уже в самой конструкции. Диафрагма на одной или нескольких батареях могла порваться, когда торпеда находилась в торпедном аппарате или лежала на стеллаже, и совершенно необязательно было испытывать или передвигать ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51