И посреди всего этого чей-то мелодичный смех. Даже здесь, в этом ужасном месте, звуки смеха и жизни.
О, Господи, что же я сделала?
Она подошла к телефонному аппарату. Голос ее дрожал и прерывался так сильно, что телефонистка была вынуждена попросить ее повторить номер телефона. И когда, наконец, ее соединили, она едва смогла прошептать:
– Дэн! Пожалуйста, возвращайся.
Луч послеполуденного солнца упал на кровать, где они лежали сейчас. Они занимались любовью, они спали и теперь, наконец, для них настало время разговоров.
– Ты действительно собиралась покончить с собой в ту ночь? – спросил он. – Я никак не мог избавиться от этой мысли.
Хотела ли она это сделать? Или она лишь играла с этой мыслью, представляя себя центральной фигурой трагедии? Не хотел ли и Фредди в последний момент вернуть все назад?
– Не знаю… я просто чувствовала себя так, словно в мире для меня не осталось больше места.
– Твое место… твое место здесь. Ты знаешь это сейчас, не так ли?
– Да-да, Дэн.
Все было, конечно, далеко не таким, как в начале. Да, наверное, это было и невозможно. Но и того, что они могли дать друг другу сейчас, было достаточно, более чем достаточно.
– Надеюсь, я не очень довел вас с Полом в тот день?
– Нет, все в порядке. Если бы мы не встретились тогда, я бы не начала так много думать, и мы не были бы сейчас вместе в этой постели.
– Я так рад оказаться снова в этой постели, Хенни. Часы в прихожей захрипели и пробили час. Звук, в котором утром ей слышалось что-то зловещее, сейчас казался даже приветливым.
– Я думаю, Хенни, что, может быть, было бы неплохо уехать отсюда. Мы могли бы найти себе небольшую уютную квартирку где-нибудь в верхнем городе, в Йорк-вилле. Они не так уж дороги, если ты согласна обходиться без лифта. Мы жили бы всего в нескольких кварталах от мальчика. Что скажешь?
– Мне эта идея нравится.
– Думаю, она обойдется нам не дороже этой квартиры, так как нам сейчас не нужно столько комнат. И потом, в следующем семестре я ожидаю повышения. А если мы будем жить от них поблизости, я смогу давать нашему малышу уроки игры на фортепьяно. Ему скоро четыре; в таком возрасте и следует начинать.
Приподнявшись на локте, она посмотрела на Дэна. Складки на его лбу чудесным образом исчезли; он выглядел необычайно молодо.
– Привет! – воскликнул он, смеясь.
– Господи, ты снова дома! Ты не голоден?
– У меня во рту не было ни крошки с самого утра.
– Тогда я сейчас встану и приготовлю тебе что-нибудь. В доме мало что есть, кажется, только яйца, но я посмотрю.
* * *
Отужинав на кухне, – он на своем старом месте и она на своем, – он расположился в кресле и раскрыл газету. Она села за письменный стол и начала писать.
Какое-то время спустя Дэн отложил газету и поднялся.
– Что ты пишешь?
Она прикрыла лист бумаги рукой.
– Ничего особенного. Пару недель назад я начала писать поэму о Фредди. Мне хотелось рассказать о его мягкости, доброте… в общем я пыталась, но из этого ничего не вышло. У меня есть любовь и решимость, но нет таланта. Какая скука, подумала я, когда прочла то, что написала.
– Тем не менее, дай мне взглянуть. Можно?
– Я ее разорвала. А сейчас пишу о себе, пытаюсь, излагая на бумаге свои мысли, лучше понять себя. Я подумала, что это мне в какой-то степени поможет.
– Тогда, может, ты разрешишь мне взглянуть на это?
– Тебе, возможно, не понравится то, что ты там прочтешь.
Однако она убрала руку и через ее плечо он прочел:
«Несмотря на всю свою внешнюю веселость, он в сущности одинокий человек, несостоявшийся музыкант и разочаровавшийся реформатор. Думаю, он считает себя неотразимым, видя, как женщины оборачиваются и смотрят ему вслед. Но я должна помнить, что в сущности все это не имеет для него никакого значения, я это знаю».
«Что же до того, что произошло давно, думаю, все было точно так, как он и сказал, хотя, может быть, он и женился бы на ней вместо меня, если бы у него была такая возможность… но я также должна помнить, что все эти годы он любил только меня».
«Да, я все еще испытываю горечь, когда думаю об этом; не такая уж я великодушная».
«Мы не владеем никем и ничем. Наши дети вырастают и уходят от нас, и иногда они умирают раньше нас. И, однако, мы продолжаем жить. Так как все, что у нас есть – это немного лет. Так давайте же брать то, что есть, так как мы не можем сделать большего. У меня был сын. У меня было желание достичь во всем совершенства. Что было, то было. У меня также был возлюбленный, большой человек, храбрый и добрый, и он сейчас снова со мной. Не хотелось бы мне когда-нибудь вновь остаться без него. Я…»
На этом слова обрывались.
Дэн поднял ее со стула и прижал к груди. В глазах у него блестели слезы.
– Помогло тебе то, что ты изложила все это на бумаге?
– Думаю, да.
– Тогда порви этот лист и выброси его. О, Хенни, Хенни, мы начнем все сначала.
На улице, возле ресторана, Пол распрощался с Хенни. Совершенно расстроенный, он провожал ее глазами, и его так и подмывало последовать за ней. Мгновение он стоял в нерешительности, разрываясь между двумя одинаково сильными желаниями: догнать Хенни и уйти одному.
Сколько в ней озлобленности и горечи! Так это непохоже на ту Хенни, которую он знал всю свою жизнь!
А Дэн такой подавленный, притихший… На мгновение перед его мысленным взором отчетливо вспыхнула картина: Дэн стоит где-то на огромной высоте и вокруг него люди кричат, хлопают в ладоши; действительно ли он помнил все это или просто он слышал эту историю столько раз, что она стала казаться ему собственным воспоминанием?
Да, мужества Дэну было не занимать. Не побоялся же он сказать только что, когда они сидели в ресторане, что он очень виноват перед Хенни. Должно быть, между ними произошло что-то совершенно ужасное. На Хенни просто больно смотреть.
Даже смерть Фредди их не примирила, не свела вместе. Они так и продолжают убивать друг друга.
Но, спросил он себя, как могу я судить об этом? Что я, в сущности, знаю? Разве кто-нибудь, глядя на меня, может догадаться, что творится у меня в душе?
Мимо него прошел маленький мальчик с родителями. В руках он держал игрушечный парусник. Они направлялись в парк. Надо ему купить кораблик на этой неделе, а не ждать дня рождения Хэнка; большую часть жизни мы и так проводим в ожиданиях.
От Хэнка мысли его обратились к Анне: у нее был сын такого же возраста, как Хэнк. Однако ее мальчик не будет пускать свой кораблик в Центральном парке. Да и в той части города, в которой она жила сейчас, вряд ли существовало место, где можно было пускать кораблики. Внезапно ему вспомнилось название улицы, на которой она жила, и номер дома. Они были написаны на долговой расписке, присланной ее мужем. Он не собирался запоминать этот адрес на Форт-Вашингтон-авеню, но адрес как-то сам собой застрял у него в голове.
Он зашагал на восток к своему дому. День был довольно прохладным, и ветер раскачивал ветви деревьев. Но он любил такую погоду; одних она вынуждала укрыться в доме, зато другие выходили тут же на улицу, словно бросая погоде вызов. Высокий небосвод блестел как голубая глазурь. Чудесно в такой день поехать куда-нибудь за город. Выйти из машины на какой-нибудь проселочной дороге, прогуляться, а затем отправиться в старую сельскую гостиницу поблизости и пропустить там стаканчик. Конечно, не одному…
Он взглянул на часы; до вечера еще было далеко. Гараж, в котором он держал свой автомобиль, находился чуть дальше по улице, где он жил. Он остановился перед ним и несколько минут стоял в нерешительности. Конечно, он мог пойти к своим родственникам, которые принимали сейчас у себя приехавшего к ним в гости кузена; тот только что оправился от какой-то ужасной болезни. Мысль о полной народа, душной квартире подействовала на него угнетающе. День и без того был почти испорчен.
Внезапно решение пришло к нему само собой, и он вошел в гараж. Было важно, доказывал он себе, чтобы машина не простаивала. В городе ты так редко ездишь; последний раз он воспользовался ею, чтобы добраться до дома Альфи, и было это несколько недель назад.
Сев за руль, он надел шоферские перчатки и поехал на запад. Окно в машине было открыто, и лицо его обдувало ветром. Это было чудесно. Вскоре он выехал на Риверсайд-драйв. Слева от него засверкала покрытая легкой рябью водная гладь реки. Легкие облака появились на небе, которое еще минуту назад было абсолютно чистым; их принес ветер, таща за собой, как воздушного змея.
Посреди реки стояли на якоре три огромных серых боевых корабля. Будем надеяться, сказал он себе, что мы видим это в последний раз.
Он остановил машину у Клермонтинн, решив зайти и посидеть там какое-то время, глядя на реку, за стаканом вина, и тут же чертыхнулся, вспомнив о законе Волстеда. Закон был глупый; вряд ли он долго просуществует, но пока из всех напитков ему могли предложить там только кофе и чай. Он повернул на север, решив проехать через Бронкс и дальше к Вестчестеру, чтобы взглянуть на простирающиеся там поля. Может, мысли его прояснятся при виде этих бескрайних полей?
Он проехал по Бродвею, внимательно глядя по сторонам, так как в воскресенье прохожие обычно бродили через авеню, и дети часто выбегали на проезжую часть. Внезапно слева, со стены дома, в глаза ему бросилось название: Форт-Вашингтон-авеню. Если бы он не ехал так медленно, он не заметил бы этой таблички. Сердце у него моментально екнуло, но он продолжал ехать дальше. Он проехал еще пять кварталов, десять. Затем подумал, как странно, что родившись в этом городе и прожив здесь всю жизнь, он никогда не был на Форт-Вашингтон-авеню. А ведь она находилась всего в тридцати, может сорока минутах езды от его дома. Машинально, почти не думая, что делает, он развернулся и поехал назад.
Это было полнейшим безрассудством. И потом, в этом не было никакого смысла: шанс увидеть ее среди сотен семей, что жили в стоящих плотно друг другу домах был почти нулевым. К тому же был воскресный день; муж должен быть дома. И, однако, подумал он, я здесь и как я могу проехать мимо ее улицы, не остановившись здесь хотя бы на минуту, чтобы почувствовать атмосферу того места, где она живет?
Он припарковал машину на противоположной стороне и на некотором расстоянии от дома, номер которого словно отпечатался у него в мозгу, и огляделся. Старики расположились в шезлонгах в стороне от ветра в дверях своих домов; ребята на роликовых коньках лавировали среди машин, которых было немного; семьи прогуливались по тротуару, выгуливая собак или толкая перед собой детские коляски. Все выглядело точно так же, как в центре, только люди были одеты беднее.
Он смотрел на ее дом, спрашивая себя, которые из окон были окнами ее квартиры, ее кухни, где она готовила еду (Интересно, пела ли она, когда занималась этим?), ее… их спальни!
В голову ему вдруг пришла совершенно бредовая мысль; он подумал о себе, как о воре, который все вокруг высматривает, прежде чем украсть… Он хотел и в то же время боялся ее увидеть… Все, наконец, решил он. Глупо оставаться здесь дольше; он и так уже просидел двадцать пять минут. Собираясь отъехать, он бросил взгляд в зеркало заднего обзора и тут увидел ее.
Она шла, держа мужа под руку; ее маленький мальчик катил перед ними свой трехколесный велосипед. Они приблизились к машине и он быстро пригнулся. Его всего трясло. Они перешли улицу. Дул сильный ветер и, почувствовав, что шляпка едва держится у нее на голове, она сняла ее, чтобы снова закрепить с помощью шпилек; на мгновение ее рыжие волосы блеснули на солнце, и тут же их вновь скрыла шляпа. Анна со смехом что-то сказала, приблизив рот к лицу мужчины, который в ответ тоже рассмеялся.
Мужчина поднял ребенка и посадил его себе на плечо. Мальчик потянулся за шляпой матери, но она увернулась, все еще смеясь и тряся головой: нет-нет, нельзя. Она взяла велосипед и несколько минут все трое стояли, глядя вверх, на небо, словно никак не могли решить, повернуть ли им к дому или еще немного погулять. Наконец, очевидно приняв решение, они прошли вперед и поднялись на крыльцо. Мужчина, женщина и ребенок. Семья.
О чем она думает, когда вот так смотрит на своего мужа? Что испытывает, вспоминая то утро, когда мы с ней словно сошли с ума? Погруженный в мысли он продолжал неподвижно сидеть за рулем своего шикарного автомобиля, на который то и дело бросали оценивающие взгляды проходящие мимо мужчины.
Может, действительно, дело лишь в том, что ты молод, здоров и кровь в тебе играет? Может, только поэтому ты и не можешь устоять перед соблазном? Особенно, когда плод запретный, и ты вынужден ото всех скрывать свою страсть. Как скрываешь дыру в своем носке под блестящей кожей нового ботинка.
Там наверху, за одним из этих окон, Анна, должно быть, готовит сейчас ужин. Муж, вероятно, играет с мальчиком. Интересно, удалось ли им купить тот дом, о котором говорила Анна? Парень, судя по всему, явно стремится достичь многого. Надо отдать ему в этом должное. Он уже сейчас думает о будущем ее и ребенка.
Господи, как можно вот так просто войти и разбить сердце человека и его надежды? Как можешь ты это сделать, Пол? Забрать у него его дом… забрать его ребенка… маленького мальчика, как Хэнк… Господи!
Пол опустил голову на руки; затем, вспомнив, где он находится и понимая, что такая поза несомненно привлечет к нему внимание, он заставил себя завести машину и отъехать. Почувствовав, что на лице у него застыла болезненная гримаса, он постарался придать ему нормальное выражение. Ветер слегка охладил его пылающие щеки.
О, какая каша! Хенни и Дэн; Лия и Фредди и Хенни; Анна и…
Анна никогда на это не пойдет. Она не сделает такого безумного шага, не обратит в хаос достигнутый порядок. Как же хорошо он ее знал! У него было такое чувство, что он способен даже читать мысли Анны.
Итак, все это было не более, чем временным помрачением рассудка.
Нет, Анна, нежная, прекрасная Анна, мы не принадлежим в этой жизни друг другу.
Он поставил машину в гараж и направился к дому. Мими, очевидно, только что вошла. Она еще даже не сняла своей шляпы. С одного боку на шляпе торчало похожее на метелку перо, и оно чуть не выкололо ему глаз, когда Мими его поцеловала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65