Я еще спросил: «Что мало у нас пожили?» А он даже не взглянул, – эти слова прозвучали вполне искренне. – Только если разобраться – какой с меня спрос? – продолжал швейцар. – Обувь у человека грязная – не пускай – паркет замызгает, курить в вестибюле не разрешай, за чемоданами посматривай, посторонних вежливо поворачивай… Ответственность большая, а жалованье? – Он взъерошил пальцами седую копну волос и нарочито кашлянул. – Я один, а поручений вон сколько. За день народу – тьма. Туда-сюда. За всеми не уследишь. Нагорбишься за дежурство.– Поменяли бы работу, раз столько хлопот.– Мы трудностей не боимся, – улыбнулся хитро швейцар.Улыбнулся и Арсентьев. Он знал – швейцар работу не сменит…– Парень один вышел? Или кто ждал его? Швейцар беззвучно пошевелил губами, словно что-то припоминая.– Один. Сел в такси и уехал.– Вот если б номерок машины… – с надеждой в голосе сказал Арсентьев.– Номерок – это мы можем, – оживился швейцар. – Такси мы заказывали. Жилец какой-то уезжал. Но, видно, торопился, на другой машине укатил. – Он стал шарить по карманам. – Телефон в таксопарк мне сменщик дал. У него невестка там диспетчером… Не должен я выбросить бумажку!Арсентьев усилием воли подавил нетерпение и стоял молча. Швейцар подошел к двери и, присев на корточки, стал рыться в тумбочке.– Таксист этот натуральный рвач оказался! – жаловался он. – Как узнал, что жилец уехал, о ложном вызове стал кричать, что колесил вхолостую. Все требовал, чтобы уплатил я за прогон. А какая моя вина?Бумажка с номером нашлась среди газет.– Вот она!– Спасибо, отец, выручил! – проговорил Арсентьев благодарно.Он подошел к телефону, снял трубку… А через минуту уже записывал номер такси и фамилию шофера.В кабинете администратора напротив Савина сидела красивая девушка. Она скользнула по Арсентьеву беспокойным взглядом.«Тамара», – догадался он, усаживаясь на диван.Тамара отвечала на вопросы обстоятельно, назвала адреса, где мог появиться Виктор, и взволнованно теребила концы пояса васильковой кофты.– Других знакомых у нас здесь нет. Мы в Москве впервые, – уверяла она Савина. – Скажите, что с Виктором? – Этим вопросом она пыталась скрыть замешательство и растерянность.На этот вопрос отвечать точно было преждевременно. Поэтому Савин отделался формальными словами: служебная необходимость. Арсентьев вмешиваться не стал. В данной ситуации такой ответ был правильным и отвечал интересам дела.– Не волнуйтесь, Тамара. Приходите утром в отделение, к этому времени кое-что прояснится, и мы продолжим беседу. – Арсентьев взглянул на часы. Было около двенадцати. Он подумал, что в таксопарках в это время уже заканчивалась смена, водители, отметив время возврата, разъезжались по домам. Все это осложняло розыск.Когда Тамара ушла, он сказал Савину:– Давай подведем итоги, чем мы располагаем? Адресами, номером такси, приметами Пушкарева. Чего у нас нет? Как всегда – времени. Парень, если он еще в Москве, может уехать в любую минуту. Поэтому начнем с поиска шофера. Он укажет точное место, где высадил Пушкарева. Это первое. Второе – надо вызвать в отделение Муратова и Казакова и подключить их к розыску. Они займутся проверкой адресов. Вдвоем нам не управиться.Арсентьев позвонил дежурному и поручил проинформировать о розыске Пушкарева милицию вокзалов и аэропортов, вызвать из дома оперативников, а через диспетчера – водителя такси.Тамара вошла в номер и, не зажигая света, легла в постель. В буфете она слышала о краже и теперь, после разговора с работниками милиции, не могла успокоиться. «Неужели это страх, – думала она. – Страх за кого? За себя или за Виктора? Наверное, больше за него. Но и за себя тоже. Ведь во всей этой истории я отнюдь не была безучастным лицом, – рассуждала Тамара. – А уж если быть с собой откровенной до конца, не я ли толкнула Виктора к опрометчивым поступкам? Ведь все, что он делал в последние дни, он делал с моего одобрения, ведома, согласия…»Конечно, она в краже не виновата. Но если бы не было всех тех его маленьких и больших срывов, тех легкомысленных вечеров и пустых разговоров, в сущности, безнравственных, – она-то это хорошо понимала! – так вот, если бы всего этого не было, то не было бы и кражи. Конечно, она не хотела, чтобы он ее совершал, и в то же время всем своим поведением, даже безответственностью по отношению к нему она подтолкнула его к краже.Беспорядочные мысли быстро уступили место тревоге, простой человеческой тревоге за Виктора, который еще недавно был рядом с ней, а сейчас убежал. Убежал не только от наказания, но, наверное, от сознания собственной вины. И – тут Тамара даже задохнулась от волнения – от стыда перед ней.Конечно, теперь ему перед ней стыдно, хотя по справедливости стыд должна испытывать и она.…Водитель такси появился через полчаса. Высокий, грузный, в форменной фуражке с блестящим козырьком. Он вошел в кабинет Арсентьева без стука.– К вам, что ли? – спросил хмуро.– К нам. Садитесь.– Ничего. Постою! Рассиживаться некогда, план горит. – Однако тут же уселся на диван.Он отвечал сбивчиво, неохотно. Наверное, потому, что вызов в милицию нарушил его маршрут, а спидометр опять накрутил лишние километры, и смену катать приходилось впустую. Но и из коротких его фраз стало ясно, что Пушкарева он высадил у Курского вокзала.Допрос не занял много времени. Арсентьев протянул исписанный бланк протокола. Водитель, словно мстя за потерянное время, читал его долго, уточняя ничего не значащие детали. Арсентьев почувствовал, что начинает сердиться, когда увидел, что водитель перевернул протокол и принялся читать заново. Наконец поставил размашистую подпись.– Вот и все. Спасибо, – сказал Арсентьев. – Вы нам очень помогли.Нахлобучив фуражку и что-то буркнув под нос, водитель скрылся за дверью.– Давай прокатимся и мы. Съездим на Курский вокзал, – сказал Савину Арсентьев.Привокзальная площадь была пуста. Редкие пешеходы, с десяток автомашин с зелеными фонариками на лобовом стекле, да одинокая фигура милиционера.Они потолкались на перронах, прошлись по залам ожидания, заранее узнав, когда отходят поезда на Тбилиси. Тут жизнь шла своим чередом. Скамейки были заполнены до отказа. Люди разговаривали, спали, ели, озабоченно посматривали на табло…Человека с приметами Пушкарева среди них не было.– Плохи дела, – сказал Арсентьев. – Похоже, парень помахал нам ручкой.Дежурный «газик» зашуршал покрышками и помчался по площади. Ночь уже почти ушла, но и утро не наступило. Рассветное небо по-прежнему смотрело на город круглым глазом белесой луны.…В коридорах отделения милиции в этот час по-особенному тихо. Лишь на втором этаже стрекотала пишущая машинка – печаталась суточная сводка о происшествиях, да и в кабинете у оперативников ярко горел свет. Было двадцать минут шестого. Казаков, с зажатой в зубах сигаретой, склонился над столом и сосредоточенно листал перекидной календарь. На диване пытался дремать Муратов. Время от времени он приподнимал веки, сонно посматривал на дверь и опять прятал голову в воротник пальто. Увидев Арсентьева, они встали.– Привет! – поздоровался он и, не теряя времени, сразу же кратко ввел своих сотрудников в курс дела. Рассказал о краже самое главное и поделился планом первичных оперативных действий. – Вот адреса, где может появиться Пушкарев. – Арсентьев вытащил из кармана записную книжку и вырвал листок. – Поезда на юг после двух ночи не отправлялись. Надеюсь, вернетесь не с пустыми руками. Правда, до очередного состава времени маловато…Муратов, отличавшийся удивительной инициативностью и напористостью, только улыбнулся:– Бывает хуже, когда не знаешь, кого брать… Уже в машине Казаков раздумчиво проговорил:– Чего завидуют нашей работе? Романтика… Она только в кино захватывающая. А на самом деле дежурства, наряды, проверки, протоколы, отчеты, справки, запросы… Нет передыху ни днем, ни ночью. Голова кругом идет. Для сна лишний час не украдешь. Да и дела-то – сплошное расстройство и огорчение…Муратов опять улыбнулся.– Не согласен? – удивленно спросил Казаков. – Сколько нам времени остается на личную жизнь? Не ответишь. Происшествия, допросы, задержания, обыски, тяжелые разговоры с потерпевшими. И за всем этим – люди. Сплошная драма в трех частях. А после работы, даже ночью, – думаешь о том, что говорилось на совещаниях, что прояснилось на допросах, что не выяснено при осмотре, о чем не договорили потерпевшие и задержанные. И так изо дня в день.– Это верно, – с готовностью ответил Муратов. – Ноги и те сами собой вышагивают туда, куда надо. Но ноги не главное. Важно, чтоб голова всегда хорошо работала. Только знаешь, наверное, в нашей работе так и должно быть. Без такого напряжения чужую боль не снимешь, не облегчишь.– Пожалуй, – согласился Казаков. – Недаром нас называют оперативниками. Вот мы и заняты постоянно. И не хватает нас для друзей, знакомых.– На случайных знакомых можно время сэкономить, – сухо сказал Муратов. – Знакомые – не друзья. Они вспоминают нас, когда возникает потребность…Машина притормозила у пятиэтажного старого дома, затерявшегося в одном из переулков на Сретенке. Потянув на себя входную дверь с тугой пружиной, они вошли в подъезд. На лестничной площадке тускло горела лампочка. Подсвечивая фонариком, Муратов тихо шел по длинному, как в общежитии, коридору, отыскивая нужную квартиру. Нажал кнопку звонка – дал два коротких. С минуту ждал.Нажал на кнопку еще раз. За дверью, обитой стареньким черным дерматином, послышались шаги.– Кто там? – спросил женский голос.– Аварийная. Нижний этаж залило…– Еще не хватало. Вас днем не дозовешься, а тут сами заявились… – ворчала женщина, щелкая задвижкой.Дверь приоткрылась. В проеме показалась остроглазая худенькая старушка.Муратов переступил порог.– Не беспокойтесь, мамаша, – тихо сказал он, показывая красное с тисненым гербом удостоверение. – Мы из милиции, – и мягко захлопнул входную дверь.Старушка оказалась словоохотливой. Без смятения в глазах она проговорила:– А я не беспокоюсь. Бояться мне нечего, миллионов не имею, – и все же выражение ее лица изменилось. Склонив голову набок, она разглядывала их.– Четкина Валентина здесь живет? – шепотом спросил Муратов.– Валя? Здесь! Вот тут, – указала на покрашенную светлой краской дверь и пояснила: – Она свою комнату почему-то берлогой называет. Значит, милиция ею заинтересовалась? А я подумала, кавалеры пришли, наговоришь чего лишнего.– Кто у нее сейчас? – спросил Казаков.– Не знаю. Все магнитофон крутили…Дверь Четкиной была не заперта. Они постучали. Никто не ответил. В комнате слегка накурено, пахло горьковатыми духами.Муратов пошарил рукой по стене, нащупал выключатель. Комната оказалась большой и уютной. Слева синий угловой диван, около него кресла. В углу – цветной телевизор.Настенные часы мягко пробили семь.– Кто там? – раздался за занавеской мужской голос.– Милиция… Оденьтесь, поговорим в коридоре, – хмуро сказал Муратов. – Вопрос небольшой есть.Втроем они вышли из комнаты. Старушка в шлепанцах шмыгнула на кухню. Оттуда сразу же послышались звуки передвигаемой посуды. Похоже, до этого она стояла у двери.Даже не глядя на паспорт, Казаков понял, что перед ними не Пушкарев.– Судя по штампу, вы, гражданин Тарголадзе, совсем недавно из загса, а уже свой адрес успели спутать… Чему улыбаетесь?– Не будьте придирчивы. Супружеская верность – такая же редкость, как и сиамские близнецы, – нахально протянул Гурам. И уже серьезно: – Я в женатых только значусь. Штамп в паспорте менять надо. Уже год не живу с женой.– Наверное, это лучше для нее, – сказал Муратов. – Пойдем, Казаков, здесь все ясно. ГЛАВА 10 Виктора задержали в аэропорту Шереметьево за полтора часа до отлета в Тбилиси. В протоколе указали, что у него изъято: «женское пальто, новое, демисезонное, темно-синего цвета, на бежевой из искусственного меха подкладке, с товарным ярлыком. Цена сто шестьдесят два рубля». На «газике» Виктора привезли в отделение. Было около девяти. По коридору ходили люди в штатском и форме. Они смотрели на него не сердито, а некоторые совсем не смотрели – проходили мимо.Виктор тяжело привалился к боковушке деревянного дивана и сидел неподвижно, уставившись глазами в свежевыкрашенный коричневый пол. Он удивлялся, что его долго не вызывают. Почему-то казалось, что допрашивать должны сразу, чтобы быстро добиться правды. Сердце колотилось так, словно долго-долго бежал. Только сейчас, в этом тихом, светлом коридоре, понял все, что случилось. Он больше всего боялся не того, что его задержали и начнут скоро допрашивать, а того, что будет впереди. Но неожиданная мысль овладела им полностью. Она принесла еще большие страдания.«Выходит, я и сейчас о себе, не о матери, думаю. Зачем я взял чужие деньги? Чтобы на них купить ей пальто? спросил сам себя. – А она, понятия не имея о моем нечестном поступке, будет носить его и по-прежнему гордиться, что вырастила заботливого сына… Хорошо, что задержали, что милиция избавила ее от такого позора. Но ведь ей скажут, а узнав, выдержит ли? Гипертония. Плохое сердце…» До жути захолонуло в груди. Виктор гнал от себя эту страшную мысль.И вдруг все показалось ему нереальным. Будто бы это стряслось не с ним, а с кем-то другим, совершенно не известным человеком. Он внезапно увидел себя как бы со стороны. Такое чувство охватывало его в кинозале, когда на экране развертывались события, не имевшие непосредственного к нему отношения и в то же время волновавшие его. Волновавшие потому, что на экране был такой же человек, как он, – его ровесник, переживавший трудные минуты сомнений, колебаний, страха.«Я это или не я, – думал Виктор. Ему даже захотелось себя больно ущипнуть, чтобы оказаться вновь в привычной обстановке. – Это я, – с горечью сказал он. – И все это происходит именно со мной. Сейчас меня будут обвинять в самом подлом поступке – в нечестности».«Это не ты», – вдруг заговорил в нем какой-то незнакомый голос того, кто, видно, никогда бы не подумал, что он способен украсть, обмануть, солгать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34