В небольшом бандальеровском трактате уместилась уйма мистики чисел, поразительная смесь пифагорейства с кабалистикой майя, и все было достаточно мутно и неясно, чтобы не навлечь на автора огонь существенной критики. Учитель физкультуры щедро черпал из традиций, начиная с тольтеков и кончая иезуитским государством в Парагвае, предлагая невероятный коктейль теократии и популизма.
Поскольку «восхождение на престол» Амарильо совпало с очередной волной либерализации, брошюра учителя вышла в свет без особых трудностей. Впрочем, никто не принял ее всерьез. Как в стране, так и в эмигрантских кругах были в ходу теории, в которых в одну кучу ссыпали прогресс и инквизицию, бога Дождя и Иисуса Христа, а клан Жрецов Творческого Синкретизма провозглашался ведущим классом.
А ведь всегда найдется достаточно лицеистов и студентов, фантастов и энтузиастов, которые даже из хаотической смеси ухитряются выбрать что-то для себя, тем более, когда ставкой оказывается ИЗМЕНЕНИЕ. Не имеет значения, какое. В районах, заселенных беднотой, призыв «Долой новых Монтесум» тоже встречал полное понимание, тем более, что мало кто знал точно, кто такие есть Монтесумы. А поскольку непоследовательные власти уже не вызывали ни страха, ни симпатии, постольку среди ткачей, рыбаков, рабочих с плантаций начали возникать кортезианские секты с самозванными жрецами и мрачными обрядами.
Одной июньской ночью группа рьяных заговорщиков во главе с Хуаном Бандальеро попыталась даже овладеть флагманским кораблем «Сан-Себастьян», стоящим напротив президентского дворца. Однако несколько морских пехотинцев запросто управились с горсткой ниспровергателей, а Бандальеро сбежал на морской маяк (ныне — путь ежегодного марафонского заплыва имени Первосвященника). Был отдан приказ арестовать учителя. Однако он, воспользовавшись широко развитой коррупцией, подкупил лейтенанта портовой стражи и тот лично вывез его за границу.
Вероятно, никто б никогда о нем не услышал, если б не поведение президента Амарильо. Бедняга так начитался Цицерона и братьев Гракхов, что к проблеме реформ отнесся серьезно. Он допустил создание бесчисленных организаций, поговаривал о национализации некоторых отраслей промышленности, о наделении пеонов землей… Что хуже всего, Этания, до тех пор благосклонная к жестким правительствам, смотрела на начинания президента с удивительной благожелательностью.
Однажды февральским утром на вилле Марины Гонзалес встретились несколько латифундистов, промышленников и отставных генералов. Верховодила сама вдова. Выяснять ситуацию не было нужды, все знали, что в стране невесело. «Недотепа» Амарильо в результате последних назначений получил поддержку большинства офицерского корпуса и полиции. Более того, легализованные оппозиционные организации с движением имени Монтинеса во главе поддерживали его и готовы были ограничиться в требованиях, лишь бы не провоцировать реакцию. Что делать? Идти на переворот только силами военных моряков? А если не получится?
— Есть один способ, — сказала донна Марина, — нужен компромат на этого склеротика.
— А как его организовать? — отозвался король арахиса, — ведь это жо… пардон, задница, а не президент. Не пьет, не крадет, даже с собственной женой не спит…
— Надо принудить его к непопулярным действиям, чтобы он прекратил реформаторство, скомпрометировал себя в глазах Этании, и тогда достаточно будет маленького щелчка и он сам падет…
— Легко сказать, — вздохнул адмирал Квесада, — знаете ли вы, что он вообще намерен отменить смертную казнь?
— Значит, надо его заставить, — улыбнулась донна Марина и вытащила из ящика стола небольшой снимок. — Знаете, кто это?
— Пожалуй, тот психопат. «Новый Кортес», — рассмеялся архиграф бокситов. — Никто его не принимает всерьез, сейчас бедствует где-то в Европе.
— А если небольшая валютная инъекция? Несколько посудин и какая-нибудь высадочка на Низине Аллигаторов, малюсенькие волнения в городах… — шепнула вдова.
— Ах, вы наша Жанна д'Арк, — умилился адмирал, целуя ручку тучной креолке.
Спустя одиннадцать месяцев группа, насчитывающая сто двадцать три человека и столько же лошадей, под водительством Нового Кортеса высадилась на мысе Черепахи. После краткого перехода к ним присоединилась кортезианская группа с болот.
В гарнизоне Тортуги в тот день отмечали именины коменданта. Казармы были заняты без единого выстрела. По всей стране стихийно возникли запланированные беспорядки. К сожалению, Амарильо снова многих разочаровал. Вместо того, чтобы всеми силами кинуться на бунтарей, он приступил к идиотским переговорам. Самому Бандальеро было предложено кресло сенатора либо министра образования. Растерявшиеся заговорщики донны Марины решили не ждать. Морская пехота вошла в празднующий перемирие город. Говорят, Амарильо, видя безграничную жестокость, не выдержал и выбросился с балкона своей резиденции. Этой версии противоречат несколько пуль, извлеченных из тела бывшего президента.
Вести о событиях в столице дошли до провинции. Неожиданно рушащиеся надежды на изменения подействовали, как запал. Страна полыхала огнем. Бандальеро, немало изумленный и шокированный собственными успехами, ринулся на юг, а страна раскрывалась перед ним, как куртизанка перед любовником. Его армия росла.
Прагматические соображения велели ему не создавать единого народного ополчения. Наряду с массовой армией он сколачивал (охотнее всего из экс-полицейских, грабителей и бандитов) жандармерию «Святой Веры».
Спустя две недели он стоял у стен Сьюдад Мортес (еще через неделю город был переименован в Пунта Либертад). Морские отряды капитулировали один за другим, а публичные казни вызывали в обществе чувство заслуженного удовлетворения.
Колеблющихся быстро переубедили священники и… жандармы. Донна Марина и ее клика сбежали вместе с этанийскими советниками. Правда, несколько мощных монополий на следующее утро пришли к выводу, что бизнес можно делать даже с первосвященником. Тогда-то и сложили поговорку: «Лучше гибкая теократия, чем трухлявая демократия». Когда после двух дней боев капитулировал последний пункт сопротивления — аэродром, закончился целый этап истории. С того дня ни одно неконтролируемое сообщение уже не покинуло счастливой и отмеченной Провидением, как утверждали реформаторы, Благочестивой Республики Кортезии, ведомой неустрашимым учителем физкультуры, Отцом народа, Дядюшкой Отчизны и Тестем… (давайте кончать с родственными отношениями).
День за днем отмеряли колокола на башнях храмов, в которых дух святой был изображен в виде Кецалкоатля, день за днем неустанно трудились города и веси, организованные в Святые Общины Совместного Услужения.
Лозунг: «Работа — молитва — жертвенность» определял смысл существования, деталями занимались другие службы.
Ибо Новый Кортес реализовал Перемену через Синтез.
«Пожирая сердца Монтесум, мы приняли их в себя».
«Будущее — это Прошлое сегодня».
«Единая мысль, единая вера, единый Кортес».
«Уничтожай скорпионов, как еретиков».
«С верой и дисциплиной кортезианцы не сгинут!»
В этот-то чудненький уголок отправился Агент Низа, синьор Маттео Дьябло, он же мистер Мефф Фаусон, в поиски последнего вурдалака.
VIII
Был единственный способ добраться до Кортезии. Во всяком случае, так утверждал барон Франкенштейн. Дежурный сатана решил последовать его совету. В тот же день, не рискуя вторично оказаться за столом гостеприимного товарища по оружию, он вернулся в столицу. Там направил свои стопы в посольство Республики Кортезии. Серое здание действительно окружали три линии колючей проволоки, стена и ров, но благодаря рекомендации (у Организации имелась рука в консульских кругах) signore Diablo уже в шестнадцать пятнадцать пожимал руку в кожаной перчатке, принадлежащую чрезвычайному и полномочному послу Республики.
Он представился боссом сардиновой промышленности, заинтересованным в развитии национального сардинства в водах бухты «Dios Gracias», готовым чуть ли не бескорыстно предоставить кредиты и развитую технологию, удовлетворившись скромным долевым участием в далеком будущем. Правда, Мефф знал, что в водах бухты, окруженной поселками прожорливых туземцев, нет не только сардин, но и медуз, однако надеялся, что посол не разбирается в подобных материях. И не ошибся. Физиономия дипломата просветлела, как луна после затмения, а объятия разверзлись. Все это сопровождалось восклицанием:
— Друг мой!
Дальнейшую часть беседы заняли разговоры о деталях. Синьор Дьябло утверждал, будто для реализации договоренности необходим его незамедлительный визит в Пунта Либертад, что посол вначале счел невозможным. Нормальный порядок рассмотрения вопроса о выдаче виз в обоснованных случаях занимает полгода и редко завершается успехом. Под давлением аргументов промышленника дипломат несколько смягчился, заговорил о двух неделях, а когда узнал, что сейнеры, поставляемые трестом «Sardine Corporation Ltd», будут иметь оборудование, позволяющее за пятнадцать минут превращать их в тральщики и миноносцы, растаял, как сосулька на весеннем солнце, и отправился переговорить с правительством. Переговоры затянулись и Фаусон успел осмотреть все картинки, обрисовывающие прелести Кортезии. Если ландшафты хотя бы наполовину соответствовали истине, то сад между Евфратом и Тигром, откуда некогда изгнали наших прародителей, по сравнению с отчизной Первосвященника должен был выглядеть как запущенный иорданский дворик.
Вернулся посол. Передал поздравления. Он разговаривал с самим Бандальеро, который оказался большим любителем сардин и тральщиков. Выезжать можно незамедлительно, ежели уважаемый гость подпишет обязательство соблюдать законы, действующие в Республике (то есть следовать указаниям хозяев, не раздражать чиновников и не подкармливать граждан), не станет ничего ввозить либо вывозить и заранее откажется от каких-либо претензий. Мефф подписал. Следующее утро его уже застало в пути.
Самолет, курсирующий на линии Каракас — Пунта Либертад, напоминал экземпляр, умыкнутый из Музея Техники. Даже любитель мог бы распознать в нем незначительно переоборудованный бомбовоз времен второй мировой войны. Фаусон опасался как бы пол неожиданно не раздвинулся и он не вылетел бы вместо бомбы. К счастью, пол скорее развалился бы, нежели раскрылся. В кабине было немноголюдно. Зажиточный итальянец, какой-то худой и бледный дипломат, возвращающийся из посольства с тоскливой физиономией коня, направленного на заклание, монашенка с движениями каратистки, да старичок-пенсионер являли полный состав пассажиров. Кроме них еще была стюардесса весьма преклонного возраста. Посматривая в окно, Мефф мог наблюдать океан с редко разбросанными спичечными коробками танкеров и неправильной формы медальками островов. Позже увидел более крупные участки суши. Вдруг стало темно. На иллюминаторы надвинулись светонепроницаемые ширмы, а самолет пошел вниз. Неужто, собирался нырнуть в море?
— Военная тайна! — предупредительно пояснил старичок-пенсионер, видя беспокойство полноватого итальянца.
Финишировали они, пожалуй, несколько энергичнее, чем следовало бы, но целыми, и через минуту снова стало светло. Аэропорт — все, что осталось от Эры Гонзалесов, использовался лишь в малой его части, остальное, не восстановленное еще после «Ночи Мачете», было покрыто зеленью и большими панно, изображающими Эрнана Кортеса, пожимающего руку Хуану Бандальеро. Оба были монументальны сверх меры, ужасно многоцветны и свежепокрашены. Каждого из прибывших взяли под руки по двое местных чиновников в фантастических сутаномундирах и каждая тройка направилась к своим дверям постройки.
«Какая забота о пассажирах!» — отметил Фаусон. Он как раз собирался как следует подумать, но в этот момент оказался между двумя подстриженными «под нулевку» метисами, которые достаточно решительно повели его к двери в глубине здания. Там у него выхватили саквояж и плащ, один из метисов принялся шебуршить по всем закоулкам тела и гардероба иностранца, второй смотрел на эту процедуру поразительно холодным для южанина взглядом. Мефф распрощался со своими любимыми часами, шариковой ручкой и сигаретницей.
— А это что?! — рявкнул вдруг «поисковик», держа в руке баллончик с адским пламенем.
— Это? Интимный дезодорант, — соврал на всякий случай Адский Посланник.
Метис раскрыл рот и нажал головку распылителя. Неосатана зажмурился, но вместо запаха серы и горелого мяса в воздухе распространился аромат фиалок.
— Недурно! — промямлил чиновник и собирался спрятать баллончик в карман, но тут дверь раскрылась и вошел офицер в сопровождении пожилого седовласого господина.
— Senor Diablo? — спросил офицер.
— Так точно.
— Вернуть шмотки и вон отсюда! — бросил прибывший подчиненным. Мефф не очень хорошо знал испанский, но жесты, сопровождающие высказывание, были вполне международными. Метис с сожалением отдал баллончик и часы. Об остальном как бы забыл.
— Я капитан Гомес, — щелкнул каблуками офицер, — сеньор президент поручил мне лично опекать вас.
Фаусон подал ему руку и повернулся к пожилому, некогда, видимо, высокопоставленному мужчине.
— Меня зовут брат Мануэль Хименес, — произнес тот на правильном английском. — Буду вашим гидом и переводчиком.
Гомес махнул рукой, что, по-видимому, означало приглашение выйти, и двинулся первым. Некоторое время они шли по темному коридору, который вывел их на тесный дворик, заваленный посылками, ожидающими, вероятно, таможенного досмотра. Там стоял небольшой бронеавтомобиль, раскрашенный веселенькими пастельными полосками.
— Сначала поедем в отель, — пояснил Хименес, — господин президент, вероятнее всего, примет вас поздним вечером.
Они поехали. В машине не было окон, поэтому втиснутый между офицером и переводчиком Посланец Низа мог самое большее воображать себе трассу поездки.
Шикарный отель «Счастливый Пеон» вздымался на центральной аллее Пунта Либертад, носящей, естественно, имя Э.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35