Любила себя. Заказала зятю в город аппарат и начал шинкарить.
По этой причине бабы костерили самогонщицу. За глаза и прямо в очи. Мужики тоже матерки отпускали в ее адрес. Заочно. Хотя надежным в долг давала.
Открыв шинок, Мурашиха даже кур перестала держать.
— Как же в деревне без яиц, мама? — спрашивала дочь.
— Мужики за самогонку свои отдадут! — юморила Мурашиха. — Захочу курятинку, только скажи, враз принесут.
Не марала Мурашиха холеные ручки о навоз.
А все равно имела в хозяйстве скотину — кота Руслана.
Души не чаяла. И денег на любимца не жалела.
— Не будет всякую парашу есть, — объясняла соседкам. — Только кошачьим кормом питается. От колбасы копченой, бывает, нос воротит, паршивец. Корм подавай.
Дорогой покупала. Специально в город ездила. С витаминами и микроэлементами. От которого шерсть блестит, глаза горят.
Трапезничал Руслан исключительно за столом. Не хозяйским. За бутылку самогона бывший молокозаводовский плотник Шабаров специальный смастерил. Полированный, с ножками, все чин по чину, и стульчик при нем — широконький, глубоконький, мяконький. Еще когда в котятах Руслан ходил, используя кнут и пряник, приучила его Мурашиха вкушать пищу по-человечески, не на полу. Только от салфетки наотрез отказался. Ни в какую не захотел удавку на шею. В остальном — как в цирке. Ехали медведи на велосипеде… Стол сервируется. Корм в одной чашке, питье в другой. Хозяйка рядом: «Кушай, мой сладенький! Кушай, мой золотенький! Красавец мамочкин!»
«Красавец», если что не по нраву из предложенного, на раз перевернет всю разблюдовку. Мол, я твою блажь терплю, так нечего «парашу» подсовывать. Сама жри. Запрыгнет на край столика и… покатились яства по полу.
Редко такая неблагодарность случалась. Мураших знала, чем любимцу потрафить. И сладкий стол обязательно. Дыньку или изюм, или ядрышки кедровых орехов нагрызет. Конфетку когда предложит. Особенно сосательные Руслан любил грызть.
В отношении кошек тоже был сластена, каких поискать. Витамины и микроэлементы, как из пушки, наружу просились. В дело. Никаких порядочных кошек, которых пыталась на ночку-другую организовать для удовлетворения страстей хозяйка, не признавал. Полагался только на личный вкус.
В период гормональных взрывов — надо сказать, рвало беспрестанно — ночами убегал на улицу.
Мурашиха нервничала, плохо спала, выходила на крыльцо, звала…
Сколько опасностей вне дома! Собаки и другая скотина. Особенно о двух ногах. Прибьют красавца из мести. Насчет отсутствия личных врагов иллюзий не питала.
А все одно — не хотела кастрировать Руслана, раз и навсегда опростать его пороховницы, переполненные тягой к ночным отлучкам.
При возникновении темы лишения мужских достоинств, анекдот приходил на память. Волшебник предстал перед стареющей дамой. Готов, говорит, любое желание исполнить. Что нужно в закатном возрасте? Указывает дама на кота, красавца писаного: «Пусть превратится в юношу». — «Запросто!» — отвечает волшебник. Раз-два, и оказалась дама наедине с юношей бесподобной красоты. Истосковавшееся женское сердце тут же воспылало любовью. А истосковавшиеся руки заключили сказочный подарок в пылкие объятия. Осыпает юношу поцелуями, а он и говорит: «Ты лучше вспомни, как меня кастрировать к ветеринару носила!..»
Не верила Мурашиха в сказки, тем не менее, от хирургического вмешательства в половую проблему отказалась. Зачем скотину мучить? Поэтому и антисексом не кормила. Раз природа требует…
Возвращался Руслан с «крыши» грязный, поцарапанный. Мурашиха мыла специальным шампунем, лечила раны, ругалась. Несколько раз кошек с собой приводил. Дескать, жена, будет у нас жить. Но, потакая любимцу во всем, здесь Мурашиха была непреклонна. Кошек в доме с перспективой котят на дух не желала. Шугала невест поганой метлой, не задумываясь.
С ночных вылазок Руслан обязательно под утро заявлялся.
Однажды не вернулся. И день прошел, и второй. Нет кота.
Поначалу Мурашиха ругалась. Ах ты, мужичье отродье! Ах ты, бабник неугомонный! Вернешься — задам перцу!
Только ждет-пождет, а задавать некому.
Занервничала Мурашиха. В долг перестала мужикам отпускать. Потом и вовсе лавочку на замок и побежала в дом напротив.
— Клав, золотая моя соседушка, Русланчика не видела?
— Только и дел мне, что за ним глядеть!
— Он в последнее время к твоей кошке бегал.
— Что я им постель стелила, подушки взбивала? Иди вон у нее и спроси!
Кошка сидела у печки и ни мур-мур.
Мурашиха сделала пару поисковых кругов по селу, рассматривая подворотни и канавы.
Нет ни живого, ни, страшно подумать, неживого. Прихватив литр самогонки, направилась к гадалке.
— Настя, золотая ты наша, скажи, где мой Русланчик? — выставила благодарность на стол.
— Убери! — неожиданно замахала руками гадалка, хотя Мурашиха всегда была с ней в ровных отношениях. — Совсем с этой самогонкой опупела! Чтобы я свой небесный дар на твоего кота-блядуна тратила?! Ко мне люди в очередь стоят. И то не всех принимаю. Знаешь, сколько на каждого энергии божественной выходит? Вся болею потом! А ты хочешь, чтоб здоровье на кота-паскудника гробила?
— Еще деньгами добавлю, — полезла в карман Мурашиха. — Сколько?
— Нужны мне эти слезы жен и матерей!
Никакие уговоры не действовали. Отказывалась гадалка применить магические чары для поиска кота.
Тогда Мурашиха грохнулась на коленки перед гадалкой.
— Помоги! — взмолилась дурным голосом. — Не откажи! Где он? Не могу жить без Русланчика!
— Ладно комедию ломать! — убавила категоричность в тоне гадалка. Она даже подрастерялась от коленопреклонной Мурашихи.
— Погадаешь? — с надеждой спросила Мурашиха.
— И без гадания тебе каждый скажет, кто задние окорочка съел, кто передние.
— Какие окорочка? — поднялась с колен Мурашиха в нехорошем предчувствии.
— Не куриные же. Русланчика твоего.
И поведала леденящую душу историю. Ленька Васьков, через дом от Мурашихи живущий, неделю назад из отсидки вернулся, где с голодухи пристрастился кошками и собаками пополнять скудость лагерного рациона. Дома у старушки-матери тоже не больно мясом разживешься. А тут кот упитанный шастает. Ленька и подсуетился: иди сюда на закусь. Под Мурашихину самогонку и зажевал с дружками.
— Ой, сволочь! — сжала кулаки Мурашиха. — Убить мало!
Но поначалу решила предать останки любимца земле. Поспешила за ними к Леньке.
— О! — воскликнул Ленька. — А я к тебе навострился. В долг дашь?
— Только верни шкурку Руслана.
— Ты че, мать, гонишь? Я че — лох конкретный, вещественное доказательство оставлять. Сжег.
— Ирод! — заругалась Мурашиха. — Я на тебя управу найду!
И побежала к участковому.
Который тоже временами заходил к Мурашихе за самогонкой. На халяву, конечно, брал.
— Петя, призови к ответу живодера. Разве нет закона извергов карать?! Должны вещественные следы остаться от убийства. Прижми Ленькиных корешков, ты умеешь.
— Прижать я, Антонина Евдокимовна, могу любого до мокроты в штанах. Да ведь Ленька не дурак, в ответ телегу накатает, что шинок держишь. Тут и прижимать никого не след, свидетели враз против твоего аппарата сыщутся. Поди знаешь, как бабы тебя любят. И мужики недовольны. Разбавленную можешь пьяному подсунуть.
— Наговоры! — возмутилась Мурашиха.
И пошла восвояси.
Хотелось мстить, мстить и еще раз мстить.
Заделать и продать Леньке с ацетоном самогонку. Или со слабительным, чтоб на дерьмо изошел. Или яду медленнодействующего подсыпать…
Ну, уж в долг-то никогда Ленька не получит. Пусть хоть сдохнет с похмелья…
И, проходя мимо Ленькиного дома, плюнула в сторону ворот.
ПЕСТУН
Провальный стоял в отношении груздей, рыжиков и других трофеев год. На редкость никчемный. Все лето сушь. Дождей раз два и обчелся. И грибов в таком же разрезе. Маслята в июне промелькнули, да по закону подлости в ту пору Витя Сунайкин в больнице прохлаждался — язва обострилась.
А в октябре юбилей, ни много ни мало — сорок исполнится. Сестра, единственная и неповторимая Алка, грозилась из Нью-Йорка приехать. Четыре года не виделись. Гостью бы дорогую настоящей сибирской закуской попотчевать, а сырья днем с огнем не сыскать. Алка страсть как грибы Витиного приготовления уважала.
— Таких маринованных, как у тебя, нигде не едала! — всегда хвалила.
— Мама вкуснее делала, — умалял личные достоинства Витя.
— То мама…
За один присест Алка могла литровую банку навернуть.
В такой год удивить сестру и остальных гостей грибами — вдвойне отрада.
Мариновал Витя сам. Жена кулинар была из серии — лишь бы отвязаться. Вот мама, та с любовью у плиты стояла. Десять раз спросит:
— Что, сынуля, приготовить?
Потом любуется, как сын уплетает, и ждет похвальной реакции.
Витя, вредина, молчит.
— Есть можно? — не выдержит мама.
— Можно, — буркнет «сынуля».
Витина жена кормила по принципу: брюхо не зеркало, чем набил — то и ладно. Витя не обижался. После свадьбы как-то быстро смирился с не зеркальным брюхом.
Только в отношении грибов остался на незыблимых позициях. Здесь — извини-подвинься — чем ни попадя набивать не станет. Собственноручно солил, мариновал, сушил. Технология Витей была продумана до запятой: баночки, крышечки, веточки, листочки, специи…
И на тебе — в юбилейный год дикий неурожай.
Витя нет-нет сядет на мотоцикл, смотается в заветные места. И в который раз ни груздей, ни подберезовиков, ни лисичек. Возвышенности оббежит, низинки прошерстит. От силы один-два заморыша попадутся.
А как хотелось Алку-американку побаловать.
Она была на девять лет старше Вити. После школы сразу завеялась в город. Вышла замуж за Борю Колмакова — Борюсика. И билась как рыба об лед лет двадцать. Борюсик попался из тех, что руки золотые, а горло дырявое. Первый заточник инструмента на военном заводе.
«Ни одна падла в городе лучше меня резец не заточит, — хвалился Вите за бутылкой. — Спорим? Я все конкурсы профмастерства выигрывал одной левой! Министр однажды диплом вручал!»
Когда сокращения пошли на заводе, Борюсика первого попросили на выход, несмотря на рукопожатие министра. Поддавал крепко.
Дочь Валентина по обретению половой зрелости не стала откладывать в долгий ящик ее реализацию, выскочила замуж. Квартира двухкомнатная. Тут Борюсик через день да каждый день ни тятю ни маму, здесь молодожены. Алка нацелилась отделить их от собственной семейной ошибки. Пошла зарабатывать квартиру на конвейер по сборке стиральных машин. На зятя надежды никакой. Достался из породы, кто не разгонится работать. Скакал с одного места на другое, как блоха на гребешке.
Алка стиралки собирает, полы в подъезде моет, тапочки на продажу шьет с мечтой о лучшей для любимой дочи доле.
Но наступили грустные времена в промышленности, конвейер колом встал, как и Алкины планы о независимости от Борюсика.
Зато в торговле веселая пора нагрянула. Торгуй всяк, кому не лень. Алка бросилась на обретший свободу из социалистических застенков рынок зарабатывать на жилье. Моталась в Польшу, Турцию, Китай.
Чего только не случалось в челночном бизнесе. Однажды полвагона сумок с подругой привезли. А поезд опоздал, стоянку вполовину сократили. Один народ валом из вагона прет, другой толпой в него лезет. Не дают разгрузку вести. Подруга в толчее швыряет из тамбура сумки, Алка на перроне ловит. Поезд ждать не стал, тронулся нагонять график. «Быстрей! Быстрей!» — Алка паникует. Подруга вся в мыле, но успела сумки сбросить. Счастливая спрыгнула на ходу. На перроне счастье закончилось. Алка всего с двумя сумками, что в руках, стоит. Остальные испарились в суматохе вокзальной.
Только и радости у подруги, что две оставшиеся не Алкины оказались.
Как-то Алка без потерь довезла промтовар до самого дома. С Борюсиком тогда уже в разводе были, но куда его денешь — вместе жили. Еще и подкармливала.
— Че тарелку борща не насыплю! — говорила Вите, когда тот ругался: гони в шею пьянчужку.
В тот раз пока Алка пристраивала в целости доставленный из-за границы товар по ярмаркам и магазинам, Борюсик тоже активно работал по продвижению его на рынок, где за бутылку отдавал, где за две. Цену не держал. Поэтому, когда Алка заметила конкуренцию под боком и провела фронтальную ревизию, добрая часть привезенного уже ушла.
Дочь Валентина с первым мужем не сошлась взглядами на стратегию семейной жизни — рассталась. В отличие от матери статус разведенки не прельщал — не успело брачное ложе остыть, как его стал греть второй супруг. Опять на мамину шею. Первый к тому времени на краже сыпанулся. Имел страстишку чужое прикарманить. Бывало и у тещи приворовывал по мелочи — деньжата, вещички.
Однако написал из лагеря: «Алла Васильевна, какой вы золотой, редкой души человек! Только рядом с Вами, впервые за всю жизнь, почувствовал, что такое материнская любовь и забота, домашнее тепло… Можно буду писать Вам письма?..»
И далее в том же душещипательном духе.
Алка в слезы: «Горемыка ты горемыка!..» Набила две сумки продуктов, поехала за пятьсот километров.
— Дура! — пытался Витя втолковать сестре. — Он тебе в душу кучу навоза наложил, а ты растаяла — помчалась кормить проходимца!
— Не обнищаю с тарелки супа!
Алка к тому времени уже не супом мошну мерила. Серьезные деньги подкопила. Отчего разморило на коттеджик. Купить участок и построить теремок для себя и дочери с новым зятем. Борюсику квартиру оставить. Пусть как знает живет, а они к земле переберутся. Цветы для душить разводить, кофеек на веранде попивать…
Хорошая знакомая говорит: «Пока нужную сумму набираешь, займи доллары под проценты, чтобы без дела не кисли. За это кирпич подешевке сделаю, пиломатериал, столярку…»
Пришло время кирпича и процентов, а в ответ большие глаза на ошеломленной физиономии: «Какие, Алла, доллары? Ты о чем?»
— Дура! — сокрушался Витя. — Почему расписку не взяла?
Почему-почему? Подруги ведь.
Хорошо Витя вовремя оказался рядом, отговорил квартиру продавать. А то бы и здесь обломалась. Одна крученая бабенка подбивала. Банным листом вцепилась — продай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18