Чем хуже, тем больше поголовье пополняется за счет юных самок. В критические периоды наблюдается взрыв рождаемости будущих мам, тогда как самцов: раз-два и обчелся.
«Наша страна, — думала Елена Владимировна, — водоемчик отнюдь не благоприятный! Того и гляди последние мужики вымрут».
Размышлять-то она размышляла, но зеркало по-прежнему стояло в коридоре.
— Давай повешу! — вызвалась однажды подруга. — Два года об него запинаюсь. У меня перфоратор есть.
— Я и сама могу. Только никуда не денется — повесит. Правда, Барсик?
При упоминании хозяина Барсик бежал прятаться.
И все же настал победный час, Антон Александрович взял в руки пробойник и молоток.
Елена Владимировна с секундомером в руке радовалась, глядя на трудовой процесс. Пятнадцать минут ушло на отверстие, еще пять — забить пробку и вкрутить шуруп.
— Хорошо, когда мастер в доме! — полюбовался на себя в зеркало по окончанию работы Антон Александрович.
Впервые за последние годы в присутствии хозяина высунул из укрытия нос Барсик.
За ужином счастливая Елена Владимировна выставила чекушечку «мастеру». И когда он расслабился от принятого на грудь, ласково пропела:
— Антоша, я купила зеркало для ванной, повесь, а…
— Не сейчас ведь? — сказал Антон Александрович. — Как-нибудь на досуге…
На этих многообещающих словах Барсик прыжком взлетел на подоконник, не раздумывая, сиганул с третьего этажа и куда глаза глядят понесся от борьбы противоположностей за единство зеркал.
Он понял, педагогическая поэма не закончится никогда.
ВОДКА С СОДОВОЙ
В то распрекрасное время Владимир Петрович Мошкин был желторотым молодым специалистом. Отправили его с зубрами ракетного дела в командировку на полигон Капустин Яр. В пятницу вечером двинули ракетчики в кафе «Уют».
Где Мошкин познакомился с рецептом водки с содовой. Технология имела следующее содержание. Наливается полфужера водки (в тот вечер заказали «Пшеничную»), открывается бутылка минералки и четырьмя пальцам берется под горлышко. Пятый — большой — плотно закрывает отверстие. Закупоренный таким образом сосуд пару-тройку раз энергично встряхивается. Отчего газированная жидкость начинает бешено искать в бутылке пятый угол. В этот взрывной момент палец-клапан чуть приоткрывается, сама себя распирающая минералка, почуя слабину, устремляется на выход, который уже нацелен в бокал. Мощная струя воды и газа с шипением вырывается на волю и динамическим ударом вбрасывает в веселые градусы минеральную добавку.
Не хуже сифона агрегат получается. И всегда под рукой.
Хотя не так элементарно, как у сифона: нажимай да пей. Сноровка нужна. Поначалу у Мошкина выходило «обливай, кого попало». Доведенная до взрывоопасного состояния «содовая» била в брюки, в декольте дамам, техруку Шухову в глаз. С головы до пят мокрый Мошкин — благо на улице плюс тридцать и в кафе не меньше — упрямо продолжал укрощать струю, он должен был напоить товарищей модным напитком собственного исполнения.
Наконец, набил руку на оптимальное взбалтывание, четкое управление клапаном и струей, которая стала бить точно в центр фужера, а не в физиономии соседей.
Отмечая обретение полезного рукомесла, Мошкин, на радость компании, заказал от себя лично бутылку «Пшеничной».
Не подумайте — ракетчики все внимание сосредоточили на водке с содовой. Они танцевали, наперебой вспоминали рыбалки, которые в этой местности были — не описать пером!
Черную икру здесь измеряли литрами, ели ложками, покупали за спирт тазами. В своей жизни Мошкин всего один раз употреблял данный деликатес. В бутербродном исполнении. Тот по плотности расположения икринок походил на доминошный «камень» два-два. Посему наш герой не мог уразуметь фантастику, как в наше время можно икру есть ложками из тазов. Купчина-золотопромышленник мог наворачивать ее так в прошлом веке. Или какой-нибудь князь…
— Мы раз поехали на рыбалку на моторке, — еще больше ошарашил Шухов, — причалили к берегу, бутылку достали. Перед рыбалкой перекусить не грех. Вдруг видим: на другом берегу мужик из штанов выпрыгивает в нашу сторону. Кричать через реку — не докричишься. Он семафорит что-то руками-ногами. Стали приглядываться. Дурдом какой-то. То ли от рожденья клоун, то ли жизнью пришибленный. Лет сорок мужику, он оскалился, уши двумя руками оттопырил и теребит. «Надрать нам, что ли, грозится?» — гадаем на его ужимки. Потом язык начал показывать. Вывалил его до основания, как собака загнанная, и машет головой. Мы даже в бинокль посмотрели на эту канитель. «Не в себе человек, — думаем. — Явно мозги набекрень». Он язык убрал, начал по горлу себя колотить ладонью со зверской физиономией. «Че это, — говорим, — он нас пьяницами обзывает? Всего-то две бутылки на пятерых выпили». И только когда он два сазана, килограммов на пять каждый, притащил к воде и замахал рыбинами в нашу сторону, Большаков все понял: «Не обзывается вовсе. Показывает, сердешный, что горло пересохло, уши опухли, так выпить хочется».
Оказывается, дружки-приятели утром оставили мужика за сторожа, сами уплыли на лодке за опохмелкой и пропали. А он один-одинешенек на острове без плавсредств. И голова раскалывается. За бутылку спирта тазик икры набузовал. «Ой, спасибо, мужики, — забегал вокруг нас, — не дали умереть». И что вы думаете, сделали мы с икрой? Если и съели, то процентов десять. Остальные девяносто в воду на обратной дороге…
— Как! — чуть не упал со стула Мошкин. — Протухла?!
— Зачем. От греха подальше. Попадись рыбнадзору — он за икру все бы конфисковал: снасти, ружья, моторку — да еще в КБ телегу накатал.
— Надо было слопать! — не мог прийти в себя от такого расточительства Мошкин.
— Не дай Бог, икрой объесться!
— Я бы съел!
— Завтра предоставим такую возможность.
— Не может быть?
— А то.
…Мошкин, дело молодое, перед сном обычно предавался эротическим фантазиям. После кафе мечты носили более дефицитный характер. Засыпал в сладком предвкушении поглощения икры ложками.
И первое, что пришло утром в голову под звон будильника, — мысль о предстоящей царской закуске. Только после этого вспомнил про задание — купить хлеба на всю компанию.
— Чтобы икру заедать, — говорил Шухов.
— Лично я не буду вкус хлебом портить? — сказал Мошкин.
Голова у него, несмотря на выкушанные накануне объемы водки с содовой, не болела. Владимир Петрович пока находился во младенческой стадии потребления алкоголя, когда нет похмельной отдачи. Наивный организм еще пребывал в надежде на благоразумие хозяина, не махнул на него рукой и тщательно перерабатывал сивушные масла. Голова не трещала, как у мужика-робинзона с икрой и сазанами. Хотя послересторанная легкость и некоторая заторможенность имели место.
Мошкин сунул руку под подушку и обомлел. Схватил брюки со стула и заскрипел зубами.
«Свистнули!» — панически вспыхнуло в голове.
И тут же погасло.
Голова с облегчением вспомнила, что кошелек был предусмотрительно спрятан вечером в чемодан и сдан под надзор в камеру хранения.
От сердца паника отлегла.
Чтобы через 15 минут налечь пуще прежнего.
Мошкин до последних носков перерыл чемодан. Кошелек отсутствовал.
А в нем, ни больше, ни меньше, 164 рубля командировочных — сумма, соизмеримая с месячным заработком, и билет на обратную дорогу. Экономический удар, равнозначный катастрофе. И впереди месяц командировки. Мошкин побежал к администратору, та позвонила в милицию.
Милиционер был дюжий, ражий, с полковничьей статью, но капитан.
Цепким взглядом окинул место преступления и начал расследование кражи.
— Сколько пропало денег? — спросил с полковничьей строгостью.
Мошкин назвал размеры финансовой трагедии.
— Спиртные напитки употребляли накануне?
— Три рюмки, — изрядно покривил душой потерпевший.
— Какой алкоголь принимали? — продолжал опрос капитан.
— Водку с содовой?
— Это что за отрава?
Мошкин рассказал рецепт. Милиционер хмыкнул.
— Кого подозреваете в содеянном?
Мошкин никого в нем не подозревал, хотя вспомнил, что вечером, когда упаковывал кошельком чемодан, в номере присутствовал один жилец. Будучи простым инженером, Мошкин попал в номер массового поселения, где стояло 6 кроватей. Сожители незнакомые, посему Мошкин и прибегал к услугам камеры хранения. Но, изрядно нагазированный водкой с содовой, упрятав кошелек в чемодан, сразу не закрыл и не сдал его под охрану. Ходил умываться, заглядывал в номер к Шухову. У подозреваемого было время на совершение грабежа.
И как только он появился на месте преступления, капитан взял в оборот. Записав фамилию, другие данные, приступил к допросу:
— Вы видели, как гражданин прятал кошелек в чемодан?
— Нет, — ответил подозреваемый, еще не понимая, к чему клонит милиция.
— Гражданин был пьяный? — указал на Мошкина капитан.
— Не сказать чтобы, — с улыбкой уклончиво ответил подозреваемый, — все хотел научить меня делать водку с содовой.
— Сколько было денег в кошельке? — будничным тоном спросил капитан.
— Откуда мне знать? — растерялся подозреваемый.
— Зачем открывали чемодан в отсутствии владельца? — на этот раз капитан, отбросив сантименты, спрашивал как в тюремной камере.
— Ничего я не открывал, — начал понимать суть происходящего сосед Мошкина и побледнел.
— Потерпевший утверждает, за время его отсутствия чемодан изменил местоположение.
— Он загораживал проход, я убрал в сторону.
— В каких купюрах были деньги в кошельке? — капитан, коварно расставляя мины, вдруг снова заговорил простецким тоном.
— Наверное, бумажными, — ответил подозреваемый.
— Пожалуйста, не умничайте, — предупредил капитан. — Разрешите посмотреть ваш кошелек?
В этот момент в номер заглянул Шухов.
— Ты хлеб взял? — спросил Мошкина.
— У меня деньги сперли, — трагически сказал потерпевший. — Я не поеду.
— Жалко, — посочувствовал Шухов. — Мы тебе привезем банку… — и осекся, посмотрев на капитана, — чего-нибудь.
Подозреваемый то взволнованно садился на свою койку, то вставал.
— Из номера никуда не выходите, — взял с него «подписку о невыезде» капитан и направился с Мошкиным в камеру хранения.
Обнаружив в чемодане пропажу, Мошкин сдал его обратно под охрану. Раз пошло такое воровство, могут и без носок оставить.
Капитан внимательно осмотрел замки чемодана на предмет вскрытия отмычкой. Следов взлома не обнаружил.
— Откройте, — предложил потерпевшему.
Мошкин открыл.
— Я на сто рядов перерыл… — заверил он.
Капитан засунул руку вовнутрь и… вытащил пропажу из-за подкладки.
— Ваш?
— Мой, — виновато ответил Мошкин.
— Молодой человек, — по-отечески посоветовал капитан, — никогда не булыжьте водку. Великий Менделеев не зря учил: в ней должно быть именно 40 градусов. А вы поганите продукт всякой пошлостью! Фугуете туда пузыри с содой!
— Лучше вообще одну минералку пить, — самокритично заявил Мошкин.
— Вам виднее, — сказал капитан.
Но вечером Мошкин опять лихо пускал струю «Боржоми» в «Пшеничную».
— Пошли ко мне, — позвал его после рыбалки Шухов, — мы тебе икры целую банку привезли.
— Половина, — собираясь на икру, сказал Мошкин зря подозреваемому соседу, — твоя. В качестве морального ущерба.
— Да ладно, — ответил тот. — Спасибо.
Банка оказалась баночкой из-под детского питания, граммов на 50.
— Я думал, литровая, — разочаровался Мошкин.
— Больше не получилось, — сказал Шухов, довольный удавшейся шуткой, — рейд у рыбнадзора, побоялись.
Мошкин хотел поначалу всю баночку отдать мнимо подозреваемому.
После первой рюмки решил разделить деликатес по-братски.
После второй сказал: «А че там дробить? В следующий раз дам!»— и умял чайной ложкой царскую закуску один.
Без хлеба.
Запивая водкой с содовой.
И не объелся.
КАТАНКИ С ШАМПАНСКИМ
Зима в тот год от звонка до звонка лютовала. Не то что птицы — мысли на лету замерзали. В ожидании автобуса, до последних костей продрогнув, подумаешь мечтательно: «Эх, сейчас бы…» А дальше ни бэ, ни мэ, ни кукареку. Смазку в голове прихватывает, мыслительный процесс нараскоряку встает, впору паяльной лампой отогревать.
Посреди климатического катаклизма жена Тамара спрашивает у Владимира Петровича Мошкина:
— Катанки маме подошьешь? Прохудились на пяточках, жалуется — ноги больно зябнут.
— Надо подумать, — стал набивать цену мастер.
— Она за работу бутылочку шампанского обещала.
Мошкин быстро подсчитал: размеры его дневного заработка тянут меньше, чем жидкий гонорар, и взял отгул.
Первым этапом ремонта был поиск подшивочного материала. В подвале дома имелись кладовки. В мошкинской от прежнего хозяина всякий хлам валялся. В наследственных закромах Владимир Петрович откопал пару поношенных, но добротно катанных валенок. Экстерьер находки отличался жуткой расцветкой. Будто в зоопарке шерсть с кого ни попадя чесали. С верблюда клок, с козла куделю, с собаки жмень и еще черт знает с какого страшного зверя… Одно пятно рыжее, другое пегое, третье вообще серо-буро-коричневое… Кошмар! По всему видать, обувь производства военной поры. Когда не до эстетики в тылу, если пули на фронте туда-сюда свистят…
Мошкина данное обстоятельство не огорчило. Кто там будет тещины подошвы на предмет красоты разглядывать? С тестем давно разошлась…
Натирая шелковые нитки варом, Владимир Петрович приготовил дратву и «включил» шило.
Крепко припек мороз старушку, над любой копейкой от макушки до пят трясется, а тут шампанское посулила выкатить. Обещанное грело душу сапожника. Любил напиток аристократов. Через это работал качественно. Над каждой стежкой старался. Не гнал «быстрей-быстрей», абы как.
К приходу жены заканчивал ремонт первого валенка.
Тамара с 40-градусного мороза влетела раскрасневшаяся, счастливая — наконец-то попала в тепло. С легонькой ехидцей спросила, снимая пальто:
— Что, Данила-мастер, получается чаша?
— Полбутылки шампанского теща может выставлять! — с чувством сапожнической гордости подал «Данила» готовый валенок.
— О! — схватила супруга предмет ремонта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18