вытекает его оптимистический взгляд на бедствия рабочего класса, на пауперизм и т. п.; все это, по его мнению – мелочи, которые сами собой устранятся с полным осуществлением свободы труда и капитала. На русском языке полное собрание сочинений Рикардо существует в очень хорошем переводе Н. Зибера: «Сочинения Давида Рикардо» (СПб., 1882); кроме того есть сокращенное изложение его сочинений, в «Библиотеке экономистов», изд. Солдатенкова (1895). В «Handworterbuch der Staatswissenschaften» (том V) приведена подробная библиография статей и исследований о Рикардо и его учении. На русском языке см. Чупров, «история политич. экономии»; Янжул, «Английская свободная торговля» (выпуск первый); Ингрэм, «История политической экономии»; Ю. Жуковский, «История политической литературы»; Зибер, «Давид Рикардо и Карл Маркс». М. С – в.

Риксдаг

Риксдаг – шведский парламент, состоящий из двух палат, не имеющих специального названия. Очередная сессия начинается ежегодно 15 января. Место заседаний – Стокгольм, кроме чрезвычайных обстоятельств (нашествие неприятеля и т. п.), когда король назначает другой город. Вопросы предварительно рассматриваются в пяти комиссиях: конституционной, финансовой; субсидий (т. е. чрезвычайных, преимущественно косвенных налогов), банковской и законодательной; каждая из них состоит из членов, избранных в равном числе обеими палатами.

Рим Древний

Рим Древний. Римская история обнимает собой период около тысячи лет и заключает в себе историю гор. Р. от его появления на горизонте истории до разрушения созданной им империи (476 г. по Р. Хр.). римская история представляет, прежде всего, интерес всемирно-исторический. Р. объединил под своей властью и в одной общей культуре все народы древнего Мира и этим создал политическую и культурную почву, на которой развилась средневековая и новая история. Политический интерес к римской истории обусловливается тем, что Рим, расширяясь из города в обширнейшее государство, прошел через несколько фазисов развития, в которых чрезвычайно характерно взаимодействие внешнего роста с видоизменением государственных форм и экономического быта. Наконец, римская история имеет интерес критический, в виду того, что установившееся у самих римлян представление о начальной истории их города (традиционная история) подверглось разложению под влиянием современной исторической науки. Это вызвало множество спорных вопросов и различных критических приемов и сделало из Р. истории школу исторической критики.
Первым Р. анналистом был Фабий Пиктов, живший во время второй пунической войны и писавший по-гречески. Ни его анналы, ни сочинения следующих за ним анналистов не дошли до нас; традиционная история Рима основана для нас почти исключительно на знаменитом труде Тита Ливия, соединившего, в 142 книгах, результаты трудов своих предшественников. Первая декада (десяток) этих книг сохранилась и заключает в себе историю Рима от его основания почти до полного завоевания Италии (295 г. до Р. Хр.). Одновременно с Ливием жил в Риме греческий ритор Дионисий из Галикарнасса, написавший, для ознакомления своих соотечественников с Римом, «Археологию», т. е. древнейшую римскую историю в 20 книгах, из которых до нас дошли целиком первые 10 – от начала Рима до децемвирата. Изложение Диониca гораздо пространнее, вследствие риторических рассуждений и речей, но мало дает существенного. Хотя у самого Ливия иногда проглядывает критическое отношение к его материалу, его текст пользовался каноническим авторитетом у потомков, так что даже прибытие Энея из Трои в Лаций долго принималось всеми за несомненный исторический факт. Помимо некоторых случайных замечаний со стороны гуманиста Лоренцо Баллы и Перицония (в конце XVII в.), критическое отношение к Ливию и к Р. истории начинается лишь с Вико (1668 – 1744), под влиянием его философских конструкций. Критика истины (del vero) заключалась для Вико в исследовании законов всемирного разума. Устанавливая три фазиса в культурном развитии народов – религиозный, героический и демократический, – Вико считал одним из признаков героического века господство поэзии, в силу чего люди этой эпохи мыслили в поэтических образах, и исторические лица этого периода – не что иное, как типы или олицетворение исторического процесса: так напр., Ромул олицетворял собой идею основания города. А так как Вико доводит героический век у римлян до исхода V в. от построения города, то он и начинал достоверную историю Рима лишь с эпохи пунийских войн. К такому же результату пришел, не зная Вико и исходя не из философских, а из скептических оснований, француз Бофор, в своем «Рассуждении о недостоверности первых пяти веков Р. истории» (1737). Бофор проводил мысль, что традиционная история Рима не имеет под собой фактической почвы: по признанию самого Ливия, древнейшие памятники римской истории погибли во время сожжения Рима галлами; если и уцелели некоторые памятники этой эпохи, то Р. историки, как доказывает Бофор примерами, мало интересовались документальными источниками и памятниками, а часто и не могли или не умели ими пользоваться, не понимая древнего языка.
В основании древнейшей Р. истории лежит, поэтому, очень мало фактических данных; она, главным образом, плод честолюбивых стремлений знатных Р. фамилий, превозносивших в надгробных речах славу предков и вносивших в свои родословные вымышленные консульства и триумфы. Научнокритическая разработка Р. истории началась с Нибура, жившего в эпоху роскошного расцвета классической филологии в Германии. Он страстно любил эту науку, как средство проникнуть в классическую древность, к которой он относился с энтузиазмом, видя в ней осуществление высших человеческих идеалов в сфере мысли, искусства, политики и этики. Он считал призванием истории, как «посредницы вечности», сблизить нас с творениями духа и с подвигами благороднейших народов древности, "как будто бы между нами не было бездны времени, и обеспечить нам полное наслаждение сознания нашего тождества с ними>. Нибур относился с пренебрежением к ученой технике в филологи, если благодаря ей мы не приобретем «мудрости и величия души лучших людей древности, не будем чувствовать и мыслить подобно им». При таком настроении Нибур не мог, по отношению к Р. истории, довольствоваться скептицизмом: он стремился не к тому, чтобы доказать несостоятельность традиционной Р. истории, а к положительному познанию ее, и мечтал о том, чтобы воссоздать, на место скудной и подчас ошибочной истории, прошлое Рима, как оно было в действительности. Он хотел сделать дело Ливия, но лучше и полнее. Нибур полагал, что в распоряжении современного историка много ценных обломков старины, требующих истолкования. Как Кювье считал задачей зоолога воссоздать, на основании допотопного зуба или кости, весь образ погибшего животного, так Нибур признал своим «радостным призванием» воскресить истинный облик римской старины. Он обнаружил еще в детстве большую способность исправлять или дополнять испорченные тексты древних авторов; немудрено, что он приписывал историкам особое чутье, особую способность угадывать прошлое и, подобно художнику, дорисовывать недостающее в пострадавшей от времени исторической картине. Применяя к себе поэтическую славянскую сказку о юноше, полюбившем призрачную деву и с такой страстью ее созерцавшем, что едва заметный образ русалки превратился в земную деву, Нибур утверждал, что в истории «события искаженные, неузнаваемые, исчезнувшие, восстают из мрака и принимают жизнь и форму от долголетнего, постоянно возобновляемого, упорного созерцания их исследователем». Это давало ему убеждение в достоверности созданной им римской истории; по его словам, если бы какой-нибудь римлянин восстал из мертвых, то засвидетельствовал бы ее несомненную правду. Римская история Нибура основана на гипотезах, иногда гениальных, всегда замечательных и вызывающих на размышления. Главная из этих гипотез – мысль Нибура об эпическом происхождении древнейшей Р. истории. Еще Перицоний указывал на былины у римлян; у Вико эпический элемент играет видную роль; независимо от них Нибур открыл в самом рассказе Ливия следы римского эпоса. Это мнимое открытие было в духе времени; с половины прошлого века пробудился интерес к народной поэзии (Берись, Гердер); на самого Нибура произвели глубокое впечатление песни храбрых сулютов, сражавшихся с турками. Нибур предполагал у римлян не только былины об отдельных царях, но и целый эпос о Тарквиниях; эпическое творчество, по Нибуру, продолжалось и после царской эпохи, почти до начала историографии, когда оно было заглушено литературным, заимствованным у греков эпосом. Исходя из этого предположения, Нибур признал историю римских царей за быль, хотя и смешанную с поэтическим вымыслом, и счел даже возможным восстановить ее в цельном и связном рассказе. С начала республики – или, точнее, с ухода (сецессии) плебеев на священную гору, – Нибур начинал исторический период Рима, т. е. период, засвидетельствованный современными ему письменными памятниками. Такими памятниками Нибур считал фасты, священные книги разных жреческих коллегий и анналы. Фасты или списки консулов велись с самого начала республики; в жреческих книгах сохранилась память о многих событиях, имевших отношение к деятельности жрецов. Нибур полагал, что имена патрициев, заключивших договор с плебеями на священной горе, сохранились в жреческих книгах и на этом основании утверждал, что имена патрицианских послов 493 г. до Р. Хр. нам столь же достоверно известны, как имена дипломатов, подписавших Вестфальский мир в 1648 г. Всего более полагался Нибур на анналы.
В Риме существовали анналы, называвшиеся большими (maximi). Эти анналы возникли из ежегодных записей на деревянной, выкрашенной белым (album) доске, выставлявшейся на форуме старшим понтифексом (Pontifex maximos). По словам Цицерона, эти записи велись с самого начала Рима. Если-бы это было так, то Р. история имела бы под собою твердую почву. Но Нибур обратил внимание на другое место Цицерона, в сочинении о «республике», из которого видно, что первое засвидетельствованное анналами солнечное затмение относится к 354 году до Р. Хр.; остальные, более ранние, были высчитаны с помощью астрономии. Отсюда Нибур делал вывод, что большие анналы сохранились лишь со времени гальского погрома, во время которого деревянные доски вероятно сгорели в доме понтифекса. Но, по аналогии с средневековыми анналами, Нибур предполагал и в Риме существование частных анналов и семейных хроник, с самого начала республики. Такого рода анналы могли сохраниться в домах знати на Капитолии, который не был сожжен, и данные, в них заключавшиеся, составили остов древнейшей Р. истории; все что в ней жизненно, в чем ее сок и сила (Saft und Kraft), все, что придает ей связанность, передано потомству в песнях. Нибур предполагал, что некоторые отрывки из этих древнейших анналов сохранились подлинно в тексте Ливия, подобно тому, как в других местах Ливия он видел отрывки из древнего эпоса. Эти два источника истории, письменный – летописный и устный – эпический, текли порознь, пока не были соединены Фабием Пиктором. Такова стройная теория историографии, послужившая опорой Р. истории Нибура (доведенной до пунических войн).
Первое из ее оснований, гипотеза об эпическом элементе Р. истории, – подверглась серьезной научной критике со стороны Швеглера, в первом томе его , вышедшем в 1853 г. Швеглер был последователем известной тюбингенской школы, положившей основание исторической критике новозаветных книг. От истории церкви он перешел к Р. истории. Основываясь на критическом анализе свидетельств об исторических песнях у римлян и на оценке характера этого народа, Швеглер отверг гипотезу о существовании эпоса в древнем Риме; но, отрицая поэтическое творчество римлян, он указал в римской истории народное творчество другого рода, основанное не на фантазии, а на рефлексии. Швеглер усмотрел в целом ряде мифов и исторических преданий этиологическое творчество, имевшее целью объяснить происхождение известного обряда, исторического памятника, поговорки или названия. Эти объяснения далеко не всегда основаны на преемственной исторической традиции, но во всяком случае выражают собой представление древних римлян об историческом их прошлом или быте и потому являются ценным материалом для историка. Гипотезу Нибура о ранней анналистике у римлян Швеглер усвоил. С этой точки зрения Швеглер счел возможным и со своей стороны воссоздать утраченную для нас историю древнейшего Рима и весь обширный первый том своей истории посвятил эпохе царей. Вследствие ранней смерти автора это замечательное сочинение было доведено лишь до Лициниевых законов. Почти одновременно с Швеглером и оба под одинаковым заглавием вышли два «исследования о достоверности ранней Р. истории»: одно немецкое, Брёкера – в защиту этой достоверности, другое английское, сэра Джорджа Корнваль Льюиса – в ультракритическом духе. Брёкер вернулся к донибуровской точке зрения: он причислял и время царей к историческим эпохам; известие, что Сервий Туллий дал римлянам общенародное собрание по сотням, было в его глазах также достоверно, как парламентарное правление при Людовике-Филиппе, а битва при Регильском оз. столь же хорошо засвидетельствованным фактом, как и сражение при Ватерлоо.
Более убедительными могли казаться его аргументы в пользу достоверности ранней республиканской истории. Главный его довод был заимствован из аналогии с немецкой историографией. Брёкер указывал на то, что ученые нашего времени лучше знают отдаленную от них эпоху Гогенштауфенов; чем знали ее историки, напр., эпохи реформации, отчасти потому, что с тех пор открыто много исторических памятников, отчасти потому, что, благодаря научной критике, исторический материал лучше разрабатывается. Такой же прогресс в историографии Брёкер признавал и у римлян, так что напр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77