Родная Плава разливалась по весне широко, но то был разлив: версты и версты стоячей стылой воды с торчащими тут и там деревьями, островами, буграми — недвижное безликое пространство, ожидающее, когда же уйдет река, чтобы после наконец начать жить. Здесь же все перемещалось, проносилось мимо с суровой определенностью, не ведая остановки и не помышляя даже о ней, уходило, как годы и века — прочь, не здороваясь и не прощаясь. Казалось, само время обрело зримость в этом великом потоке, напоминая о своей силе и безвозвратности. Далеко-далеко, на другом берегу, темнел лес. Горы, тени которых были заметны с холма вчера вечером, ныне пропали в серости утра. Думалось, что там, за широкой водой, лежат совсем иные, диковинные и волшебные края с разными чудами, дивами и красотами. Однако Мирко знал, что все это не так: красота была вокруг — только оглянись, чудеса и дива, самые неожиданные, появлялись к месту и не к месту — только шагни за порог, а другой жизни не было нигде. Копыта Черного всадника с севера прошли всю землю, от зари до зари, от полуночи до полудня, повсюду оставив свой ядовитый след. Был он и здесь, в Устье.
Стали спускаться вниз, в деревню.
— А что, по весне водой не заливает? — полюбопытствовал Мирко. — Больно уж низко деревня стоит. У нас в Мякищах дома на холмах — и то как на острову оказываемся.
— Нет, — покачал головой Прастен. — Берег пологий, длинный, до верховьев далеко. Причал — да, в воде оказывается, а выше никогда не бывало.
В молчании въехали в село, и у первого ряда домов Прастен свернул влево:
— Ну, здрав буде, Мирко Вилкович. Спасибо тебе за доброту. Глядишь, в лучшее время еще увидимся, счастливого пути, и дай тебе Гром удачи, чтобы сегодня еще отселе отплыть. А Брунко проводит.
— И тебе счастливо, Прастен, — ответил Мирко. — Прости, если навредил тебе, не подумавши. Коли найдешь покупателя на коней, то скажи. Мое слово в силе остается. А лучше пусть обойдется все у тебя. Асмунду по заслугам досталось, глядишь, и Етону не сдобровать.
— Ладно бы так, — отвечал Прастен, уже отдаляясь по ряду влево. — Прощай, Мирко.
Мирко проводил взглядом неудачливого Прастена.
— Что ж, Брунко, пошли. Где Ари живет?
— У берега, — отвечал паренек.
Он уже сменил драный тулуп на подогнанную заботливой женской рукой по росту, но все же чуть великоватую вотолу. Ткань была прочная, но видно, что не новая. Должно быть, плащ достался от отца и был потом перешит на мальчика.
— А не рано ли идем, Мирко Вилкович? Солнце-то еще не встало. Может, повременишь?
— Да нет, ничего, — отвечал мякша. — Ари знает, что я приехать должен, не удивится.
— Это как же? — недоуменно спросил Брунко. — Разве вы раньше когда договорились?
— Нет, — засмеялся мякша. — Это ему ворон весточку принес, большой да черный. В грамоте на лапе принес.
— А откуда ж ворон грамоту взял? — удивился Брунко. Его занимало то, откуда грамота, а не то, что принес ее ворон. — Он ее сам написал, что ли?
— Кто, ворон? — не понял Мирко. — Нет конечно. Ее один мудрый человек написал — колдун Реклознатец, что на острове посреди Смолинки живет. Он ворона и послал. Это вот как было… — И Мирко, будто сказку, рассказал Брунко всю историю о том, как был он у колдуна и какие видел там чудеса: придорожные знаковые камни, остановленную волшебным словом реку, голос самой реки в колодце. Рассказал про ворона, про бобров, про омелу.
Брунко слушал, едва дыша, будто видел все своими глазами. Тем не менее он вел Мирко по деревне, не путая дороги. Мирко закончил рассказ, когда они проходили мимо богатой избы, изукрашенной резьбой и наличниками. Двор с овином и баней был тоже хорош.
— Это и есть Етонов двор, — тихо пояснил мальчик. Мирко остановился на миг, поглядеть на строение.
Белого он вел под уздцы, вороной и гнедой, как всегда, шли послушно следом. И вдруг Пори насторожил уши и заворчал. Мирко оглянулся. Сзади, от изгороди, отделился человек в серой одежде. Был он высок ростом, худощав, с длинными волосами, подстриженными на иноземный лад. Борода, наоборот, была короткая, а усы отпущены, как у полянинов, да и лицом он был полянин: нос тонкий, с небольшой горбинкой, скулы узки, лоб высок, лицо немного удлиненное. Кисть левой руки была перевязана, а в правой полянин держал, длинный и широкий, с закругленным оконечьем меч. Но тонкой сеточки на клинке, присущей действительно дорогому клинку от доброго кузнеца, не было. Впрочем, и обычным мечом можно было запросто лишить человека жизни. Владельца этого оружия Мирко, может, и не припомнил бы — видел он его мельком, да и то больше со спины, а вот сам клинок запомнил: перед ним стоял тот самый разбойник-мечник, что ушел вчера оврагом от его стрел. И этот разбойник разгуливал теперь по селу!
— Ну что, щенок! — проговорил полянин, уверенный в своей силе. — Тогда ты, гаденыш, меня стрелой достал-таки. Будь по-иному, я бы еще, может, на тебя и плюнул. Ну а так, я тебя упреждал: на мечах мы еще поквитаемся. Что прижух? А?
Мирко вовсе не прижух, а только повернулся вполоборота к Белому и незаметно запустил руку в седельную суму, где лежал его меч. Значит, не ошибался Прастен — лиходеи здесь в почете. Один к ним в ночное бегает, не гнушается перед Асмундом на коленях ползать, другой — сам разбойник. Глядишь, они и спелись заодно! Мирко знал, что, если он обнажит меч в чужом селе, будет обречен на жестокое наказание, а может, и смерть. Свенельдовы воины не станут разбираться, кто прав, кто виноват: прирежут чужака да коней отберут, и с разбойником, может, поделятся. Но выбирать не приходилось: мечник был не на шутку зол и зарубил бы Мирко, помедли тот самую малость. Все внимание мякша, конечно, направил на разбойника и не приметил, как Брунко тихой мышью юркнул в правый ряд и притаился там, наблюдая, что будет дальше.
Полянин шагнул вперед и занес меч, намереваясь наискось рубануть мякшу, да не тут-то было! В первых лучах зари сверкнул волькский меч, и зазвенела сталь. Полянин оказался даже не сильнее Мирко — только долговязостью вышел. Мякша отбросил удар обратно и сам ответил своим любимым выпадом, метившим в основание шеи. Сразу вспомнилось, как даже полутелый страшный демон едва отбил такую атаку. Отбил ее и полянин, но вовсе не так изящно, без всякой пользы для себя, просто неловко подставив свое оружие — лишь бы не достали. В лицо противнику Мирко не глядел, не до того было, но наверняка вид у полянина был сейчас удивленный. Разбойник сделал шаг назад, чтобы хоть как-то избегнуть следующего, неизвестного для него, атакующего удара, но тут же взвыл от дикой боли: Пори, не наученный специально нападать на людей, зато хорошо усвоивший на деревенских улицах самые подлые дворняжьи ухватки в драках с чужими псами, подобрался сзади и крепко ухватил разбойника как раз за перевязанную руку и повис на ней, таща врага вниз. Мирко не успел остановиться и, уходя вправо, ткнул острием клинка полянину в грудь. Попал он, видать, в самое сердце, потому что разбойник даже не захрипел — рухнул как подкошенный, и меч его плашмя плюхнулся в уличную пыль. Мирко стоял, не совсем понимая, что убил еще одного человека, теперь уже в настоящем поединке. Пори, тоже не уразумевший, в чем дело, некоторое время продолжал, рыча, трепать обмякшую руку. Потом отпустил, принюхался и уселся, глядя на Мирко виноватыми глазами.
На мгновение воцарилась тишина, и тут же за спиной у Мирко хлопнула дверь, раздались звон оружия и топот бегущих, крики на знакомом и каком-то чужом языках. Мирко оглянулся: со всех концов к нему спешил и оружные люди, кто в чем: кто в исподней рубахе да портах и босой, а кто и одетый уже по-дневному — видно, воины, стоявшие в карауле. А ближе всех, прямо за спиной, со двора Етона, были два здоровенных парня в пластинчатых бронях и с мечами — чуть не в шеломах, как будто специально ждали в сенях, когда на улице раздастся звон мечей. За ними появился и хозяин, да не как-нибудь, а в кольчуге и тоже с мечом. Вот уж, видать, встретить его готовились именно здесь. Но как же дознались они, куда пойдет Мирко и какой улицей? Подсмотреть-подкрасться незаметно никто не мог — Пори бы учуял. Или, может, Етон ждал не Мирко? Но теперь уж думать было поздно. Мирко успел только опустить меч, давая понять, что биться не станет, и усадить у ноги собаку, чтобы по злобе не вздумали убить неповинного пса. Белый заплясал было, забеспокоился, стал раздувать ноздри, но мякша утихомирил и его.
— А, вот и попался, разбойничье семя! — завопил Етон. — Алвада убил, лиходей, прямо в селе! Теперь не уйдешь, висеть тебе меж двух берез кверху ногами!
Мирко не отвечал, понимая, что любое слово теперь может привести только к удару без предупреждения. Оставалось одно: дождаться, пока явится этот Свенельд-воевода, которого так страшилась вся округа. И Свенельд не замедлил появиться, и Мирко сразу понял, кто здесь будет верховодить. От пристани шел в окружении трех воинов высокий и плечистый мужчина лет пятидесяти, без всякого доспеха, в белой вышитой рубахе и синих портах, но сапоги у него были не как у простого: ладно скроенные, с жестким голенищем и задником. На крепких руках блестели серебряные обручи, а поверх рубахи накинут мятель с серебряной массивной фибулой в виде крылатого солнца. Лицом он был похож на полянина, но все ж не полянин. Чем-то Свенельд напоминал дядю Неупокоя, особенно прической — бритая голова и клок волос на темени. Однако он и летами был младше дяди, и обликом живее. Серые глаза смотрели востро и живо, а губы играли в предвкушении новизны дела: ведь его главный здешний противник — разбойничий воевода Асмунд, и поимка кого-нибудь из его стаи была как нельзя кстати. Светлая борода и длинные усы добавляли облику Свенельда должной степенности, но все ж он мало чем отличался от разбойника.
— Меч брось, — были первые слова воеводы. Говорил он звучно, так что все слышали, но без напряжения.
Мирко нехотя бросил Мабидунов дар на полпути меж собой и Свенельдом, молвив при этом негромко:
— Прости, друг мой верный!
Свенельд услышал эти слова, слышали их и воины и, надо думать, оценили.
— Кто таков? Куда идешь и откуда? — продолжал Свенельд допрос, нимало не заботясь, чтобы поднять и осмотреть лежащий клинок.
— Мирко зовут, сын Вилко, из Мякищей, — отвечал мякша. — Коней на торг веду, продавать.
— Из Мякищей-то троих коней? — ухмыльнулся воевода и зорко глянул на Мирко. — Будет брехать-то! Тут и без коней-то едва дойдешь. И дорога оттуда вовсе не здесь лежит.
— Дело твое, воевода, — отозвался Мирко. — А только я правду сказал и путь свой рассказать могу, коли пожелаешь.
— Пожелаю, — ответил Свенельд. — Зачем Алвада порешил? Или не ведаешь, что бывает, коли в чужом селе без дозволения с открытым мечом хаживать будешь?
— Ведаю, — отвечал Мирко. — Только как прикажешь, воевода, себя оборонить, когда оружный человек к тебе с мечом подступит? Ты бы и сам не потерпел.
— Видали каков, — осклабился Свенельд. — Только я иначе мыслю: разбойник ты и вор. Асмунд твой совсем в лесу распоясался, давно укоротить пора. Вот с тебя и начну. Етон, видал ты, что тут было?
— Видал, как не видать, — выступил вперед Етон. — Я, Свенельд, в ночное ныне ездил, скопы от лешего оберегал, как обычай велит. Поначалу тихо было, а потом вот он, — он указал на Мирко, — будто оборотень, из темноты возник, к костру проситься стал. Только конь у него один был — белый. Где он остальных добыл, то один Чернобог ведает. Небось для своих дружков привел. Назвался правду молвить, как и тебе, воевода, да стал выспрашивать, что у нас да как. Я ему на это показал, как с такими любопытными добрые люди поступают, да жаль, не прибил сразу. Он обратно в ночь и уполз, вместе с псом своим шелудивым. А я пошел старосте нашему все поведать, что разбойные люди опять в лесах объявились. А нынче, глянь-ка, объявился. Дай, Свенельд, я его сам сейчас и порешу, а то ночью не успел…
— Пускай попробует, воевода, — дерзко молвил Мирко, хотя мечи Свенельдовых воинов упирались ему в бока — даже Пори испугался и лежал у ног, то ворча, то поскуливая, видя, что дело и вправду очень скверно. — Мне и меча не надобно, ножом одним обойдусь. Пусть Етон тебе покажет, как это он меня ночью уму-разуму учил, а уж там ты и увидишь, кто из нас лжет.
Все замолчали, услыхав такие речи, даже Етон опешил и уставился на воеводу: такой прыти от мякши он не ждал. Пальцы Етона нервно теребили черен меча. Свенельд сперва нахмурил тяжелые брови, а потом некое подобие улыбки появилось на его лице. Он глянул недобро на Етона, потом так же, не обещая ничего хорошего, на мякшу и сказал:
— А пускай. Божий суд так божий суд, он справедлив. Что, Етон, покажешь, каков ты молодец? Вот тебе и случай: не как корову его прирежешь, а в честном почти бою. Ну а то, что этот дурень себе вместо меча или топора нож выпросил, так это уж, видно, мозгами его боги обнесли.
— Да разве здесь, на дворе, можно? — растерялся опять Етон, не понимая, к чему клонит воевода. — Да прямо среди деревни, да еще и старосты нет. Да вот и Алвада еще не схоронили…
Про мертвеца, лежавшего тут же, и впрямь все позабыли. Он так и лежал, неуклюжий и неприкаянный, прямо в пыли, и смотрел в рассветное небо широко открытыми, злыми и удивленными глазами. Бесполезный меч его покоился рядом. Чуть дальше, меж убитым и Свенельдом, лежал на земле, блестя бесстыдно, словно с сознанием хорошо исполненной работы, меч Мирко. Кровь, смешиваясь с пылью, расплывалась на нем грязными разводами. Кровь вытекала также из раны в груди Алвада. Она испачкала его простую льняную рубаху и уже медленно капала на землю, оставаясь там ржавым пятном. Рот убитого был некрасиво открыт, обнажив кривые желтые зубы. Что и говорить, вид был не слишком приглядный. Но Свенельд не смутился нисколько, видно, знал цену Алваду.
— Мои люди приберут, — бросил он отворачиваясь. — К пристани пойдем. Пусть заодно и гости заморские потешатся.
Кто-то из дружинников остался. Мирко толкнули в спину, сказали: «Ступай!» Он было хотел сказать про коней и его меч, но меч уж поднял плечистый русоволосый парень, оглядел быстро, полюбовался, сорвал пук травы у изгороди, отер клинок и пошел вслед за воеводой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64