Когда Сина и Ньял вошли, жеребец перестал баловать, потянулся к ним и тихо заржал.
— Крадущий Ветер, ты скоро станешь домашним, как старый мерин! — ласково побранил коня Ньял, гладя его бархатный нос.
Сина ничего не сказала, только смотрела, как Ньял похромал к сушильне. Он позвал Тима, разбудил конюхов, и скоро во дворе закипела деятельность. Ньял был весел и подшучивал над Тимом, когда тот прогуливал Авелаэра по загону для разминки.
— Вот будет славно, когда вы сами сможете ездить на нем, сэр, — хитро проговорил Тим. Он очень не любил ухаживать за полудикими лошадьми: приходилось все время следить за их копытами и зубами и быть готовым к неожиданным нападениям.
— Начну объезжать его, как только Сина разрешит. — Ньял подтянулся на верхней перекладине ограды, ловко балансируя и наслаждаясь силой своих рук. Он обернулся, чтобы посмотреть, произвел ли впечатление на Сину. Но место в тени возле конюшни, где она обычно сидела, было пусто.
— Сина? Куда она ушла? — не смог скрыть удивления Ньял. Кое-как сделав утреннюю работу и поручив Тиму наблюдать за дойкой, он отправился на поиски. Ни во дворе, ни на кухне Сины не оказалось. Тугая повязка не давала согнуть ногу, и Ньял заковылял вприпрыжку по коридорам, заглядывая подряд во все комнаты.
В столовой он обнаружил Брэндона. Тот сидел в одиночестве над горой бумаг, усталый и злой.
— Ты не видел Сину?
— Она у Фаллона. Собрание задержалось, потому что она попросила разрешения поговорить с ним.
Ньял доковылял до комнаты чародея и ему вдруг ни с того ни с сего стало страшно. Дверь была закрыта. Он сел на резную скамью в коридоре и стал ждать, рассеянно водя пальцами по искусно вырезанным фигуркам Драконихи и се воинов. Спустя долгое время дверь открылась и на пороге появился Фаллон.
— Ньял, — сказал чародей так, словно ожидал увидеть юношу.
— Сина у вас, господин Фаллон?
— Да, но сейчас она медитирует.
— Она здорова?
— С ней все в порядке. Нам нужно обсудить один вопрос касательно ее ученичества. Как твой жеребец?
— Смиряется понемногу. У него крутой норов.
— Крутой норов? Да, это верно. Ты любишь таких, не правда ли, Ньял?
Ньял кивнул.
— Сина скоро выйдет?
— Довольно скоро. Имей терпение, мой мальчик. Тебе понравился праздник Наименования Меча?
Ньял растерялся:
— Да…
— А само посвящение?
Ньял вспомнил слова Бродерика. Казалось, голубые глаза Фаллона видят его насквозь.
— Мастер Фаллон…
— Да? Что? — откликнулся Фаллон через миг, но о вопросе не напомнил.
— Ничего. — Ньял стоял молча.
— Вы уже все сено убрали? — спросил наконец Фаллон.
— Ребята и без меня управятся. Я подожду Сину. Мне нужно ей кое-что сказать.
— Хорошо
Чародей расправил складки своего балахона и удалился. Ньял снова опустился на скамью. Казалось, прошла вечность, прежде чем дверь распахнулась еще раз. Увидев Ньяла, Сина удивилась:
— Ньял! О, входи. Нам нужно поговорить.
— Что-то стряслось?
Ньял прохромал в комнату. Пожитки Фаллона — сундуки и коробки — были аккуратно сложены у стены.
— Садись.
Сина открыла сундучок и вытащила оттуда острый нож с коротким тонким лезвием. Ее длинные темные волосы были распущены, и, когда Сина встала на колени возле Ньяла, они упали ей на щеку, заслонив лицо. Не говоря ни слова, девушка принялась срезать тугую повязку.
— Сина, что ты делаешь? Почему ты исчезла утром?
— Я буду скучать без тебя, — сказала она, не поднимая глаз. — Великаны очень забавные, но я буду скучать по тебе и Кровеллу.
— Ты уезжаешь?
Девушка кивнула:
— Через несколько дней. Фаллон говорит, что споры зашли в тупик. Здесь больше делать нечего, так что мы возвращаемся в логово Ур Логги.
Ньялу показалось, что он сейчас задохнется. Минуту он молча смотрел на изгиб шеи Сины, на изящную линию ее плеч. Через силу сделав глубокий вдох, он выговорил:
— Я не хочу, чтобы ты уезжала.
— Не надо! Заклинаю тебя Законом! — вздрогнула она.
— Что-то случилось?
— Ничего.
Сина разрезала бинт и теперь аккуратно его складывала, разворачивала и складывала заново, отвернувшись к окну. Ньял ждал. Он с удивлением заметил, что его руки дрожат, спрятал их за спину и крепко сжал, чтобы девушка не заметила.
Когда Сина наконец заговорила, она по-прежнему не смотрела на Ньяла.
— Я должна сказать тебе кое-что. Кое-что, чего мне не хотелось бы говорить. Все время, пока я лечила тебя, я лежала ночами без сна, желая, чтобы ты не выздоравливал так быстро. Мне следовало снять эту повязку неделю назад, но я боялась, что, если ты узнаешь, что здоров, ты все дни будешь проводить в поле. А мне хотелось по-прежнему видеть тебя. — Она повернулась, и Ньял увидел на ее щеке слезу. — Фаллон доверил мне исцелить тебя, а я… — Она помолчала, качая головой. — Прости меня, Ньял, я была плохой Целительницей. Я думала только о себе.
Ньял поднялся, попробовал наступить на ногу. Боли не было.
— Ты вовсе не плохая Целительница! Посмотри на меня. Я здоров, как единорог, благодаря тебе!
Сина покачала головой:
— Я дала клятву лечить больных и помогать им. Но с тобой я чуть не нарушила эту клятву. Фаллон говорит, что я должна заново посвятить себя Магии.
— Сина, я должен тебе кое в чем признаться, — сказал Ньял решительно. Его серые глаза были ясными и напряженными. — Я не сын Телерхайда. Я даже не знаю, кто мой настоящий отец.
Вздрогнув, она посмотрела ему в глаза:
— Но…
— Ты все поймешь, когда я скажу то, что хочу сказать. Я не хочу, чтобы ты уезжала! Со дня Наименования моего Меча, даже если бы сам Фаллон сказал, что я здоров, как бык, я бы хромал и звал тебя на помощь… я бы сломал себе обе ноги, если бы это был единственный способ удержать тебя! — Ньял глубоко вздохнул. — У меня нет никаких прав, ведь я даже не знаю имени своего отца. Но я люблю тебя, Сина.
Она следила за ним, как полудикий зверек, не знающий, то ли бежать от человека, то ли подойти к нему. Решив, что девушка не поняла его, Ньял повторил:
— Я люблю тебя!
Она вскрикнула, словно раненая, и бросилась к нему на шею. Он крепко обнял ее, чересчур счастливый для того, чтобы чувствовать, как собственные слезы обжигают его лицо.
Вечером того же дня Сина стояла рука об руку с Ньялом, когда он нетерпеливо постучался в дверь личного кабинета Телерхайда. Это была просторная комната с дубовым рабочим столом и креслами, расставленными так, чтобы из окон были видны далекие горы. Ландес и Фаллон беседовали с Телерхайдом при свете двух светильников.
— Да, Ньял? — проговорил Телерхайд, слегка нахмурясь. Он очень не любил, когда его отрывали от дела.
Ньял волновался. Он крепко сжимал руку Сины.
— Простите меня, сэр, но мы должны поговорить со всеми вами.
— Да, дети мои, в чем дело? — Ландес рад был возможности отвлечься от напряженного обсуждения проблем, которые, как он втайне догадывался, были неразрешимыми.
Ньял вышел на середину комнаты. Его голос едва заметно дрожал.
— Милорды, мы с Синой хотим просить вашего разрешения пожениться.
— Пожениться! Ты и Сина! Ну и ну! — воскликнул Ландес. — Надо же! Что тут скажешь? Телерхайд, ты не знал об этом?
Телерхайд угрюмо покачал головой.
— Мы любим друг друга, — сказал Ньял.
— Вам не кажется, что это несколько поспешно? — спросил Телерхайд. — Как долго вы на самом деле знакомы? Несколько недель? Часто летняя страсть увядает, как сорванные цветы.
— О нет, сэр, мы любим друг друга.
Телерхайд и Фаллон переглянулись, и Ньялу показалось, что лицо Телерхайда помрачнело.
— Отец? — вырвалось у Ньяла.
Ландес встал.
— Что касается меня, я буду только рад, если Сина соединится с тобой в браке здесь, в Кровелле.
— Благодарю вас, лорд Ландес, — просиял Ньял. Ландес и Сина обнялись.
Фаллон откашлялся. Вспомнив о чародее, Ньял повернулся к нему:
— Извините меня, господин Чародей. Я хотел бы жениться на вашей ученице.
Бесконечно долгую минуту Фаллоп молчал, задумчиво теребя бороду.
— Сина, ты пока только ученица. Никто — ни я, ни ты — еще не знаем, станешь ли ты с твоими талантами
Целительницей, или ты способна к чему-то большему. Ты ожидаешь своего Дара. Конечно, в Древней Вере нет правила, запрещающего Целительнице выходить замуж, и многие живут счастливой семейной жизнью. Но если тебе суждено обрести Дар более значительный… Помнишь песню?
Ландес вполголоса пропел:
Если ты хочешь сгубить свою жизнь,
Сделай свой выбор — на ведьме женись.
— В ней есть доля правды, — сказал Фаллон. — Чтобы стать великой колдуньей, нужно полностью посвятить себя Магии.
— Кроме того, Ньял, — мягко сказал Телерхайд, — у тебя теперь новые обязанности, и тебе тоже многому нужно учиться. Возможно, сейчас не самое лучшее время.
— Я согласен с этим, — кивнул Фаллон. — Сина, ты сама видела, как трудно лечить, когда любишь. Ты помнишь о тех трудностях, о которых мы с тобой говорили. Прошу тебя, забудь пока о своем чувстве к Ньялу. — Чародей поднял руку, когда Сина начала было возражать. — Только на время. Подожди, пока не обретешь Дар либо пока не истечет срок твоего ученичества. Если Дар не придет, а ты не разлюбишь Ньяла, тогда выходи замуж, и я благословлю вас! Если же ты обретешь Дар, мы вернемся к этому разговору.
— И если вы действительно любите друг друга, — добавил Телерхайд, — время только усилит чувство.
— Но сколько мы должны ждать? — спросил Ньял.
— Сина дала мне обет три года назад. Если до следующего Движения Камня она не обретет своего Дара, после этого она свободна.
Ньял пришел в ужас:
— То есть не раньше следующей весны?!
— Ты доживешь до этого времени, Ньял, поверь мне, — сухо сказал Телерхайд.
Несколько разочарованный, Ландес повернулся к Фаллону:
— Краткое ожидание сладко, долгое — трудно. Но, полагаю, ты прав. Каковы шансы, что Сине сужден великий Дар?
Чародей пожал плечами:
— В одном поколении рождается очень немного великих волшебниц и чародеев. И эти немногие принадлежат не себе, а Древней Вере и Пяти Племенам. Со времен Китры Морбихан стоит лишь благодаря своим волшебникам. Сина, поверь мне, я знаю, что ты чувствуешь. Ты любишь Ньяла, я вижу. Но верь моим словам: Дар и большая любовь могут питать друг друга, однако существует огромный риск. Если ты окажешься недостойной и любви, и Дара, вы с Ньялом умрете. За двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь. Так что запасись терпением и доверься Закону.
Сина крепко сжала руку Ньяла.
— Я дала вам обет, Мастер. Я его исполню.
* * *
Вечер сменялся ночью, и полная луна встала высоко над городом, заливая Кровелл своим холодным светом, когда Фаллон вышел во двор. Чародей не на шутку устал после дня, прошедшего в спорах. Он сел на скамью под яблоней, с наслаждением вдыхая прохладный ночной воздух. Он просидел так долго, и голова его упала на грудь, руки повисли. Повар, который погасил огонь в кухне и возвращался домой в деревушку, подумал, что чародей спит.
В темноте никто не заметил ни легкого мерцания воздуха вокруг Фаллона, ни кота, который появился на скамье рядом с покачивающимся из стороны в сторону чародеем, как только мерцание прекратилось. Кот зевнул, потянулся, спрыгнул со скамьи и принялся кататься по голубым камням, еще теплым от полуденного солнца. Кот был небольшой, стройный, двигался мягко, изящно. Цветом шерсти он напоминал дикую кошку. Кот как кот, вот только… Его глаза были бледно-голубыми и излучали небесный свет.
На огороде что-то зашуршало. Любопытный кот крадучись отправился туда. Он бесшумно пробирался среди благоухающей огородной растительности. У стены старой крепости лунный свет лежал мерцающими лужицами. Сипа и Ньял стояли, обнявшись, и разговаривали. Кот замер. Озаряемые лунным светом, несчастные влюбленные целовались. Ньял, словно слепой, водил пальцами по лбу Сины, запечатлевая в памяти лицо возлюбленной.
— Столько времени врозь. Тебе не страшно? — прошептал Ньял.
— Нет, — ответила Сина. — Ты же слышал, что сказал Фаллон: редко кто получает истинный Дар. Нед больше всего на свете хотел посвятить себя Магии, но не обрел ничего! Я хочу лишь маленького таланта Целительницы, я не обрету Дара. Я люблю тебя, Ньял, и ничто этого не изменит!
В темноте воздух вокруг Фаллона засветился так сильно, что листья яблони задрожали, будто от порыва ветра. Кот исчез. Мастер превращений вздрогнул и сел прямо, тяжело дыша. На мгновение память об утраченной любви опустошила его, и вся Магия, которой он владел, поколебалась. Потом память поблекла.
Глазами человека чародей не смог бы разглядеть ни Сину, ни Ньяла, он только слышал их шепот. Волна печали захлестнула Фаллона. Он был Магистром и слишком хорошо знал Закон Причины и Следствия, чтобы испытывать сожаление. Но хотя он не обладал Даром пророчества, он знал, что Ньял и Сина никогда не будут снова стоять в Кровелле такими, какими были в эту ночь, — юными, влюбленными, не боящимися будущего. Даже полная луна над ними убывала, а когда снова настанет полнолуние, все переменится.

Книга вторая
Поздно ночью Лотен тайно привел новообращенного в Обитель Эйкона на Волчьем Клыке.
— Он говорит, что им движет боль за страдания людей, — сказал Лотен.
— Этого мало, — ответил эйкон Глис раздраженно. — Я хочу знать, к чему она его побуждает. Приведи его ко мне.
Лотен вышел вызвать новообращенного.
— Делай, что он скажет, — прошептал он.
Их сапоги выстукивали энергичную дробь на серых камнях пола.
— Ваша милость…
— Не кланяйся мне так. Только мои последователи кланяются мне. Чего ты хочешь?
— Я хочу служить Тирану.
Эйкон фыркнул, выражая тем самым полное недоверие. Это можно было сравнить с пощечиной, и новообращенный покраснел.
— Я долго учился, сэр. В поисках истины я пришел к тому, во что верите вы: самая великая добродетель — Ворсай.
— Вот как? А почему ты пришел ко мне? Почему бы тебе не молить Ворсай о милосердии и не удовлетвориться этим?
— Я хочу служить делу Ворсай.
— Хочешь, конечно. И ты ждешь, что я тебе поверю? Я что, по-твоему, глупец?
— Но, сэр…
— Ты, наследник Древней Веры, приходишь ко мне и ждешь, что я скажу, как я жажду, чтобы ты служил Ворсай, и тем самым вынесу себе приговор?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50