Какой глупец назвал воду холодной? Кто окрестил «холодной» его рыбью кровь? Они не были холодными, но не были и горячими. Они были идеальными. Такими, какими быть должны. Он был рыбой и…
… он тонул… кашель. Хрип. Вкус грязи во рту, слезы в глазах. Он сел раньше, чем пришел в себя.
— Дяденька? — Детский голосок, насморочный, даже в носу хлюпало. Сквозь вызванные кашлем слезы он видел, что она плакала раньше и продолжает плакать теперь. Она стояла рядом на коленях, держа дрожащей рукой большой лист лопуха. С листа капали коричневые капли той самой дряни, которую он сейчас выхаркивал из легких.
Достаточно. У него кружилась голова, вся правая сторона тела была противоестественно твердой, сердце билось в каком-то странном, неправильном ритме. Дальше нельзя полагаться на мудрость организма. Формула Ворпа, старое доброе заклинание, применяемое при спасении утопающих, мгновенно очищающее легкие. Ну!
Его вырвало. Так, что девочка отскочила, плюхнулась ягодицами в папоротники. Отвратительный звук. Но он сразу же почувствовал облегчение, хотя, с другой стороны, теперь, перестав давиться, с удивлением сообразил, как сильно ослаб. Обычное несложное заклинание вызвало головокружение, холодный пот.
— Тьфу, сгинь, пропади, нечистая сила. Матерь милосердная, давшая нам Избавителя… — Молитва оборвалась. Ронсуазе надо было хлюпнуть красным от плача носом. — Это ты, дяденька Дебрен? Н-не шевелись. Ты?
— Убери самострел, — прохрипел он. — Что с тобой, Ронсуаза? Спятила? Почему метишь в меня?
Она не ответила. Не было нужды. Левый, криво оторванный рукав кафтана был обернут вокруг правой руки Дебрена, но тоже криво и небрежно, а от правого остался только закопченный манжет. Дебрен размышлял долго. Но ведь и случай был неординарный.
Она его не застрелила. Хотя все у нее тряслось, в том числе и правая рука, сжимающая ложе около спуска. Она трусила. Очень трусила, но ни разу не положила руки так, как следует. Может, кровообращение восстановилось не полностью, может, просто не умела пользоваться арбалетом. Однако натянула его и зарядила. И теперь умоляла судьбу, чтобы та позволила ей на этом остановиться.
— Я горел? — Дебрен осторожно пощупал правый бок, потом пах. К руке не прикасался. Даже ему была отвратительна смесь обгоревшего мяса, крови и чешуи. С преимущественным количеством чешуи. — Ну да. Я, пожалуй, знаю, о чем ты думаешь. «Дяденька Дебрен — никакой не добрый дядюшка, а чудовище. Как только у него вспыхнул бок, он скинул маску и показал свое истинное обличье. А точнее — покрытие. Обернулся какой-то дьявольской треской. Хотя нет. На чешуйки трески не похоже. Черт побери. Не знаю, на что это похоже. Я рыбу в основном узнаю по вкусу».
Девочка молчала, тихонько посапывая забитым носом. Арбалета не убирала, но и не целилась в Дебрена. Болт, если его выпустить, прошел бы где-то около бедра магуна. Только теперь он сообразил, что так было с самого начала.
— Кроха, ты знаешь, что такое подсознание?
— Ты — чудовище? — тихо спросила она. — Значит, злое? Потому что… Некоторые-то не совсем злые и… А некоторые даже бывают благородными и тогда…
— Не обижают детей, — мягко докончил он. — Нет, Ронсуаза. Я не чудовище. И не плохое, и недоброе, которые действительно тоже порой встречаются. Просто я знаю много заклинаний. Я потерял сознание. — Он коснулся шишки на лбу. — Я горел, это было больно, поэтому та часть моего разума, которая называется подсознанием… Понимаешь, это что-то такое, благодаря чему мы видим сны… ну вот, оно что-то сделало. Не знаю что.
— Сотворил, говоришь, заклинание? — спросила она. В ее карих глазах, кроме слез, блеснула искорка надежды.
— Вот именно. Рыбам незачем бояться огня. Их нервная система… А, черт, не знаю. — Он с обидой глянул на покрытую чешуей руку. — Но это дурное заклинание каким-то чудом подействовало. Мне почти не больно. А судя по сделанной тобою перевязке, должно было бы дьявольски болеть.
Они немного помолчали, то глядя друг другу в лицо, то отводя глаза.
— Как ты это сделала?.. Тогда еще не?..
— Ну, немножко… Ну да… не сразу. У тебя начали как бы волосики из мяса вырастать. Я не знала, что это чешуя.
— А потом, значит, поняла. — Он слабо улыбнулся. — Спасибо, Ронсуаза. Меня бы на твоем месте вывернуло наизнанку, и я бы с криком убежал.
— А меня и… вывернуло. — Она отложила арбалет. — Вначале, когда я ждала, что придет дракон и нас… Дяденька Дебрен, а он… а драконы точно иногда бывают добрые? Тоже иногда жалеют, если кто-то… ну, девочка, и ей еще мало лет?
Он ответил не сразу. Задумчиво водил пальцем по шишке на голове. Шишка была покрыта кровью и чешуей.
— Видимо, да, кроха. Видимо, да. Ведь он же нас не съел, хотя и мог. Но в другой раз ты должна убегать, понимаешь? Если со мной что-то случится, ты должна меня бросить и бежать, что есть силы в ногах, эх ты, сопливая героиня. И хватит о хорошем. Пора в путь.
— Куда, Дебрен?
— В горы, Ронсуаза. Все время в горы. Не знаю, что происходит на этом чирячном острове, но собираюсь узнать.
Труп был обуглен до неузнаваемости. Он все еще слегка дымился, только поэтому они и нашли его на дне узкого яра. Человек — если это был человек, — видимо, сошел с тропинки, и тут его настиг огненный язык. Этот человек шел, а временами полз с востока на запад. Тропинка же, если это была тропинка, по которой двигался Дебрен, вела вниз, на юг.
Выбравшись из яра, они вернулись на нее. Не самое разумное решение: здесь, в глубине леса, затаился вечер. А Ронсуаза, дочь барона, владевшего собственным замком, все чаще кусала губы, когда под ногу попадала то шишка, то камень. Сам Дебрен тоже чувствовал себя не блестяще, хотя рыбье заклинание держалось удивительно стойко и в принципе у него ничего не болело. В таком состоянии, с занемевшей рукой и сильно истратившимся запасом магических сил, он вряд ли добрался бы до башни, двигаясь напрямик. Ни до наступления сумерек, ни тем более в темноте.
Они шли вдоль извивающейся дорожки, которая, правда, не походила ни на одну дорожку, протоптанную ногами, копытами и проложенную колесами телег, но, будучи исключительно длинной полосой свободной от препятствий земли, однозначно ассоциировалась с тропой.
Даже для гористого островка дорога была очень крутой. Дебрен, хоть и был предельно внимателен, заметил людей лишь тогда, когда до них оставалось не больше двадцати шагов. Он остановился, оглянулся, просканировал безмолвные заросли, напирающие с двух сторон на узенькую тропу, и только после этого прошел половину из этих двадцати шагов.
— Уже темнеет, — сказал он тихо. — На первый взгляд вполне разумное решение — подвеситься вверх ногами к какой-нибудь ветке и прикинуться летучей мышью. Но вы, господа, забываете, что по ночам летучие мыши отправляются на охоту. А те, что дурочку валяют, повиснув над тропинкой, обязательно вызывают подозрение проходящих мимо.
— Перестань выпендриваться, — прохрипел Збрхл. Плотно оплетенный пружинистой сетью и болтающийся головой вниз в десяти футах над землей, он имел право хрипеть и злиться.
Дебрен перевел взгляд немного выше, на конец изогнутой дугой ветки, удерживающей веревку с сетью для ловли ротмистров наемных войск. Збрхл с топором, рогом и животом, полным пива, весил немало, но ветка не потому поскрипывала на пределе упругости. Ее избрали пружинящим элементом ловушки, явно не предполагая, что адмирал Флота Восточного океана Его Императорского Величества может взобраться на тис, переползти по ветке туда, где подвязали веревку, и застыть здесь в неподвижности, ухватившись руками за узел и задрав зад значительно выше головы. Венсуэлли был лишь чуть менее пурпурным, нежели ротмистр. Голова у него тоже была внизу, а улегся он на ветке исключительно некомфортно. Однако замечал больше.
— Так я и думал, — буркнул он. — Пришел зенки порадовать, предательская скотина?
— Венс, о чем ты? — Лишенный возможности двигаться Збрхл только уголком глаза, косясь изо всех сил, мог видеть магуна. — Это ж Дебрен!
— Это дракон, — с трудом сплюнул Венсуэлли. — Точнее — драконий ублюдок. Сукин сын, рожденный из змеиного семени какой-то несчастной девкой и обросший папочкиной чешуей. Чума и проказа, где были мои глаза?
— Там же, где и сейчас, — холодно заверил Дебрен. — В пустой голове, вдобавок разъеденной корыстолюбием.
— Какая еще чешуя? — забеспокоился Збрхл. — Дебрен, на тебе чешуя? Вы издеваетесь надо мной, правда? Может, он в кольчуге? А этот дурень впотьмах не разобрался?
— Это не драконья, а рыбья чешуя! — крикнула Ронсуаза.
— Кто там с тобой? Солганова писарка? Или ты сдурел, чароходец? По драконьему острову сам да с ней прогуливаешься? Чтобы она деяния твои героические вживую описывала?
— Заткнись, Збрхл, — простонал Венсуэлли. Полулежа-полувися на животе, он, вероятно, с трудом дышал. — Это какая-то обосранная дикарка, почти голая. У госпожи Солган вкус потоньше.
— Сам ты обосранный, — обрезала его Ронсуаза. — Пошли, дяденька. Оставим этих… этих… мерзавцев.
— Кого? — не понял адмирал.
— Безбожников, продающих драконам девушек, разбойник! Мерзавцев и этих, как их там, альфредов. Чужой девственностью торгующих! Тьфу! Дай мне арбалет, дяденька, я ему в зад каким-нито колышком стрельну, в самое междужопье. Увидит, что бывает, когда дракон девушку… Альфред развратный.
— Альфонс, — поправил через силу Венсуэлли. — Сводник. Дебрен, о чем эта недоучка говорит? И вообще, кто она такая?
— А ты, стало быть, не знаешь? На твоем корабле сюда приплыла. Взамен капеллана. Для обращения дикарей в истинную веру.
Венсуэлли молчал довольно долго. Наконец буркнул:
— Ах так…
— Ах так, — ехидно повторил Дебрен. — В каюте размером с гроб, без воды, в собственных отходах. Ребенок. Ах так, сучий ты сын! Она плакала, крысы ее жрали. Руки были стянуты веревкой так, что не знаю, сможет ли она ими когда-нибудь ложку ко рту поднести, не расплескав похлебки. Ах так, Венс… Прошу прощения, Венсуэлли. Венс-то ты только для друзей. Поищи какой-нибудь колышек, Ронсуаза. Да потолще. И с сучками…
— Венс, о чем он… — дернулся в сети Збрхл. — Дерьмо и вонь! Ты привез сюда эту соплячку?
Венсуэлли молчал. Света в лесу было уже кот наплакал, но Дебрен видел, что лицо адмирала Флота Его Величества стало темнее, чем прежде. Ронсуаза присела, принялась растирать исцарапанную ступню. Колышек искать не стала.
— Ты приклеился, что ли? — тихо сказал Дебрен. — Ножом надо было, причем с посеребренной рукояткой, или через толстую, как следует смоченную тряпку. Когда-то такие сети обычные браконьеры делали, простые, без магии. Но теперь, уж если кто этим промышляет, то покупает оборудование получше. Ни за что ни одного узла не расплетешь, если не пахнешь тем, кто ловушку расставил. А чтобы жертва ножом не высвободилась, то все это в ничем не пахнущем, тоже на магии основывающемся отваре вымачивают. Те, что снаружи помогают, тоже приклеиваются, но так прилепиться, как ты, мог только последний кретин. Ну, скажи наконец что-нибудь.
Венсуэлли молчал.
— Этот дурень выбросил нож, — забулькал Збрхл. — Что-то в кустах зашелестело, вот он и бросил. А потом, вместо того чтобы искать, хотел узел распутать.
— У вас был арбалет, — напомнил им Дебрен, осторожно почесывая чешуйки. Рана не только не болела, но и затягивалась на глазах. Зато начала зверски чесаться.
— Попка-дурак Гремс забрал. Он должен был стоять на стреме, когда Венс на дерево полез. Но как только в кустах зашуршало, сбежал вместе с арбалетом и болтами. Вероятно, его твой уважаемый папочка сожрал. Ну и славно. Без попугаев оно как-то полегче.
— Слушай, Збрхл, я не стану повторять дважды. Мой отец — не дракон.
— Не злись, Дебрен. Я, брат, ничего против драконов не имею. А уж против полудраконов — и того меньше. Что же до твоей персональной генеалогии, то ты сам знаешь, как тут бывает. Не углядишь за бабой, а мать твоя тоже когда-то бабой была, даже если в святые вышла…
— Оставь их обоих на дереве, — посоветовала Ронсуаза. — Придет дракон, когтем сетки выцарапает, голод утолит. Может, нас искать не будет, да и доброе дело сделает. Это скверные люди… шки.
— Так сколько же их, в конце концов, этих драконов? — простонал ротмистр. — В договоре был обозначен один. Большой и честно лицом к лицу — вернее, мордой к лицу — бьющийся. А тут, понимаешь, в кустах какой-то дракон-коротышка шелестит, дракон-чародей собирается колышком в задницу стрелять и альфредами обзывается. Хватит, адмирал, довольно. Отказываюсь от службы из-за обманно сформулированного контракта. Слышь, Венс?
Венсуэлли молчал.
— Итак, ты теперь — безработный, — медленно проговорил Дебрен. — Примешь новое поручение?
— Ха! — Збрхл тоже немного подумал. — За сколько?
— За извлечение тебя из кабаньей ловушки. За жизнь, иначе говоря.
— Я имел в виду серебро. Или хотя бы медяки. Я, мэтр, кондотьер. Не могу служить задарма, иначе меня из цеха в три шеи попрут. И я в ад пойду, ибо Махрусово кольцо целовал, что законов цеховых не нарушу.
— Збрхл, я не шучу.
— Я тоже. Хотя бы денарий, но дать должен. Пусть даже обрезанный. Поломанный. Но чтоб деньги. Дебрен, наемник, изгнанный из цеха, — это обыкновенный разбойник. А мне надо семью поддерживать, не говоря уж о добром имени.
— Ну, значит, возникли сложности, — проворчал магун. — Разве что…
— Ну? Говори, дерьмо и вонь… Речь идет о моей жизни!
— Господин Венсуэлли, — начал официальным тоном Дебрен. — Ты помнишь наш заклад? Мы поспорили на пять талеров. Я вижу, ты при кошеле. Пять талеров, полагаю, ты на поясе не носишь, но, как ты слышал, ротмистру любого медяка хватит. Хочу тебе кое-что предложить. Дай мне самую мелкую монету, и я аннулирую заклад. А то, что ты его проиграешь, это уж точно. Возможно — денарий. Тем самым ты окажешься в выигрыше. Как-никак, четыре талера и пятьсот тридцать девять денариев. Ага, совсем было запамятовал, тебя тоже сниму.
Сеть пошевелилась. Збрхл пытался потереть руки от удовольствия.
— Ну так как? Договорились? За работу, мэтр!
— Нет.
Довольно долго стояла тишина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47