Дебрен стиснул зубы и рукой скользнул к изголовью, где увязло острие кинжала. После того, как его топили в Пренде плотогоны, после прендского рака, трех дней холода и, главное, последнего заклинания он чувствовал себя слабым, как ребенок. Ему необходимо было оружие. И удача.
Из-за пыли в глазах он сначала промахнулся, вдобавок оставшееся без ножки ложе покачнулось, попробовало его сбросить. Краем глаза он уловил над собой сгусток тьмы. Запустил гангарин. Правой рукой из-под левого бедра, так что тот рикошетом прошелся по ребрам, достиг черепа. Сусвок рубанул огромными щипцами, несколько капель крови, смешанной с мочой, прыснули с их зубчатых челюстей, попали Дебрену в лицо. Инструмент, нацеленный в руку магуна, ударил в рукоять кинжала, вместо кости переломил глубоко засевший клинок.
Гангарин прошел мимо. Возможно, виной тому был наклон ложа. Сусвок, обойдя ногу чародея, полетел куда-то вправо, на тело Ленды. Дебрен, получивший по другой ступне, отчаянно раскинул руки крестом. Ему казалось, что подвал накренился на четверть оборота и то, что было полом, стало стеной. И явно стремилось превратиться в потолок. Он падал.
А с другой стороны падала мама Дюннэ с занесенным над взлохмаченной головой ножом. Дебрен не мог ее удержать, слишком сильно запутался в направлениях. Скорее, скорее обратить вспять это чер…
Хруст. Отвратительнейший хруст шейных позвонков пятидесятилетней женщины, на шею которой свалилась та, что, будучи в два раза моложе, при всей своей чудесной фигуре была и в два раза тяжелее. Свалилась тем, что было у нее наиболее весомым. Бедрами. С высоты не менее двенадцати футов.
Только тело профессиональной танцовщицы могло проделать такой кульбит за время полета, длившегося долю мгновения. От магии аж фурчало, но Дебрен все равно никогда потом не мог разделить действовавшие на труп силы и понять, что, собственно, произошло.
Он понимал, что реверс подействовал. Просто все происходило быстрее, чем он предполагал, а заклинание, которое следовало нейтрализовать, оказалось, по-видимому, совсем слабеньким. По Сусвоку оно сплыло, как вода по маслу. Он мог раскроить Дебрену череп, времени у него на это хватало. Вскочил он первым, его бедра не были прижаты двумя женскими трупами.
Однако вместо того, чтобы сразу броситься на магуна, он взвыл, как волк. Дебрен недоверчиво глядел на свод потолка и неожиданно ставшее резким красное, покрытое оспинами лицо. И на щели трещин, разбегающихся то ли по камням, то ли по этому лицу.
— Что ты с ним сделал, подлюга?! Яйца тебе отрежу! Нет, выдерну! Кусок за куском! — Сусвок саданул пытающегося сесть Дебрена по носу, повалил. — Эти щипцы уже многих заставили выть…
Дебрен застонал. Отчаянным усилием высвободил левую ногу из-под изумительной груди Унеборги, рванулся вправо, одновременно выкручивая суставы бедра и колена. Ступня попала в выпяченные в наклоне ягодицы. Немного сбоку. К счастью.
Потому что между ягодицами неожиданно вылезло липкое от кала и крови острие.
Что-то плюхнулось на пол. Что-то такое, что меч Ленды отрубил от тела, прежде чем вошел в низ живота по другую сторону. Сусвок хрипел. И все еще ползал на коленях. Сильный, однако, был.
Дом задрожал. Весь дом, не только подвал. Весь дом и все внутри него задрожало, где-то наверху лопнуло стекло в немногих роскошных окнах. Притолока с гулом треснула, во мраке пискнула раздавливаемая крыса. Дебрен, сам удивляясь собственной прыти, воспользовался оказией, скорчился, высвободил вторую ногу. Перекатился через край ложа, свалился на пол.
— Под кровать! На живот и под кровать, Ленда!
Он ударил головой склонившегося над нею Сусвока, перевернул его, схватил девушку за локоть, потом за волосы, потащил. Она была тяжелой. И все же они ползли. Он не управился бы в таком положении, однако же они ползли. Потому что она ему помогала, потому что все еще…
— Ты жива? — Сломанное ложе не хотело впускать под себя одновременно двух, поэтому вначале он втолкнул Ленду. Сам заполз до пояса. И так они замерли. — Не умирай, княжна, пожалей меня! Сейчас я напрягусь и выпущу тебя…
Он громко пустил ветры.
Небо было чистое, безоблачное. Пренд гордо катил свои воды между сваями помоста, мягко омывал борта пятидесятифутовой лодки с сильно задранным, не боящимся морских волн носом. Кричали чайки, обманутые видом сетей и бочек, перекатываемых на палубу, выглядывающие рыбью мелочь, кричал усатый десятник, присматривающий за погрузкой снарядов для катапульты. Постукивали костями лениво развалившиеся на корме лучники, перепивший матрос жертвовал реке прощальный ужин. Дебрен стоял, прислонившись животом к барьерчику, жевал зубочистку и пытался составить малопривлекательное заклинание, помогающее успокоить боль в заду.
Ее он не услышал. Было слишком шумно, как и всегда в порту. Не услышал — почувствовал. Она не мылась со вчерашнего дня, а поту, перемешанному с запахом льна ее платья, хоть уже выветрившемуся и приправленному пылью, было не меньше недели. Но это Дебрен отметил позже, поворачиваясь в полной уверенности, что это она. Интересно. Нет, не интересно. Грустно.
— Ты еще здесь. — Она изобразила подобие улыбки. Была холодна как лед. Это ни о чем не говорило, ведь он еще никогда не видел ее при свете солнца и по-настоящему не знал цвета ее глаз — немного голубых, чуточку зеленых, покропленных золотым. Как река у него за спиной.
— Сложности с погрузкой. В основном — пьяный экипаж. Рад тебя видеть, Ленда.
— Ты радуешь взор своей наружностью, — буркнула она, немного рассеянно окинув взглядом чародея. — Сразу видно, господин. Кафтан серебром шит, чистенький, пахнидлом побрызган…
— И очень тонко заштопан. Благодарю. Ты возвращаешь его в лучшем состоянии, чем он был, когда плотогоны меня в реку скидывали. Но вот с ароматом ты малость перебрала. Женский. Сладкий… На меня все странно смотрят.
— Я баба простая, извини. А благодарить надо Ксеми: она стирала и штопала. Я лучше мечом работаю, чем иглой, над тобой только бы смеялись. А коли об этом разговор, — она сунула руку под левую мышку, подала Дебрену продолговатый предмет в полотняном мешочке, — это тебе. Едешь к язычникам, одной волшебной палочки там маловато. Возьми. Я наточила, не будет бритвы, сможешь и побриться. Нож прямой и простой, как его хозяйка. Без выкрутасов. Но солидный.
Он медленно развернул обгрызенное по краям мышами полотно. У меча была прямая рукоять с оттиснутыми на ней восточными рунами знаками мануфактуры. Вероятно, с Анвашских островов, потому что на другой стороне был изображен Морской Лев. Редкостное оружие в здешних местах и ценное уже хотя бы поэтому. Однако прежде всего меч прекрасно соответствовал новому хозяину. Не слишком велик, не слишком мал, легко выходил и входил в ножны, и его спокойно можно было укрыть под накидкой. Короче говоря, удобен в пути. В самый раз для того, кто путешествует то на лошади, то на плоту.
— Не морщись, мэтр. Через куммонские степи плывете. Если на вас, постучи по дереву, нападут…
— Княжна, я магун, не воин. Ремесленник, далекий от политики профессионал, границ не знающий и не выбирающий клиентов. Пока я с палочкой за поясом хожу, в меня даже из луков редко стреляют, а порубить на куски в рукопашном бою еще никто, постучи по дереву, не пытался. Для меня меч — лишняя обуза. Я даже биться как следует не умею. И не люблю.
Он завернул оружие в полотно, но пока что не возвращал. Место под правой мышкой у Ленды тоже было занято. А сейчас она не казалась ни сильной, ни ловкой.
— Лжешь. Не хочешь брать, думаешь, я рвань голозадая.
— Не думаю, — с трудом улыбнулся он. — Взгляни, вон там около журавля драбы — городские стражи — стоят, только и ждут, кого бы штрафануть. И пока что ни один к нам не спешит, чтобы получить гривну с гаком.
Ленда фыркнула сквозь нос, как делала обычно, и на сей раз ей пришлось быстренько опустить голову и воспользоваться рукавом.
— Нет, княжна, я не из жалости отказываюсь принять дар. И не делаю поспешных выводов из того факта, что ты пришла сюда в том платье, в котором светлой памяти Дюннэ, возможно, карьеру на городских лужайках начинала. Просто потеплело, и тебе, вероятно, захотелось прогуляться у реки, глаза золотом листвы порадовать, остатки лета вдохнуть. Одежда пастушки для этого в самый раз. Если запачкается или порвется, так и не жаль. А босые ноги достаточно у колодца ополоснуть, не то что заляпанные грязью туфельки из тонкой кожи.
— Смеешься? — Несколько мгновений она снова была собой давешней: злючкой с прищуренными глазами.
— Никоим образом. Только говорю, что «Розовый кролик» стоит как стоял, девушки повеселели, готовы к производительному труду, а ты заменяешь Дюннэ. С мечом ли, без него, с голоду не умрешь, да и одеться во что-нибудь приличное сумеешь. Так что я не причитаю над тобой. Не гляжу свысока. Просто объясняю, почему не хочу брать оружия.
— Ну, нет так нет. — Она вырвала у него ножны из руки. И чуть ли не бросила в лицо узелок, который держала под правой мышкой. — Подложи это себе. Под задницу.
Узелок упал, стала видна обшитая бархатом подушечка. Лучники, поглядывающие то в кубок с костями, то на Лендины лодыжки, все как один ощерились, а магун, немного смутившийся, принялся мять руками подарок. Девушка поникла. Вместе со злостью ушла и заносчивость. Глаза сделались серыми, тоскливыми.
— Наверно, ты прав. Немного покомандую, — проворчала она. — Сусвокова вдова трижды падала в обморок и дважды волосы на себе рвала, когда мы ей с юристом покойниковым втолковывали, что она наследует «Кролика» и что именно наследует. Благочестивая женщина. Впутываться в грязный процесс не желает, так что у меня руки будут свободны. Кстати, сейчас она мужа оплакивает. Ну и сына.
Дебрен ждал, но и Ленда тоже вроде бы ждала.
— А что с… ним?
— Я думала, ты не спросишь. Жив будет. Его нашли около камина без сознания. Хорошо хоть, не сгорел, только задницу припекло. Вся комната была усыпана осколками стекла, некоторые так в обивку стенную впились, что выковырять не удалось. А парня ослепило. Он всегда прыщавый был, а теперь — так просто глядеть жалко: вся морда в дырах, прям решето какое-то. Паскудная штука твоя магия.
— Это не моя работа. Я только… ускорил. Происшедшее трудновато объяснить, так что скажу только, что шар разорвался не по моей вине, и уж никак не из-за меня молния угодила прямо в лицо парню. О слепоте старый Сусвок кричал, вот и испортил заклинание… Чтобы изготовить такую пакость, кто-то воспользовался белой магией, а она управляется законами непредсказуемыми, как все, что соприкасается с гуманитарными науками. Впрочем… Знаешь, девушка, сколько стоит хороший хрустальный шар? У меня в жизни такого не было, хотя мошна порой бывала набита под завязку. Похоже, старший Сусвок купил уже надтреснутый, а поскольку еще и разрешения не имел, то приобрел нелегально, на черном рынке. А это уж совсем скверно, потому что без гарантии. Радиус действия неопределенный, избирательность никудышная, какие-то неразборчивые тяп-ляпистые инструкции по применению. Вдобавок поглощает столько энергии, сколько пьяница пива, поэтому всякие мудрилы его в огонь кидают для насыщения. И если еще произойдет обратный прокол…
— Так вот от чего они погибли? — тихо, удивительно покорно спросила она. — Уна и Рыжая? А нескольких других пришпарило, напугало? Из-за магического шара? Куска стекла?
— Из-за глупости человеческой. И жадности. Этот сопляк, юный Сусвок… Прости, Ленда, не надо было его из мойни прогонять. Ну, увидел бы краешек девчачьей попки в натуре, ничего б не случилось… Мог бы… Но хватит об этом. Все тут провинились, и твоя девственная Унеборга тоже. Есть способы и волка накормить, и овец сохранить… Ты знаешь, о чем я…
— Предпочитаю не знать, мэтр. И в свинских штучках тебя не подозревать. То есть, упрощая, во всем опять чертовы бабы виноваты?
— Не упрощай. Я этого не сказал. Больше всех виновен, конечно, старший Сусвок. Невозможно воду и пламень запихать в один горшок, а уж тем более в человеческую голову. От этого возникает пар, а его необходимо выпускать, потому что если этого не сделать, то может так рвануть… Парнишка с малолетства с отцом «Розовый кролик» посещал, насмотрелся всякого, хоть водили-то его только для того, чтобы научить, как вести дело. А когда у него пушок под носом пробился, так он ходить перестал, потому что именно тогда-то старик и запретил. Но воспоминания остались, да и понимание того, какие богатства лежат — рукой достать, а взять-то нельзя. Ну а потом он встретил Унеборгу. И влюбился. То, что перед ним двери в бордель захлопнули, парнишка еще кое-как терпел, но когда заперли двери и к любимой…
— Тоже мне любовь. Сначала убил, а потом глаза выбил…
— Любовь, Ленда, — болезнь. Поверь. Через шар такая мощь прошла… Шар переносит образы, вот и все. Опытный маг, к тому же специалист по телесофии, может достаточно мощные световые сигналы в обратную сторону направлять. Говорят, в Совро со звуками экспериментируют, впрочем, чего только о Совро не говорят… А здесь вмешался сердечный пыл, поляризованное чувство и органические жидкости почти в неизмененном виде. Я даже боюсь сообщать об этом в «Волшебную палочку», потому что меня собратья высмеют. Конечно, что-то необычное должно было содержаться в этом шаре, но все равно основную роль сыграло чувство.
— Похоть, вожделение, — стояла на своем Ленда. — Вожделение, а никакая не любовь. Он половину наших девок перещупал. А Рыжую сжег немного времени спустя после того, как его якобы любимая ноги протянула. Кидался на все, что юбку носит. Точнее — сняло. Или хотя бы поддернуло.
— Не бывает любви без вожделения, — сказал Дебрен, навивая на палец кисточки подушки. — Хоть я и не утверждаю, что, продолжая любить одну женщину, нельзя с другой… Но он, я думаю, не пробовал. Он искал, Ленда. Неумело, украдкой, по-воровски, когда старика поблизости не было и никто не смотрел. С нагой Унеборгой, тут ты права, он не о бабочках и звездах болтать собирался, а… Однако только с Унеборгой и ни с какой другой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47