– Как это случилось, что ты купила себе нового попугая?
– Я очень люблю попугаев.
– Я это заметил.
Менделл собирался садиться в машину, когда обнаружил, что Грацианс наблюдает за ним по другую сторону застекленной двери. Он сделал ему насмешливый жест.
– А на тебя мне просто наплевать.
– Что это ты такое говоришь? – спросила Галь.
– Это не тебе, – ответил Менделл.
Он влез в машину и захлопнул дверь. У него было такое ощущение, что его пропустили через мясорубку. Галь была невообразимо прекрасна. Каждый раз, когда они любили друг друга, Барни бывал полностью изнурен, нравственно и физически, и, вместе с тем, у него создавалось болезненное ощущение, что он оставил ее неудовлетворенной, желающей еще чего-то.
– Ты не должен быть таким неласковым со мной, – слабым голосом вымолвила Галь.
Менделл погладил ее колени, закрытые мехом.
– Я не хочу быть с тобой неласковым, просто я нервничаю, беспокоюсь...
– Из-за чего?
Боже мой! Действительно странный вопрос! Менделл провел рукой по губам.
– Да из-за всего.
В машине было жарко и хорошо пахло большими деньгами. Это царил запах Галь, закутанной в шубку, а также роскошный аромат дорогих сигар мистера Эбблинга. Андре повел машину к северу, по направлению к Уотер-Драйв. Менделл попытался отдохнуть, но это ему не удалось. Он думал, что все будет по-новому, когда он снова останется с Галь, но ничего не изменилось. У него по-прежнему перехватывало горло, те же мысли приходили в голову, как зловещие тени. Это вертелось и вертелось у него в голове без конца.
Девушка, которую звали Вирджиния Марвин, умерла. Умер тип из федерального бюро по фамилии Куртис. Кто-то пытался убить и его, Барни Менделла, выстрелив дважды, и две пули пронзили шляпу Барни. И в то время, когда он любил Галь, колесо закона продолжало крутиться. Оно крутилось и в настоящий момент. Полицейские, стучащие в двери, задающие вопросы, анализирующие содержимое пробирок, посылающие междугородние запросы, опрашивающие врачей больниц, лифтеров, горничных на этажах, пытались пришить ему убийство Вирджинии Марвин, а может быть, и Куртиса. Они были уверены, что это удастся сделать с парнем из района скотобоен, которому успехи на ринге и женитьба на богатой невесте немного вскружили голову... Дерьмо они все, по мнению Розмари, ма, Галь и мистера Эбблинга. Менделл хрустнул суставами, и Галь прижалась к нему.
– Ты огорчен, Барни?
– Да, – кивнул Менделл.
– Из-за этой девушки?
– Да...
Галь еще крепче прижалась к нему.
– Послушай, – проговорила она тоном матери, успокаивающей своего ребенка, – теперь все будет хорошо.
Менделл взял ее пальцы в свои.
– Откуда ты это знаешь?
– Я в этом уверена. А как твоя голова, Барни?
– Ничего.
– Не болит?
– Нет.
– Заедем к врачу?
– Не стоит.
– Ты устал. – Галь распахнула шубу. – Обними меня, Барни, и положи голову мне на плечо.
Менделл с легким ворчанием прислонился к ней. Галь подняла руку.
– Я сказала – на мое плечо. Ты хочешь шокировать Андре?
Менделл положил голову на плечо Галь и посмотрел через разделяющее их стекло на широкую спину шофера, на его мощную шею.
– Андре, вероятно, трудно шокировать.
Галь закусила нижнюю губу и посмотрела через стекло.
– Но он мог бы быть шокирован.
Менделл обнял тонкую талию Галь под манто. Ее нежная и прикрытая шелком грудь великолепно пахла, и было так приятно находиться в ее объятьях. Ее руки гладили ему лицо. Менделл долго не спал. Он не спал после своей последней ночи в клинике, и даже в эту ночь он не заснул как следует. Все дожидался утра. Потом он напился и попал в тюрьму. Переживания губили его. Его обвинили в убийстве, в него стреляли, его оглушили, он спал с Галь. Оставался еще один вопрос, который необходимо задать Галь, – что случилось с деньгами, которые он ей оставил для своей матери.
Он открыл рот, чтобы спросить, но воздержался, дабы не нарушать идиллию. Это не к спеху. У Галь была уважительная причина – она просто забыла. Для женщины, у которой всегда много денег, которая носит норковую шубку за десять тысяч долларов, семьдесят долларов в неделю тратит на карманные расходы, это вполне обычное явление. Галь расстроится, а Менделл не хотел, чтобы она плакала. Деньги – вопрос второстепенный, и у него еще будет время выяснить это.
Галь продолжала гладить ему лицо.
– Ты любишь меня, дорогой? – прошептала она.
– Невероятно! – ответил Менделл.
Почти все тревоги покинули его. Это так чудесно – быть любимым! Как Галь любит его! И он любит Галь. Менделл еще глубже зарылся лицом в нежную кожу Галь, благоухающую и закрытую шелком, и закрыл глаза. Потом он моментально заснул, а когда проснулся, машина быстро ехала через Хайгленд-парк по дороге Грин-Уэй. Потом будет Хигвуд, потом Форт-Шеридан и, наконец Форест.
– Забудь его! – закричал попугай. – Ты прекрасна, прекрасна, прекрасна!
Менделл выпрямился и бросил на птицу ненавидящий взгляд.
– Я постараюсь заставить его замолчать, – нервничала Галь, – Барни, уверяю тебя.
Менделл прикурил сигарету, протянул ее Галь, потом прикурил сигарету для себя.
– Разве я тебя в чем-нибудь упрекаю?
– Нет. – Галь похлопала его по руке. – Тебе лучше?
– Намного лучше. Я проспал, вероятно, около часа.
Менделл вынул сигарету из губ Галь и поцеловал ее.
– Спасибо.
Он снова вставил в рот сигарету. Галь засмеялась. Сигарета задрожала, и пепел упал на платье.
– Нут вот!
– Осторожней! – кричал попугай. – Не называйте ваших имен!
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Менделл.
Она потерлась своей ногой о ногу Менделла.
– Кажется, у меня судорога в ноге.
Менделл засунул руку под юбку и погладил ее бедро. Галь задержала дыхание.
– Осторожней, дорогой.
– Да, я тоже подумал об этом, – Менделл убрал руку.
Дом Эбблинга, построенный из серого камня, стоял вдалеке от дороги, среди хорошо распланированного сада.
"Хорошо иметь состояние, – подумал Менделл. – Такое состояние, как у мистера Эбблинга, – солидное и увеличивающееся с каждым годом".
Андре затормозил перед каменными воротами и открыл дверцу машины. Здесь еще сохранилось немного снега. Менделл любезно помог выйти Галь и, скрепя сердце, взял клетку с попугаем, который покивал головой и закричал.
– Заткнись! – шикнул на него Менделл.
Предоставив Андре заниматься багажом Галь, он последовал за ней на мощенную камнем площадку у дверей и подождал, пока она их откроет. В доме было тепло, но он производил впечатление нежилого. Галь провела пальцами по серебряному подносу, лежавшему около двери, и показала пыльный палец Менделлу.
– Вот что происходит, когда я уезжаю. Отец все время проводит в Эггл-Риверс и в клубе. Никакого порядка, никакого обслуживания... Вероятно, мы будем пользоваться услугами горничной и кухарки, пока я все не организую.
– Трудно, – лаконично ответил Менделл.
Шум сзади заставил их обернуться. Андре стоял в дверях, держа в каждой руке по чемодану, да еще два чемодана ему удалось зажать под мышками.
– Разрешите, мистер.
– Проходите. – Менделл отошел в сторону, давая ему пройти.
Андре закрыл за собой дверь, толкнув ее ногой, и поднялся по большой лестнице на первый этаж. Менделл поставил клетку с птицей на стол и посмотрел на Галь, разглядывающую письма. Большинство из них оказались счетами. Галь действительно была важной птицей. Девушка, подобная Галь, которая так одевается, должна тратить очень много денег ежемесячно. Галь положила конверты на место.
– Одни счета... Ты рад, что вернулся домой, Барни?
– А как ты думаешь?
Галь прижалась к нему.
– Я думаю... – в этот момент она отстранилась, так как на лестнице появился Андре.
– Чемоданы в вашей комнате, мадам, – сказал шофер, спустившись по лестнице с фуражкой в руке.
– Спасибо, Андре, – ответила Галь.
Андре подошел к двери и повернулся.
– Я вернусь около пяти часов вместе с мистером Эбблингом. Он поручил передать вам, что приедет с кухаркой и горничной, а до этого времени вы с мистером Менделлом будете одни. Могу я еще что-нибудь сделать для вас перед отъездом?
– Ничего не надо, Андре, спасибо, – покачала головой Галь.
Она сняла манто и небрежно бросила его вместе со шляпкой на стул.
– Выпьем по стаканчику?
– С этим я вполне согласен, – ответил Менделл.
Галь исчезла в кабинете мистера Эбблинга в поисках графина. Ожидая ее, Менделл вновь почувствовал себя неважно. Как всегда, дом в Лайк-Форест угнетал его, он чувствовал себя здесь чужим, грубым и нелепым. Он действительно производил здесь впечатление только крупного парня – чемпиона в тяжелом весе. Менделл прикурил сигарету от предыдущей.
"А что произойдет, если у Галь родится ребенок? – подумал он. – Как он сможет заботиться о ней? И как она станет воспитывать его?"
Врачи не советовали ему больше выходить на ринг, и он обещал это и Галь, и мистеру Эбблингу. Мистер Эбблинг предупредил его, чтобы он не беспокоился.
"О деньгах не беспокойтесь, Барни. Я знаю, что нужно для вас всех, и найду для вас другое поле деятельности".
Это он сказал сегодня днем, и Менделл с ним согласился. Но какая другая работа ему по силам? Менделл нашарил в кармане оставшиеся монеты – у него достаточно денег до конца дней, при условии, что этот конец наступит через пять минут. Галь вернулась в двумя большими бокалами виски.
– Почему ты так мрачен, дорогой?
– Я размышлял, – ответил Менделл и взял бокал.
– За наше здоровье! – воскликнула она и отпила виски.
Менделл опорожнил свой бокал и поставил его на серебряный поднос.
– Послушай, любимая, ты помнишь канун того дня, когда меня отправили в клинику?
Галь поморщилась.
– Ты не сказал "за наше"...
– За наше! – произнес Менделл.
Галь прижалась к нему.
– Хочешь, я тебе что-то скажу, дорогой?
– Что?
– Я как-то странно себя чувствую после этого виски.
– Как это?
– Ты хочешь знать? – Галь тоже поставила бокал на поднос и ослабила ему галстук. – Ты же отлично знаешь, что я хочу сказать.
– Опять? Уже?
– Но мы же муж и жена.
– Знаю... Но, дорогая, одну минуту, сперва вспомни...
Галь зажала лицо Менделла руками и провела губами по его губам, прошептав:
– Отнеси меня наверх, Барни, прошу тебя... И на этот раз ты разденешь меня.
Менделл приподнял ее и прижал к себе.
– Тебя стоит отшлепать.
– Я и это позволю тебе сделать.
– А я и не отказываюсь.
Галь расстегнула ему две верхние пуговицы на рубашке и начала расстегивать третью.
– Ты меня любишь? – спросила она.
– Ты же отлично знаешь, что да.
– И ты счастлив, что мы снова вместе?
– Так счастлив, будто я только что победил Уоллкотта и нокаутировал Чарли и Луи!
– Идиот. – Галь расстегнула еще одну пуговицу. – Теперь с боксом и со всеми историями, связанными с ним, покончено.
Менделл пронес ее через холл и начал подниматься по лестнице.
– А теперь, что я теперь должен делать?
Галь немного подумала.
– Люби меня.
– Это самое лучшее предложение, которое мне когда-либо делали. Но мы же не можем заниматься этим весь день.
– Но мы можем попытаться. Вспомни, ведь мы не виделись два года!
– Верно, – Менделл крепче сжал ее в объятьях, – но я хотел тебе сказать только, что...
Галь закончила расстегивать ему рубашку.
– Что?
– О деньгах, которые я взял из банка... восемьдесят семь тысяч долларов, которые я дал тебе и просил посылать семьдесят пять долларов каждую неделю моей матери... И ты мне обещала...
Галь провела теплой ладонью по его груди.
– Мне так приятно, что у тебя под рубашкой ничего больше не надето, Барни, ты самый сильный, самый мужественный...
Менделлу хотелось закричать.
– Ты будешь меня слушать?
– Слушаю тебя.
Усилием воли он заставил себя говорить спокойно.
– Ведь ты мне сказала... Ты мне обещала...
Менделл остановился и посмотрел на Галь, чувствуя ее губы на своей груди. Она не обращала никакого внимания на его слова. Наконец она подняла глаза и посмотрела на него.
– Барни, тебе нравится, когда я так делаю?
Менделл смутился.
– Да, конечно, но...
В голосе Галь чувствовались те же колдовские чары, что и тогда в машине. Менделл разжал руки, и Галь растянулась на последней ступеньке лестницы, выпятив губы, опираясь на локти, с задранной на бедре юбкой.
– Иди сюда, Барни.
Менделл продолжал стоять, прислонившись к стене и опираясь о панель потными руками.
– Что? Здесь, на ступеньках?
– А почему бы и нет? Мы с тобой одни, и мы с тобой муж и жена.
– Знаю, но...
– Ты не хочешь меня? – ласково проворковала Галь. – Ты меня не любишь?
– Нет, люблю... Ради бога, дорогая... – запротестовал Менделл.
Потом стук своего сердца заполнил ему уши, руки Галь обвились вокруг его шеи, а ее рот прижался к его губам и они вместе скатились с лестницы, покрытой ковром, стукаясь о каждую ступеньку. Вскоре они оба впали в экстаз.
"Когда мы достигнем низа лестницы, я умру", – подумал Менделл.
И действительно, это было нечто похожее на смерть, и, вместе с тем, он умирал только для того, чтобы снова воскреснуть, снова жить, чтобы удовлетворять Галь и быть самому удовлетворенным.
Глава 14
Голова Галь оказалась на нижней ступеньке, но она, страстно изогнувшись, все еще продолжала их последний поцелуй. Потом, будто приходя в себя, она прошептала:
– Барни, я – похотливая девка, а?
– Мы же женаты, – ответил Менделл, нагнувшись над ней.
– Точно, – Галь слегка стукнула его. – А ты... Но ведь ты смеешься надо мной. Ведь прошло два года... – Она снова шлепнула его по щеке. – Перестань стыдить меня, Барни, прошу тебя.
– Хорошо, – Менделл поцеловал ее.
– И встань, ты делаешь мне больно.
– Что-то я не слышал твоих жалоб, когда мы катились по лестнице.
Галь уперлась руками ему в грудь и оттолкнула его.
– Барни, прошу тебя...
Он встал на колени и невольно вздрогнул, услышав звонок у входной двери.
– Кто это может быть?
Галь вскочила на ноги и одернула платье.
– Подожди, пока я не поднимусь наверх.
Менделл посмотрел, как она поднималась, потом, застегивая на ходу рубашку, прошел к двери и открыл ее. У порога стояла полицейская машина из Чикаго. С поднятыми воротниками пальто, чтобы хоть немного защититься от пронизывающего ветра с озера, инспектор Карлтон и лейтенант Рой ждали перед дверью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20