Глаза красные, видимо, он плакал. Совсем еще юный, хрупкого сложения, с тонкой прозрачной кожей и русыми волосами. На столе перед ним лежала пачка бумажных салфеток и стакан с каким-то желтоватым напитком. Юло подумал, что это коньяк.
Увидев входящих, он поднялся.
— Я — комиссар Юло. Сидите, сидите, месье…
— Борис Девченко. Я секретарь Григория. Я…
Он говорил по-французски с сильным славянским акцентом. Слезы полились из его глаз, когда он опустился на стул. Он понурил голову и, не глядя, взял салфетку.
— Простите меня, но все это так ужасно…
Юло сел на стул перед ним.
— Незачем извиняться, месье Девченко. Успокойтесь. Постарайтесь успокоиться. Мне надо задать вам несколько вопросов.
Девченко вскинул лицо, залитое слезами.
— Это не я, месье комиссар. Меня тут не было. Я был с друзьями, меня все видели. Я любил Григория, я никогда не мог бы… не мог бы сделать что-либо подобное.
Юло проникся нескончаемой нежностью к этому мальчику. Морелли прав. Почти наверняка они были любовниками. Это не меняло отношения к нему. Любовь есть любовь в каждом из своих проявлений. Он не раз убеждался, что гомосексуалисты переживают любовные чувства так тонко и глубоко, как редко встретишь у людей традиционной ориентации.
Он улыбнулся ему.
— Не волнуйтесь, Борис, никто вас ни в чем не обвиняет. Я только хотел прояснить кое-какие моменты и понять, что же произошло здесь сегодня ночью, вот и все.
Борис Девченко, казалось, немного успокоился, поняв что его ни в чем не обвиняют.
— Вчера после обеда приехали друзья из Лондона. Должен был приехать и Питер Дарлинг, хореограф, но в последний момент он остался в Англии. Отца Билли Эллиота должен был танцевать Григорий, но когда его зрение резко ухудшилось…
Юло вспомнил, что видел этот фильм в летнем кинотеатре, вместе с Селин.
— Я встретил их в аэропорту, в Ницце. Мы приехали сюда и поужинали. Ужин я приготовил сам. Потом мы предложили Григорию пойти вместе с нами, но он не захотел. Он очень изменился после того, как его зрение сильно ослабло.
Борис посмотрел на комиссара, кивнувшего в знак того, что знает историю Григория Яцимина, облученного в Чернобыле и в результате полностью ослепшего. Его карьера прервалась, когда стало ясно, что он не может больше двигаться на сцене без посторонней помощи.
— Мы ушли, и он остался один. Может быть, если б мы остались, он был бы сейчас жив.
— Не надо слишком винить себя. От вас ничего не зависело.
Юло не стал подчеркивать, что останься Борис дома, вполне вероятно, сейчас было бы два трупа, а не один.
— Вы не заметили ничего особенного в последние дни? Какие-нибудь люди, с которыми он встречался слишком часто, странные телефонные звонки, какие-то необычные детали, что угодно…
Девченко был слишком безутешен, чтобы заметить отчаяние в голосе Юло.
— Нет, ничего. Я был целиком занят заботами о Григории. Ухаживать за слепым человеком чрезвычайно трудно.
— У вас есть прислуга?
— Постоянной нет. Одна женщина каждый день убирает квартиру, но она уходит к обеду.
Юло посмотрел на Морелли.
— Запишите ее имя, хотя уверен, это ничего не даст. Месье Девченко…
Тон комиссара смягчился, когда он обратился к юноше.
— Мы попросим вас проехать в управление полиции, чтобы подписать свидетельские показания и обязательство помочь в расследовании дела. Если б вы могли не покидать город, мы были бы вам весьма признательны.
— Конечно, комиссар. Все, что угодно, лишь бы убийца Григория заплатил за все.
Он говорил с таким чувством, что Юло уже не сомневался — окажись Борис дома, он рисковал бы своей жизнью, только бы спасти Григория Яцимина. И тоже мог бы погибнуть.
Юло поднялся, оставив Морелли заканчивать разговор с Девченко, и вернулся в гостиную, где эксперты-криминалисты завершали свою работу. Двое агентов подошли к нему.
— Комиссар…
— Слушаю вас, ребята.
— Мы опросили соседей с нижнего этажа. Никто ничего не видел и не слышал.
— И все же он стрелял.
— Супружеская пара, что живет этажом ниже, — пожилые люди. Они принимают на ночь снотворное. Говорят, не слышат даже фейерверков, когда тут проходит чемпионат мира, где уж там какой-то выстрел. Квартира напротив принадлежит одинокой даме, тоже довольно пожилой. Сейчас она в отъезде, и там живет ее внук, приехавший из Парижа, парень лет двадцати двух — двадцати трех. Он всю ночь провел на дискотеках и вернулся как раз тогда, когда мы звонили к нему в дверь. Ясно, что он ничего не видел и не слышал.
— А в квартире рядом?
— Никто не живет. Мы разбудили консьержа, и он дал нам ключи. Возможно, убийца проник туда и перелез через соседний балкон. Но следов взлома нет. Мы не стали входить, чтобы не испортить следы. Туда пойдут криминалисты, как только закончат работу здесь.
— Хорошо, — сказал Юло.
Фрэнк вернулся после своего обхода. Юло догадался — ему надо было побыть в одиночестве, чтобы унять свой гнев. И поразмыслить. Фрэнк, скорее всего, понимал, что не найдет никаких следов. Но для работы подсознания очень важно иногда еще раз осмотреть место преступления.
Из кухни вышел Морелли.
— Насколько я могу судить, ты не ошибся, Клод.
Фрэнк и Морелли посмотрели на Юло, ожидая, что он скажет дальше.
— Во всей квартире нет ни единого кровавого следа, кроме нескольких пятен на покрывале. Ни единого следа. А ведь при подобной работе, как мы волей-неволей уже имели возможность наблюдать, проливается немало крови.
Фрэнк теперь выглядел, как обычно — спокойным. Можно было даже подумать, будто очередное поражение прошло бесследно, но Никола прекрасно знал, что это не так. Никто не способен так быстро забыть, что имел возможность спасти человеческую жизнь, — и упустил ее.
— Наш человек идеально отмыл здесь все, когда закончил свои дела. Уверен, если использовать люминоль, следы крови обнаружатся.
— Почему, как ты полагаешь? Почему он не захотел оставить кровавые следы?
— Понятия не имею. Может, прав Морелли.
— Я вот думаю, неужели такое животное могло испытывать хоть какую-то жалость к Григорию Яцимину. Не тут ли собака зарыта?
— Это ничего не меняет, Никола. Возможно, хотя и не имеет никакого значения. Говорят, Гитлер нежно любил своего пса, и все же…
Они помолчали, направляясь к выходу. В открытую дверь увидели, что помощники судебного врача, поместившие тело Яцимина в темно-зеленый клеенчатый мешок, направляются к лифту, чтобы не нести труп с шестого этажа по лестнице.
На улице светало. Занимался новый день, кровавый брат всех других дней, прошедших с начала этой истории. Возле дома Григория Яцимина они увидят сейчас толпу журналистов, пробьются сквозь шквал вопросов, звучащих подобно пушечным выстрелам, и ответят контратакой: «Без комментариев». Средства массовой информации сорвутся с цепи чуть позже. Начальство Юло вознегодует. Ронкай утратит свой загар, а бледное лицо Дюрана позеленеет. Пока они пешком спускались по лестнице, Фрэнк Оттобре думал, что любой, кто бы ни обрушился на них, будет чертовски прав.

34
Фрэнк припарковал «пежо» возле дома Роби Стриккера на запрещенном для стоянки месте. Достал из «бардачка» опознавательный знак «Полицейская машина при исполнении служебных обязанностей» и выставил его в заднем стекле. А когда вышел из машины, навстречу ему уже направлялся агент, собиравшийся запретить парковку, но увидел опознавательный знак еще прежде, чем узнал Фрэнка, и приветственно поднял руку.
Фрэнк кивком ответил ему, пересек дорогу и направился в кондоминиум «Каравеллы».
Он оставил комиссара и Морелли отражать атаку журналистов, слетевшихся, словно мухи на мед, при известии о новом убийстве. Ограждение, поставленное агентами у входа, едва сдерживало их натиск. Увидев Юло и инспектора за стеклянной дверью, они поднажали, и агенты с трудом удерживали их. Это напоминало то, что происходило в порту, когда были обнаружены трупы Йохана Вельдера и Эриджейн Паркер и началась вся эта страшная история.
Фрэнку подумал, что журналисты похожи на саранчу. Она тоже перемещается массами и пожирает все на своем пути. Но такая уж у них работа. Каждый имел свое оправдание. И убийца, водивший их по кругу, как глупых овец, тоже исполнял свою работу, будь она проклята навеки.
Он взглянул на улицу и остановился в центре вестибюля.
— Клод, есть тут запасной выход?
— Да, для поставщиков.
— Как туда попасть?
Морелли показал.
— За лестницей находится служебный лифт. Нажми «S» и приедешь во двор. Рядом спуск в гаражи. Свернешь вправо, поднимешься по пандусу и окажешься на улице.
Юло посмотрел на него вопросительно. Фрэнк не счел нужным что-то объяснять ему, во всяком случае сейчас.
— Мне нужно кое-что сделать, Никола. И не хотелось бы иметь на хвосте пол-Европы. Можешь одолжить машину?
— Конечно. Бери, мне она пока не нужна.
И ни слова не говоря, протянул ему ключи. Комиссар был таким усталым, что был не в силах о чем-то спрашивать. Все трое обросли щетиной и выглядели, как уцелевшие после землетрясения. Пожалуй даже еще мрачнее — от сознания, что и эта битва опять проиграна.
Фрэнк направился путем, подсказанным Морелли. Через полуподвал, где пахло плесенью и газойлем, он вышел на улицу и добрался до машины, припаркованной на другой стороне авеню Принцессы Грейс, за спиной журналистов, терзавших вопросами Никола Юло.
К счастью, никто не заметил Фрэнка.
Он толкнул стеклянную дверь и вошел в вестибюль кондоминиума «Каравеллы». Консьержа на месте не было. Фрэнк посмотрел на часы. Ровно семь утра. Он едва сдержал зевоту. Давала себя знать долгая бессонная ночь. Сначала радиопередача, потом поиски Роби Стриккера, затем дежурство у его дома, досада, новое убийство, обезображенный труп Григория Яцимина.
За стеклянной дверью голубели небо и море. Как было бы прекрасно забыть обо всем и, задернув шторы, улечься в постель у себя в «Парк Сен-Ромен», сомкнуть глаза и забыть про кровь и надписи на стенах.
Я убиваю…
Он вспомнил надпись в спальне Яцимина. Если не остановить этого ублюдка, его, он никогда не прекратит убивать. И может настать момент, когда для всех этих надписей уже не хватит целой стены, а для всех покойников — кладбища.
Нет, сейчас было не до сна. Нужно поговорить со Стриккером и выяснить, зачем Райан Мосс встречался с ним. Хотя Фрэнк и догадывался, в чем тут дело, ему нужно было понять, насколько продвинулось или, наоборот, отстает расследование генерала по сравнению с их следствием, и что от него можно ожидать.
Он осмотрелся. В это время консьерж вышел из своей квартиры, на ходу застегивая пиджак и поспешно дожевывая кусок. Застигнутый врасплох за едой, он вошел в швейцарскую и сквозь стекло виновато посмотрел на Фрэнка.
Темноволосый, с усами, лет сорока, не слишком расторопный, но вполне угодливый — прислужник состоятельных людей.
— Что вам угодно?
— Роби Стриккер.
— По моим сведениям, в это время он еще спит.
Фрэнк достал из пиджака свой значок, постаравшись при этом, чтобы консьерж заметил пистолет в наплечной кобуре.
— По моим сведениям, уже не спит.
Консьерж мгновенно сменил тон. Ком, застрявший у него в горле, похоже, был больше только что проглоченного куска… Он поспешно взял трубку домофона, одним нервным движением набрал номер и предоставил трубке долго гудеть, прежде чем заключил:
— Не отвечает.
Странно. После стольких звонков Роби Стриккер, даже если спал, должен был бы проснуться. Фрэнк не считал его настолько смелым человеком, чтобы опрометчиво сбежать. Он вполне достаточно запугал мерзавца, чтобы тот не решился на такую глупость. Но если вдруг и решился, то возникло бы всего лишь осложнение, а не беда. При необходимости они мигом его отыщут. Даже если спасать его бросятся все юристы, каких только может купить ему папаша.
— Попробуйте еще.
Консьерж пожал плечами.
— Домофон звонит, но никто не отвечает.
У Франка возникло жуткое подозрение. Он протянул консьержу ладонь.
— Дайте мне, пожалуйста, passe-partout.
— Но я не имею права…
— Я сказал — дайте, пожалуйста, ключ. Если этого недостаточно, могу попросить не так вежливо, — резко прервал Фрэнк.
Тон его голоса не допускал никаких возражений. И взгляд тоже. Консьерж сглотнул слюну.
— А теперь пойдите на улицу и скажите агенту, который стоит там, чтобы он немедленно поднялся в квартиру Роби Стриккера.
Бедняга поспешно открыл ящик и вручил ему ключ с брелоком от «БМВ». И даже привстал со стула.
— Идите! — повторил Фрэнк уже от лифта и нажал кнопку.
Почему лифт никогда не бывает там, где нужен. Почему всегда оказывается на последнем этаже, когда торопишься? Будь проклят Мерфи и его долбанный закон…
Наконец дверь лифта скользнула вбок, и Фрэнк нажал кнопку этажа, где жил Стриккер.
Целую вечность, пока поднимался, он все еще надеялся, что ошибся. Надеялся, что молнией мелькнувшее подозрение не окажется издевательской реальностью.
Наконец лифт бесшумно распахнулся на пятом этаже, и Фрэнк увидел, что дверь в квартиру плейбоя приоткрыта. Он метнулся к ней, достал пистолет, толкнул дулом створку, чтобы не коснуться дверной ручки, и вошел.
В прихожей он отметил относительный порядок, а гостиная, где они прежде сидели втроем — он, Стриккер и актриса, — была перевернута верх дном. Над балконной дверью, словно знамя побежденного, болталась сорванная с карниза занавеска. На полу, на серо-жемчужном ковролине, валялись осколки стакана и бутылка из-под виски, которое пил Стрикер.
Жидкость разлилась и оставила большое темное пятно. Со стены слетела картина, обнаружив скрытый сейф. Стекло из нее выпало как-то странно — оно не разбилось и лежало на полу рядом с покосившейся рамой. Большая диванная подушка была сдвинута и стояла торчком привалившись к подлокотнику. В комнате никого не было.
Фрэнк прошел дальше в короткий коридор, ведущий в спальню. Слева была открыта дверь в ванную, там тоже было пусто и вроде бы все в порядке. На пороге спальни у Фрэнка перехватило дыхание.
— Дерьмо, дерьмо, тысячу раз дерьмо! — в сердцах вскричал он, испытывая сильнейшее желание сокрушить все, что еще осталось не сломанным в этом доме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72