Настроение в тот день было препаршивое, — Локита не упустила случая заметить своим нежным сладким голоском, как всем на Софро будет её недоставать, уверенная, что Элейджу надоели беспрестанные мелкие стычки своей секретарши и Леди, и тот поспешил избавиться от столь неуживчивой персоны, гордячки и нахалки, как могло показаться стороннему взгляду; избавляясь от нее, обставив всё, как почётную ссылку. Ис-Шабир и самой так казалось, иных аргументов в тот день найти она не могла, возможно, на её умственные способности влияло нахождение рядом Локиты.
Пепельно-белокурая, с тонкими, точёными чертами лица, холеным красивым телом, надменно — холодная, но неизменно вежливая, Леди, лишала её душевного равновесия в одно мгновение ока. Наверное, никто так и не узнал, сколько довелось Ис-Шабир тайком выплакать слёз в подушку, стараясь забыть о метких, колких, злых замечаниях Локиты, на непосвящённый взгляд абсолютно невинных. Впрочем, может быть, о них догадывался Элейдж. Что-то подсказало ей это уже здесь в Кайринта. А в тот день, с трудом смолчав на очередное подтрунивание Локиты, она вышла в сад и, присев на скамью, случайно заметила рядом Ордо.
Он стоял невдалеке у фонтана, смотрел на переплетающиеся струи воды и голубоватого огня, заметив её, подошёл, сел рядом. То ли у неё самой расстройство было нарисовано на лице, то ли он что-то слышал, а, может, и не слышал, но почувствовал.
— Гонят и Вас с Софро, — заметил тихо, — а жаль.
Ис-Шабир тихонечко вздохнула и, поёжившись, заметила:
— Угостили б лучше сигареткой, капитан. И не нужно сочувствий. И так тошно — аж жуть.
Он посмотрел на неё пристально, подал сигарету, усмехнулся невесело.
— На здоровье, девушка. Кстати, курить вредно.
— Я знаю, не маленькая. — отмахнулась Ис-Шабир и, втянув в себя порцию ароматного крепкого дыма, чувствуя как слёзы выступают на глазах, заметила, — зараза наша нынешняя Леди, а, капитан?
— Зараза? Нет, Исси, «зараза» — для неё определение излишне мягкое. — проговорил Ордо и вздохнул горестно, — не знаю, как её и назвать, до недавних пор я таких определений и не держал в своём лексиконе, но выражаться вслух не буду. Неприлично оно, в присутствии дамы.
Она усмехнулась, выставила вперёд длинную ногу, с прильнувшей к щиколотке, золотисто-коричневой, и словно живой, а не вытатуированной бабочкой, которой, что б взлететь не хватало только одного взмаха крылышек, посмотрела на неё, украдкой, перевела взгляд на Ордо и так получилось само — собой, что с её языка сорвалось то слово, которого не постеснялся бы, разве что, последний из грузчиков с Раст-Танхам.
— Это верно, — заметил Ордо, даже не усмехнувшись, — только никогда так больше не говорите, если Локита услышит — она вас со свету сживёт. Она не любит правду. Впрочем, что мамаша, что сынок — характеры у обоих не сахарные.
— Вы об Хэлане?
— О ком ещё? Я, что-то я не слышал, что б у Локиты были другие дети. И, по-моему, этот стервец считает Рэну чем-то вроде своего именья. Ничего не стесняется. Окружающим грубит, говорить с ним спокойно практически невозможно. Кажется, у него началась мания величия. Похоже, он считает себя непогрешимым богом.
— Что он творит?
— Да ничего особенного, всего лишь подражает матушке, но многие, из окружающих его, уже готовы придушить координатора. Конечно, это все только эмоции, разума в них нет, но его не любят.
— Может быть, ненавидят?
— Может быть... — откликнулся Ордо эхом. Встал, медленно, не прощаясь, побрёл по аллее, словно не хотя. Ис-Шабир поднялась со скамьи, пошла за ним следом, пристроившись рядышком, заметила:
— Расскажите Алашавару.
— Зачем? — удивился Ордо, — что б ещё и он, сцепившись с нашей милой Леди, вылетел из Сената? На Софро, я смотрю, и так, путного люда поубавилось. Слышал я, что ныне посты получают, только если понравятся Локите.
Ис-Шабир коротко фыркнула.
— Ага, — проговорила зло, — и пройдут предварительный отбор в её койке.
— Так это не слухи?
— Ох, Аторис, вы, право, как ребёнок, конечно же, нет! Если б то были слухи, меня б, верно, не выгнали на Ирдал. Слышали об Кайринта?
— Нет. Где это?
— Недалеко от Кор-на-Ри, глубоководный исследовательский центр. Буду теперь строить глазки рыбам.
Он невесело рассмеялся, закурил вновь. Тёмные глаза смотрели грустно и устало, и улыбка, некогда обдававшая теплом, теперь на его лице появлялась редко и выглядела достаточно жалко.
— Понятно, — заметил он и вновь вздохнул. — Есть у меня желание голову скрутить нашей Леди, — признался он нехотя, — а у Вас?
Она вспомнила Леди и невольно усмехнулась. Локита была хороша собой, этого никто не мог отрицать, но красота её была красотой холодной бездушной куклы. Её личику подходило только обычное бесстрастное выражение. Отражения эмоций его искажали и лишали той своеобразной красоты, ледяного очарования.
Голос, сладостно-карамельный, тоже был бесстрастен, сладок, но сух. И более всего ей Леди напоминала бездушную, красивую, дорогую куклу без души, но с разумом. Хотя... трудно было представить наличие разума за таким фасадом, слишком уж красива была Локита, не мила и очаровательна, не своеобразна и пикантна, а классически, бесспорно хороша собой, даже, несмотря на некоторую неправильность черт. Пепельные светлые пряди удивительнейшим образом сочетались с синью глаз и нежным, словно тонкий фарфор, тоном лица.
Но её эта бесспорная красота только раздражала, и дело было даже не в обычной человеческой зависти. Просто обидно было смотреть на то, как увиваются вокруг Локиты мужчины, словно мухи, попавшие в мёд. Они ходили за Леди стаями, ловили взгляды и улыбки, бросаемые свысока, ждали хоть слова. А Она, Она беззастенчиво пользовалась этим обожанием, умело сталкивая лбами тех, от кого хотела избавиться, даря милости тем, кто был интересен.
Наблюдая за Леди Ис-Шабир пусть и нескоро, но заметила одну интересную особенность, — Леди любила исключительно одну себя и более никого, все остальные были для неё лишь пешками, разменной монетой и, даря свои милости, она старалась извлечь для себя максимум пользы, пользуясь своей, более чем, счастливой внешностью, как отточенным клинком, играя на слабостях, умея в слабости обратить даже самые сильные стороны влюблённого в прекрасную оболочку человека.
Ей же самой, после сделанного исподволь открытия, Локита стала казаться некой, не имеющей лица субстанцией, что прячется за изумительной работы маской. Может быть, поэтому расставание с Софро прошло безболезненней, чем представлялось.
Даже себе самой Ис-Шабир редко позволяла признаться в том, что с каждым прожитым днём всё труднее и труднее находиться поблизости от Леди. Натура протестовала, требуя, что б она избавилась от такого соседства, потому-то столь благостным оказалось предложение Сенатора, от которого она отказаться не посмела. Конечно, сначала была и обида, но после, когда она прошла, утихла целая буря эмоций и волнение пошло на убыль она поняла, что о лучшем и мечтать трудно. Словно Сенатор угадал желания, до поры до времени, скрытые от неё самой.
Что же касалось вопроса Ордо, на который она ему тогда так и не ответила, то ответ возник в ее белокудрой голове несколько позже, несколько недель спустя, уже после того, как оно перебралась на Ирдал.
И этот ответ удивительным образом сочетался с мыслями Ордо. Держа в руках изумительные вещи Странников, она невольно вспоминала Леди, и думала о том, как они различны, о том, что, рядом с Локитой терялось душевное равновесие и покой, и как возвращается это спокойствие, если просто прикоснуться пальцами к сокровищам Аюми. А так же невольно соглашалась с Ордо. Было б лучше, если б Локита... находилась подальше от Лиги. Это было бы просто изумительно.
Исси пожала плечами, впервые подумав, что о бунте он задумался ещё тогда, если не раньше. А может, может, всё само так подошло, и слова, оброненные им в садах Софро, были случайны. Она не хотела признаваться в этом даже самой себе, но ей было жаль Ордо, жаль, что все произошло именно таким образом.
«Никто не должен знать о том, что вы исследуете в Кайринта, — вспомнила она предупреждение одного из Стратегов, — если произойдет утечка информации, то долго никто из вас не проживет. Поймите, „Кана-Оффайн“ погиб не просто так. Если б Ордо промолчал, то, возможно, для него было бы лучше. Не советую вам повторять его ошибку. Ибо вы можете потерять жизнь, а Лига раз и навсегда — возможность получить технологии Странников».
Она вновь отвернулась к окну, глядя на потоки дождя и вспышки далеких молний, и вздохнула. Большинство жителей этого мира только скупо усмехнулись бы, скажи она, что держала в своих руках творения Аюми. И, наверняка, лишь единицы помнили о том рейде, закончившемся потерей корабля. Все эти события были так далеки от их повседневных забот, что не вызывали волнения. И практически никому не было до этого дела.
Она поджала губы, отставила бокал на подоконник, провела рукой по влажным, подсыхающим волосам. Прикрыв глаза, попыталась вспомнить текст «Аюми Файэ», Саги о Странниках.
Отчего-то вспомнился тихий вечер, шум прибоя и голос аволы — пронзительная мелодия, которую трудно слушать без волнения в душе. От ласкающих, бархатных низких звуков на спине выступали мурашки, и начинала колотить дрожь. Эти звуки отчего-то казались слегка похожими на отзвук грозы.
Мальчишка, что перебирал струны аволы, не пел, но губы его шевелились, хоть и не выпускали звуков. Она присмотрелась и поняла, что он перебирает, словно струны, мелодию стиха «Аюми Файэ» — четкий, уверенный слог, отзывающийся в сознании набатом колокола и захватывающий всё существо.
Некогда Ареттар переложил старые Легенды в этот золотой увесистый стих, подобрал мелодию и Легенды ожили, тревожа умы непостижимым совершенством Странников. Странно было то, что спустя тысячелетия эти полудремучие верования предков, нашли отклик в душах потомков. Она сама, слушая мелодию и вспоминая текст, заворожённая, временами готова была поверить.
Что было виной — магия Ареттара, или магия Странников, пониманию не поддавалось, но она как тогда, тихо шевеля губами, стала нанизывать слово за словом, как заклинание, на ритм падающих капель, чувствуя, как острые грани слов своим бриллиантовым блеском и остротой бритвы ранят душу. Как тогда, так давно, захотелось плакать, понимая, что всё напрасно, и что совершенство Странников — не более чем домысел поэта. Совершенство не допустимо природой.
Кольнула мысль, внезапная как, удар молнии, нежданная, безрассудная, ослепила, заставив крепко зажмурить глаза. «А ведь Ареттар знал... — прошептала она не в силах поверить сама в то, о чем говорит. — Знал, если не видел флота Аюми, то вещи, способные породить любую Легенду, должен был держать в руках. Иначе не было бы магии, не было б волшебства в его стихах. Волшебство можно отразить, только если ты его видел...»
Она вздрогнула, пронзенная этой мыслью, дрогнули пальцы, скользившие по подоконнику. Оборвалась песня, выплывшая из памяти, а еще, отчего-то, она почувствовала прилив грусти, словно сожалея о том, что не встретила того, разминувшись на пару дней, того, кто бы, может быть, сумел ей ответить на мучивший ее вопрос.
Тихо подошел рэанин, встал рядом, коснулся рукой ее руки, она высвободила ее, и обернулась.
— О чем грустишь? — спросил Эдуэ. Она вновь пожала плечами.
— Жалею, — ответила откровенно, — о том, что не подалась к Гресси на пару дней раньше. Посмотрела б, каков этот Ареттар... поговорила б с ним.
Аэко рассмеялся негромким, теплым смешком.
— А вы поверили, — ответил он на ее слова, — чудеса! я говорил об этом не вам одной, но поверили только вы. И Эдуэ.
Ис-Шабир слегка качнула головой, улыбнулась застенчиво и мило.
Глядя на поверхность океана, на которой покачивалась мерная зыбь, женщина поежилась, кутаясь в тонкое полотно одежды. Утро выдалось холодным, вечерний дождь и ночь вымыли тепло из воздуха, и потому было так зябко. Забравшись под купол катера, она посмотрела на Эдуэ, и вздохнула.
Возвращение в Кайринта откладывалось. Хотелось спать, но Эдуэ разбудил ее без жалости, и оттого ее вздох маскировал зевоту. Утром, на рассвете пришло сообщение от сенатора. Она прочитала текст и досадливо поморщилась. Она не любила нежданных визитеров, но именно один из их породы, готовился свалиться на их головы с чистых и ясных утренних небес. Ко всему, в послании сенатора присутствовала просьба встретить этого человека на космопорте, а ее не вдохновляла перспектива нестись на Эльбурнат.
Впрочем, она никогда бы не позволила себе проигнорировать просьбу сенатора.
— Ты поспи, — предложил Эдуэ, устраиваясь в кресле пилота, на Эльбурнат придем лишь через три-четыре часа, так что, время есть.
Она недоуменно пожала плечами. Отчего-то, несмотря на дождь и непогодь, вчера вовсе не хотелось спать. Аэко развлекал рассказами о своей буйной молодости и о том, что видел в Закрытых секторах. Она слушала жадно, ловя каждое слово. Эдуэ посмеивался, глядя на огонек, светившийся в ее глазах, на улыбку, и интерес. Сейчас же спать хотелось неимоверно. Склонив голову на плечо, она прикрыла глаза, поблагодарив рэанина лишь одним коротким кивком, и заметив прежде, чем провалиться в объятья сна: «Не опоздать бы».
Проснулась она на подходе к порту Эльбурната, когда катер начал беспрестанно лавировать, обходя лодочки, лайнеры и катера, которых здесь было неисчислимое множество, куда более чем в спокойном и провинциальном Кор-на-Ри.
Солнце пригревало, золотило кожу, его лучи становились все жарче, и, мысленно Ис-Шабир отметила, что день заставит забыть о знобящей прохладе утра.
Эдуэ пришвартовал катер в порту, посмотрел озабоченно на часы.
— Опаздываем? — спросила женщина.
— Пока нет, но надо еще добраться до космопорта.
— Значит, опаздываем, — констатировала она, выбравшись на твердую землю и разминая ноги, — сколько у нас в запасе?
— Десять минут.
Исси по-мальчишечьи присвистнула, и, посмотрев на Эдуэ, отметила, что он ни капли не взволнован.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88