— И ругаются из-за этого.
Внизу, в холле, Виктория кричала:
— Оставь меня в покое! — Потом слабым, молящим голосом попросила:
— Разве ты не понимаешь, что это мой последний шанс. Больше я его не увижу… никогда.
Гвиннет плотно закрыла дверь.
— Не могу слушать.
Джесс первой проснулась от беспокойного сна и посмотрела в окно на зарю, занимавшуюся на кристально чистом, без единого облачка небе. День обещал быть великолепным.
И, познав, как ей думалось, самое худшее, душа Джесс просветлялась, подобно небу. Танкреди умер. Для него все было кончено, но время неумолимо — наступал новый день. День для жизни и новых начинаний.
В огромной, на удивление современной кухне Кирсти разбивала яйца в большую глиняную чашу. На сковороде аппетитно шкворчал бекон. Убитая горем кухарка вяло поздоровалась с подругами и поставила еду на стол.
Пришла Виктория. Выглядела она очень спокойной. На ней были свежевыстиранная светло-коричневая рубашка и синие джинсы; еще влажные после мытья волосы были собраны в тугой пучок на затылке. Нежная кожа под глазами потемнела, подобно свежим синякам.
Кирсти с готовностью засуетилась около Виктории, словно наседка над последним уцелевшим цыпленком.
— Вы должны сейчас же съесть эту яичницу, мисс Виктория. Я поджарила ее очень слабо специально, как вы любите.
В восемь часов прибыл доктор Макнаб — крепкий старик в старомодном твидовом костюме и сером вязаном жилете, поверх которого болтался неопределенного цвета галстук.
Доктор пробыл в комнате Танкреди долго; после этого в гостиной он подписал свидетельство о смерти.
— Это случилось несколько раньше, чем мы предполагали.
— Да, — согласилась Виктория и предложила доктору кофе.
— Спасибо, — поблагодарил Макнаб. — Да, с молоком и сахаром. Вы хотите, чтобы я занялся необходимыми распоряжениями?
— Если вам не трудно. Кремация. И как можно скорее.
Разумеется, никакого вскрытия, доктор Макнаб. — Виктория посмотрела на доктора спокойным усталым взглядом. — Тетушке Камерон это не понравилось бы.
Чуть позже Катриона взяла единственную оставшуюся в Данлевене машину — старинный «бентли» Танкреди (две тонны стали, хрома и отделки ореховым деревом) и поехала в Обан уладить формальности с ремонтом «рейндж-ровер», а заодно позвонить Яну Маккею. Разбитый автомобиль теперь казался почти забавным приключением.
Вернувшись в Данлевен, Катриона обнаружила там неописуемо грязный коричневый фургон и двух молодых людей с каменным выражением на красных лицах. Приехавшие погрузили на носилки завернутый в простыни труп.
Джесс и Гвиннет в неловком молчании стояли у дверей.
За ними с окаменевшим от горя лицом взирала на происходящее Кирсти. Виктория куда-то пропала.
— Нам лучше поискать ее, — предложила Катриона. — Ей не следует оставаться одной. Не сейчас.
Подруги осмотрели замок, но Виктории не было ни на кухне, ни в гостиной, ни в ее спальне, ни в комнате Танкреди.
— Может быть, она уехала? — предположила Катриона.
Но тут Гвиннет вспомнила о библиотеке.
Они вошли в длинный полутемный зал, воздух в котором был холоден и сух; огромный глобус все так же стоял на своей подставке, полки с книгами в кожаных переплетах поднимались вверх до самого сводчатого потолка.
Здесь они и обнаружили Викторию, сидевшую во главе длинного дубового стола, бездумно листавшую страницы старинной книги в изъеденном жуками деревянном переплете, — флорентийское издание семнадцатого века «Энеиды» Вергилия. Рядом на столе лежали бювар и карандаш.
Виктория была занята составлением некролога: «В Шотландии после болезни… семейные похороны. Без цветов».
— Для «Тайме» и «Телеграф», — холодно сообщила Виктория, после чего спросила:
— Его уже увезли? Я не слышала — двери были закрыты.
— Да.
Виктория кивнула.
— Я лучше продиктую это по телефону, — сказала она, вставая и собирая бювар.
Сказала так, словно речь шла об объявлении дня очередного заседания органов местного самоуправления местной газеты.
Катриона вглядывалась в неестественно спокойное лицо и измученные глаза Виктории; ее дрожащие пальцы, постукивающие по карандашу на бюваре, казалось, жили сами по себе.
— Почему бы тебе немного не прилечь, когда ты закончишь с этим делом? — предложила Катриона.
Она подумала о чашке горячего чая с толикой бренди. И разумеется, Виктории следует принять что-нибудь успокоительное, благо Макнаб позаботился об этом. Вначале доктор предполагал, что в доме должно было остаться полно таблеток могадона: минуту или две он подозрительно смотрел то на Викторию, то на Кирсти, но в конце концов, кажется, поверил кухарке, которая сказала, что Танкреди в очередном припадке ярости разбил пузырек и спустил все таблетки в унитаз. Тяжело вздохнув, Макнаб выписал новый рецепт для Виктории.
— К вечеру, как закончу свои дела, непременно заеду, проверю, как вы тут, — уезжая, заверил он…
— Полежать? — Виктория изумленно посмотрела на Катриону.
Джесс поддержала подругу:
— Кэт права. Ты устала больше, чем сама полагаешь.
Почему бы не прилечь, хотя бы ненадолго? Мы ответим на телефонные звонки, если они будут. И съездим за покупками, если тебе что-нибудь нужно.
— Мы посидим с тобой, — предложила Гвиннет, — если тебе нужна компания.
— Нет. Спасибо.
Викторию всегда нелегко было в чем-либо убедить. Она постоянно подчеркивала, что не нуждается в чужих советах.
Но Катриона вспомнила смерть своего отца и Джонатана.
Виктория все же была человеческим существом, и ею владело горе. Катриона обняла подругу за худенькие плечи.
— Ну давай же. Иди наверх и ложись. Я приготовлю тебе чай и бутылку горячей воды в ноги. Я знаю, что ты сейчас чувствуешь.
Но Виктория моментально напряглась и вырвалась из объятий подруги.
— Ты так думаешь? В самом деле? — С глазами, похолодевшими и тусклыми, словно олово, Виктория заявила:
— В таком случае тебе хорошо.
— Ну конечно. — Катриона напомнила себе, что бы она чувствовала сейчас на месте Виктории, когда ее единственный брат не только умер, но еще и умер такой ужасной смертью. — Я тоже теряла любимых людей. Точно так же.
— Так же? — Виктория очень аккуратно положила карандаш на стол, будто он был стеклянный. Она осторожно закрыла лежавшую перед ней старинную книгу и пустым голосом произнесла:
— Сейчас его сжигают. Может быть, в полдень.
— Полагаю, что так. Да. Но не думай об этом. Попытайся думать о чем-то хорошем. Вспоминай счастливые моменты, проведенные вместе с ним.
Виктория подняла голову. Что-то вспыхнуло в глубине ее глаз.
— Счастливые моменты?
— Вспомни, как Танкреди присылал тебе корзины от «Фортнама», запрещенные в Твайнхеме. И аметистовое кольцо, которое он тебе подарил. Ax, — Катриона всплеснула руками, — таких воспоминаний наберется немало.
— О да, — кивнула Виктория.
— Ну вот и ладно. Пойди ложись.
Виктория сухо рассмеялась.
— Такие счастливые моменты… — Тут Виктория подняла голову и посмотрела на подруг, взгляд ее застыл на Гвиннет. Виктория улыбнулась, губы ее при этом вытянулись в узкую, словно лезвие ножа, полоску. — Я расскажу вам о таких моментах, если хотите. А знаете, какой был счастливейшим из всех?
Гвиннет медленно покачала головой, ей вдруг захотелось ничего не знать об этом.
— Это был мой день рождения, — насмешливо начала Виктория. — Мой одиннадцатый день рождения. Танкреди было четырнадцать. Тогда мы в первый раз легли спать вместе и занялись любовью. Мы оба делали все так, как прочли в «Декамероне» и в «Тысяче и одной ночи»… Я просила об этом Танкреди два года, — изображая из себя маленькую девочку, добавила Виктория, — но он не соглашался. Говорил, что не станет этого делать, пока мне не исполнится одиннадцать. Он подарит мне это на день рождения. Ах да… тогда же Танкреди подарил мне и аметист.
Глава 3
— Я расскажу вам о Танкреди, если хотите: теперь вам можно узнать все. — По тону Виктории было непонятно, преподносит она свой рассказ в качестве награды или же наказания. — Вы проделали такой большой путь, вы того заслужили.
Говоря это, она широким быстрым шагом шла по заросшей вереском дорожке: устремленный прямо перед собой взгляд не замечал прекрасной ясной погоды, ноги не чувствовали упругости дерна под ногами, уши не слышали ласкового шума сверкающих морских волн. Гвиннет, Джесс и Катриона, запыхавшись, семенили рядом.
Наконец Виктория остановилась у источенной ветрами и дождями скалы — места, явно ей знакомого. Она села. Подруги тоже выбрали себе по камню и расселись. Они ждали в нервном нетерпении, но Виктория, казалось, не спешила начать свой рассказ. Виктория задумчиво глядела на отару овец, спускавшихся с дальнего холма. Две овечки были совсем еще маленькими — ягнята весеннего окота. Помолчав еще немного, Виктория заговорила голосом ровным и задумчивым. Ее бесстрастный тон придавал рассказу еще большую зловещесть.
— Мне не было и четырех лет, когда я сюда приехала, Танкреди было почти семь. Два маленьких сицилианца. Я даже не говорила по-английски. — Виктория невесело усмехнулась. — Скарсдейл наказывал меня за незнание английского. Запирал на целый день без воды и пищи в туалете.
В такие моменты день казался мне годом. После наказания я вообще не осмеливалась заговорить и молчала месяцами. Если не считать Танкреди, то я была безмолвна, точно привидение. — Повеселевшим голосом Виктория продолжала:
— Я помню то место — Палаццо де Корви — либо как черный провал с кричащим откуда-то издалека голосом матери, либо как белую ослепительную жару и тень Скарсдейла на камне.
Я представляла, как его тень ложится на меня и начинает пожирать заживо. Я видела, как эта тень покрывает весь внутренний дворик и гонится за моей жизнью. Изо всех сил стараясь стать невидимкой и боясь всего на свете, жила я в этом замке.
Отара остановилась на ярко-зеленой лужайке. Овцы принялись щипать траву. Один из ягнят настойчиво бился головой в грязный, со свалявшейся шерстью бок матери в поисках соска.
— Но Танкреди, конечно же, досталось больше — он ведь был старше. Он прожил в страхе на три года дольше меня. Ему тоже по ночам снились кошмары, в которых он возвращался на Сицилию. Танкреди просыпался один в темноте и кричал в панике до тех пор, пока не выбивался из сил.
Он очень боялся темноты, но зажигать свет ему не позволяли.
Скарсдейл не разрешал навещать Танкреди ни его матери, ни кому бы то ни было еще. «Танкреди должен мужать», — говаривал Скарсдейл.
— Я знаю, — не желая того, покачала головой Гвиннет. — Тетушка Камерон мне рассказывала.
— Она не знала и половины всей правды. — Виктория еще плотнее сжала и без того побелевшие губы. — Скарсдейл заставлял нашу мать одевать Танкреди в самую теплую шерстяную одежду и заставлял его стоять посреди двора на самом солнцепеке в тридцатиградусную жару до тех пор, пока мальчик не падал в обморок. Кроме того, были еще и вечеринки. Скарсдейл будил Танкреди и тащил смотреть на оргии.
Мальчик наблюдал, как незнакомые мужчины трахают нашу мать на глазах у смеющегося Скарсдейла. К шести годам Танкреди уже научил себя никого не любить, никому не верить, ничего не хотеть.
— Но почему? — ужаснулась Катриона. — Как только можно проделывать подобные вещи с маленьким ребенком?
Виктория криво усмехнулась.
— Скарсдейл ненавидел Танкреди, считая, что тот бросает ему вызов, а ведь он был всего лишь маленьким мальчиком! — срываясь на шепот, воскликнула она, но тут же, взяв себя в руки, продолжила:
— Танкреди совершенно не правильно себя вел, понимаете, за исключением разве темноты.
Если бы он хотя бы раз заплакал, Скарсдейл, вероятно, просто презрел его и оставил в покое. Мне кажется, Танкреди был просто глупым. Но потом умерла мать. Мы не знаем как, да оно, собственно, и не важно. В любом случае, мы уже слишком надоели Скарсдейлу и потому больше никогда его не видели.
— И он отослал вас сюда.
— Да, в Данлевен. Стояла зима, и было морозно… До этого мне и в голову не приходило, что на свете существует такой холод. Я не могла уснуть ночью и забралась в постель к Танкреди. Мне было так страшно и так холодно, а он всегда был таким теплым. Танкреди крепко обнял меня и сказал, что все будет хорошо, пока мы вместе. После этого я спала с ним почти каждую ночь, пока тетушка Камерон не отправила меня из замка.
Джесс подумала о своем нормальном детстве: о сестрах и подружках, о катании на пони и хорошо воспитанных родителях, имевших, конечно, собственные недостатки, но и в сравнение не шедших с графом Скарсдейлом.
Джесс представила себе Викторию и Танкреди, прижавшихся друг к другу в темноте, чтобы согреться, создающих собственный мир фантазий, которые уносили их души за дозволенные пределы.
— Мы занялись сексом, потому что это было приятно, — рассказывала Виктория. — Все казалось естественным. Мы никогда не испытывали разочарования. По крайней мере в то время. Мы целовали и ласкали друг друга. То, что казалось особенно приятным, мы повторяли до пресыщения.
Впервые я испытала оргазм, когда мне не было еще и восьми. К одиннадцати годам я думала, что умру, если мы наконец не совокупимся по-настоящему. И злилась на Танкреди за то, что он заставляет меня ждать. Но уже тогда для своих лет Танкреди был крупным юношей, очень хорошо развитым физически, почти мужчиной. А я была маленькой. Он говорил, что в свои одиннадцать я выгляжу только на девять.
А мне было плевать. Тело мое было уже давно готово.
После дня рождения мы занимались любовью каждую ночь. Мы придумывали игры, сочиняли сценарии разных забав. Мы наряжались и порой занимались вещами, которые вычитывали из книг Скарсдейла. К тому времени мы знали в его библиотеке каждую книгу, к тому же обнаружили коллекцию порнографических открыток. И никто ни о чем не догадывался. — Голос Виктории стал злым. — Это была наша тайна. Хотя к моменту смерти Скарсдейла, я уверена, тетушка Камерон уже догадалась. Она нас и разлучила: отправила меня в школу.
— В Твайнхем.
— Да, в Твайнхем. — Виктория мрачно усмехнулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47