— Сменю-ка я кассеты, — пробормотала Труди себе под нос. — Еще не хватало, чтобы в обеих кинокамерах пленка закончилась. Ты ж заживо с меня кожу сдерешь, ежели я хоть что-нибудь упущу.
Труди проворно извлекла из кинокамеры номер один получасовую кассету «Бетакам» и вставила на ее место чистую. Вполне можно было использовать и шестидесятиминутную, и даже двухчасовую. Однако ни она, ни Джиллиан не желали подменять качество — количеством.
— Достань-ка на всякий случай и запасной аккумулятор, — шепнула Джиллиан помощнице.
Рут кивнула и послушно принялась рыться в одном из ящиков. Болтуны примолкли. Тишина стояла мертвая: все ждали появления деревни.
И вот — долгожданный миг! Сперва показался широкий свод, — дым, курившийся здесь веками, намертво въелся в камень. Затем — неглубокая впадина. Вершина каменной башни. Квадратное оконце в камне.
— Крупный план, — шепнула Джиллиан на ухо Труди. — Дай как можно крупнее! Отыщи в окне лицо!
Не отрываясь от видоискателя, кинооператор снисходительно улыбнулась.
— Послушай, ты не забыла ли: мы ведь только легенду снимаем! Так, Джилл?
— Все легенды и мифы берут начало в реальной жизни, — задумчиво проговорила молодая женщина. — Смена времен года, страстная любовь, возникшая между мужчиной и женщиной, рождение ребенка, — вот их исток, вот их суть и смысл.
Джиллиан скрестила руки на груди. Данная конкретная легенда связана не только с временными циклами. Но с ее юностью и взрослением. И с отцом. В особенности с отцом.
И только когда набежавшее облако заслонило солнце и каньон на мгновение снова погрузился во тьму, молодая женщина вспомнила, что у истоков легенды о Плакальщице каньона Санто-Беньо еще и смерть.
6
На долю Джиллиан достался один великолепный солнечный день и светлая лунная ночь, — для съемок лучше не придумаешь! — прежде чем черные тучи намертво закрыли небо. В среду утром молодую женщину разбудил звонок походного будильника и отдаленные раскаты грома.
На ощупь хлопнув ладонью по кнопке, Джиллиан снова зарылась лицом в подушку. Но секунду-другую спустя до сознания ее вдруг дошла мысль о том, что означает разбудивший ее грохот. Молодая женщина резко подняла голову и глянула в сторону занавешенного окна.
— Ох, нет!
Отбросив одеяло, она пробралась через баррикады коробок и ящиков с оборудованием, что прошлой ночью занесли в комнаты для вящей сохранности. Нетерпеливым рывком расправила коротенькую ночную сорочку, дабы прикрыть ярко-розовые трусики-бикини. И, отдав таким образом дань благопристойности, отдернула занавеску и выглянула наружу.
В окно хлестал дождь; сплошная стена воды отгородила предрассветную тьму. Минуту-другую Джиллиан в ужасе созерцала мерцающие лужицы света там, где над дверями номеров тускло горели лампы. Вдруг небеса расчертил ослепительно-яркий зигзаг молнии, на мгновение озарив мир нездешним, зеленовато-белым сиянием.
— Тьфу, пропасть!
Джиллиан отскочила назад и рывком задернула шторы, вопреки очевидности надеясь, что преграда столь эфемерная защитит ее от шипящих электрических разрядов. Живя в Санто-Беньо, она достаточно нагляделась на здешние грозы и бури, чтобы преисполниться к ним глубочайшего почтения.
Отбежав от окна, Джиллиан включила ночник и принялась рыться в недрах полотняной сумки, что Робби где-то раздобыл для нее взамен той, что ныне покоилась на дне ущелья. Раскопав среди бумаг график съемок, молодая женщина уселась скрестив ноги и сосредоточенно принялась изучать даты и цифры.
Съемочная группа прибыла в понедельник и в тот же день отсняла немало достойных кадров каньона и окрестностей. Вчера они «увековечили» появление деревни из воды, и еще один первоклассный зрительный ряд: руины в лучах лунного света.
А сегодня, когда водохранилище совсем обмелело, им предстояло спуститься в каньон и поснимать развалины крупным планом. И Джиллиан уже договорилась с местными, чтобы те доставили, куда нужно, ящики с веревочными лестницами, шкивами и блоками, при помощи которых киношники сумели бы сами подняться в пещеру и втащить туда оборудование.
Раздраженно покусывая нижнюю губку, Джиллиан обдумывала график. Идет она с небольшим опережением, — но очень, очень небольшим. Рассчитывала она на восемь съемочных дней. Ну, шесть, самое меньшее. А между поездками к развалинам она собиралась записать несколько интервью с местными жителями, чтобы добавить легенде достоверности и местного колорита.
Это все как раз несложно. А после того, как съемки закончатся, наступят долгие месяцы работы в Хьюстонской студии, — ей предстоит монтировать кадры, синтезировать фонограмму, записывать «текст от автора», добавлять титры и графику, преобразуя «сырой» материал в последовательность потрясающих по силе воздействия зрительных образов. Если все пойдет по плану, к концу августа она закончит первый кат, а окончательный вариант подготовит к середине сентября. В «Паблик бродкастинг сервис» смонтированную мастер-запись необходимо отослать до пятнадцатого октября. А если фильм одобрят, то на экраны он выйдет весной, — и как раз успеет оказаться в номинации документалистов на премию «Оскар» следующего года.
Еще одна номинация существенно поможет ей в погашении кредитов, взятых на создание независимой киностудии. Но куда важнее другое: довести проект до конца означает исполнить данное отцу обещание. И тогда она раз и навсегда вычеркнет из своей жизни и Санто-Беньо, и собственное прошлое, и мысли ее, наконец, обратятся к будущему.
Вздохнув, Джиллиан откинулась к шаткому изголовью кровати. Как она скучала по отцу! Нет, одинокой и заброшенной она себя не ощущала. Со временем боль слегка притупилась, так что молодая женщина нашла в себе силы смириться с утратой, а разнообразные «наполеоновские» проекты не оставляли ей и минутки свободной, чтобы подолгу предаваться самобичеванию да бесплодной меланхолии. Но вот в такие мгновения, когда ночь обволакивала мир плащом тьмы, а гулкие раскаты грома предвещали бесконечные часы вынужденного ничегонеделания, Джиллиан остро ощущала томительную пустоту и беспросветность бытия.
Нет, конечно, в жизни ее помимо отца были и другие мужчины. Да только после истории с Чарли Донованом она научилась осторожности. Поняла, что безоглядно доверять кому-то — опасно. Глядя назад, молодая женщина нехотя признавала, что, кажется, в изрядном долгу перед Чарли. Прямо хоть «спасибо» говори. Донован-младший преподал ей бесценный урок, и теперь в общении с противоположным полом Джиллиан допускала лишь одну-единственную разновидность отношений: поверхностные, легковесные, ни к чему не обязывающие. Ни одному из мужчин, с которыми молодая женщина встречалась все эти годы, так и не удалось затронуть в ее душе некую важную струнку, стать для Джиллиан большим, нежели просто «хороший знакомый».
И, по чести говоря, никто из них не целовал ее так, как Катберт Далтон.
Воспоминания о тех ошеломляющих мгновениях перед дверями мотеля воскресли в сознании Джиллиан и, как молодая женщина их не гнала, развеиваться по ветру упорно отказывались. И, к вящему своему изумлению, бесстрастная документалистка почувствовала, как в груди ее затеплилась крохотная искорка желания. И отчего-то вдруг стеснилось в груди, так, что больно стало дышать.
Джиллиан недовольно нахмурилась и усилием воли загасила настырный огонек. «А ну, выбрось дурь из головы! Этот парень вообще не в твоем вкусе; да ты и понятия не имеешь, какой тип мужчин тебе подойдет. Кроме того, Катберт Далтон свято убежден, что ты приехала в Санто-Беньо с одной-единственной целью: соблазнять чужих мужей, да разрушать семейные очаги!»
Словно наяву, Джиллиан вновь ощутила враждебное неодобрение собеседника: с каким надменным презрением взирал на нее Катберт в ту ночь, даже не стараясь особенно скрыть своих чувств! И мысль эта почему-то так раздосадовала документалистку, что она в сердцах пару раз стукнула кулаком по подушке. И тут же, опомнившись, глянула на часы. Почти шесть. Надо думать, он уже встал.
Схватив телефонную трубку, Джиллиан нетерпеливо набрала номер Далтона. Телефон пискнул раз, другой, третий. Молодая женщина уже собиралась швырнуть трубку на рычаг, как наконец-то к аппарату подошли.
— Далтон слушает.
А ведь голос у этого типа и впрямь точно бархат. Глубокий. Грудной. Выразительный. Что за волнующие интонации… а чуть заметный акцент жителя Тихоокеанских штатов наводит на мысль о ковбоях в стетсонах и обтягивающих джинсах. В голове промелькнула случайная, до крайности неуместная мысль: а не приходило ли ему на ум заработать лишний доллар-другой, изображая «голос за кадром»? Скорее всего, нет. Джиллиан понятия не имела, сколько получают инженеры, но судя по тому, как подчиненные его подпрыгивают на стульях, стоит всемогущему Далтону открыть рот, господин Главный Инженер по части зарплаты всем им даст фору.
— Катберт, это Джиллиан.
— Да?
— Дождь идет.
Мертвая тишина.
— И ты звонишь мне в пять сорок шесть, чтобы об этом сообщить?
Боже милосердный, что за неисправимый педант! Странно, что секунды не подсчитал!
— Ты спал?
— Нет, был в душе. А сейчас стою голый, в чем мать родила, мокрый, как мышь, и гадаю, что я, по-твоему, должен делать по поводу того факта, что, видите ли, дождик идет.
Джиллиан решительно и сурово погасила возникший в воображении образ: Катберт Далтон, голый, в чем мать родила, и мокрый как мышь.
— Ничего ты не должен по этому поводу делать, кроме как дать мне и моим ребятам разрешение спуститься в каньон, как только дождь стихнет.
— Позвони, когда прояснится. Тогда и поговорим.
Джиллиан стиснула зубы.
— Послушай, а на компромисс никак нельзя пойти? Я тут наняла местных, чтобы дотащили до пещеры веревочные лестницы и прочую снарягу, без которых к развалинам не поднимешься. А теперь, выходит, мне целый день терять? Ведь с дороги я тебе позвонить не смогу, а когда гроза уляжется, ехать поздно будет! Может, мы доберемся до входа в каньон и там остановимся, а как только дождь прекратится…
— В здешних местах не только из-за дождя приходится беспокоиться, — указал Катберт. — Севернее от нас тоже ливмя лило. Еще не хватало, чтобы вашу съемочную группу накрыло ливневым паводком.
— А уж мне такое и вовсе не в кассу! — горячо заверила его документалистка. — Мой лимит — одна катастрофа на проект, и запас свой я уже исчерпала. Давай вот как сделаем: я прихвачу с собой рацию. И, прежде чем спускаться в каньон, я непременно свяжусь с тобой, чтобы ты дал «добро».
Снова последовала затяжная пауза.
При необходимости Джиллиан умела и уговаривать, и подольщаться, и умасливать, словом — любого обошла бы за милую душу. В конце концов, на войне как на войне — все средства хороши. Однако она уже имела возможность убедиться, что Катберта Далтона на грубую лесть не возьмешь. И на тонкую — тоже. Упрется, как осел, — и с места его не сдвинешь.
— Ладно. Только непременно свяжись со мной, перед тем, как лезть в каньон, слышишь!
— Спасибо огромное!
И не успел он добавить еще предостережение-другое, как Джиллиан уже повесила трубку. А затем уселась поудобнее, обхватила руками колени и попыталась мысленно пронумеровать в нужном порядке те картины и звуки, что непременно следует «увековечить», как только съемочная группа доберется до заветных развалин. Но к вящему ее негодованию, мысли молодой женщины то и дело возвращались к яркому и непередаваемо эротичному видению влажных ягодиц Катберта Далтона.
В четвертом номере считая от ее собственного Катберт бросил трубку на рычаг и возвратился в душ. Проснулся он уже с час назад, и все это время ворочался с боку на бок, дожидаясь, чтобы буйство молний поутихло, предвкушая, как примет душ и побреется, размышляя о своей ремонтной бригаде, о трещине, образовавшейся в результате повышенного давления, об анализе и оценке объема внешних повреждений, каковые рассчитывал завершить уже сегодня.
Черт подери, да кого он дурачит? Большую часть этого времени он только и делал, что старался не думать о Джиллиан.
Катберту до сих пор не вполне верилось, что в ту ночь он и впрямь так дерзко обнимал эту женщину, а она льнула к нему так тесно и близко… Такого бешеного, самозабвенного, по-идиотски первобытного отклика на близость женского тела он не знал с тех пор, как…
Да, в сущности, никогда не знал.
Катберт поневоле взглянул в лицо горькой правде — и от увиденного в особый восторг не пришел. Да, безусловно, Джиллиан Брайтон и мертвеца из могилы поднимет, — с ее-то ясными фиалковыми глазищами и обольстительно-округлыми формами, не говоря уже об упругих, складненьких ягодицах, что так соблазнительно покоились на его колене, — но сексапильных сирен он на своем веку перевидал немало. На одной даже подумывал жениться. Кареглазая красавица-француженка с застенчивой улыбкой и дипломом агронома задержала его в окрестностях Амьена куда дольше срока, необходимого для завершения строительства плотины на реке Сомме. Однако связывать свою судьбу с иностранцем Франсуаза не пожелала, и злополучный инженер уехал из Амьена, думая, что сердце его разбито навеки. Однако, к превеликому его удивлению, «незаживающая рана» очень быстро затянулась.
И даже тогда, даже с Франсуазой, Катберт ни разу не ощущал ничего подобного. Ничего сопоставимого с тем приступом исступленной, просто-таки нокаутирующей страсти, что накатил на него, едва он заключил в объятия эту полузнакомую женщину, эту рыжеволосую, упрямую, невозможную Джиллиан. Да, к француженке его влекло, но влечение это он держал под рассудочным контролем, точно соразмеряя потребность с обстоятельствами… словом, ничего общего с испепеляющей, неутолимой жаждой, от которой разом пересохло в горле, едва Джиллиан прильнула к его груди.
Нахмурившись, Катберт запрокинул голову навстречу тугим струям тепловатой воды. Из всей буйной, неуправляемой компании братцев Далтон он лучше прочих умел владеть собою, строго соблюдая правила самодисциплины, — в работе, в финансовой сфере, в личной жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33