По ссылке магазин Водолей
Роан бродил среди ламп из желтой меди, тяжелых ковров и темной мебели, по-мужски небрежно относясь к убранству. Это стул. Это стол.
Они сделаны из дерева.
– Тебе это почти так же безразлично, как и мне. Ты бы никогда не увлекся антиквариатом, – сказала я. – То, что стоит в углу, это церковный ларь для книг, а не комод для одежды.
– Бог мой. – Он постучал костяшками пальцев по тяжелым дверцам. – Вот почему он такой дорогой.
– Я ведь тоже не знаток. Могу только сказать, что мебель красивая, старинная. Мне нравится этот торшер с кованой лозой на ножке.
– Наверно, тебе никогда не поручили бы вести отдел домоводства в журнале. Я прав?
Он подошел к двери в другую комнату и заглянул внутрь.
– Посмотри спальню, – сказал он. – Это не ловушка. Просто посмотри, как она выглядит.
Я поднялась, подошла к двери и заглянула в комнату: большая квадратная кровать из светлого дерева, Матрас накрыт темно-зелеными простынями и зеленым покрывалом. Все это каким-то образом возбуждало чувственность даже на расстоянии.
Роан, положив руки на бедра, смотрел на меня спокойно и изучающе.
– Я люблю зеленый цвет, – сказал он. – Жена Вольфганга прислала это все сюда. Она декоратор в Портленде. Я описал ей дом, сказал, что люблю все простое и зеленого цвета. Но когда впервые сел на это покрывало, то почувствовал себя зайцем в пасхальной корзине.
Я засмеялась, потом, задумавшись, ушла в воспоминания о пасхальных корзинах, сестрах Макклендон, Большом Роане, незаконном сыне дяди Пита, драке на ту Пасху в Стикем-роуд.
Я снова села на свой стул и посмотрела на Роана. Он подошел и присел на корточки рядом. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. Он приподнял мои ноги и вновь положил их на скамеечку, снял с меня ботинки и носки.
Я не спускала с него глаз. Он стал осторожно массировать мою больную ногу.
– Так будет легче, видно, что она болит. Не пугайся.
В голове у меня прозвучал сигнал опасности, но он был слабее искушения. Руки его были так искусны. Боль и изумление. Для нас не могло быть одного без другого.
Роан поглаживал мою израненную лодыжку. Горячие лучи заходящего солнца били прямо в огромное новое окно. По моей груди и животу разливалось тепло – все полнее, жарче, нетерпеливее. Я закрыла глаза, чтобы не видеть Роана, но это лишь усилило магнетизм его прикосновений.
Теперь я позволила бы ему все, что он хочет, у меня не было сил остановить его.
– Я не знаю, что мне с тобой делать, – прошептала я. – Я так рада, что ты жив.
Он прижался щекой к розовым шрамам.
– Я чуть не потерял тебя навсегда и не отпущу тебя снова. И мне плевать, понимает ли кто-нибудь, как мы можем быть вместе так скоро. Я хочу тебя.
Дрожа, я провела рукой по его волосам, по его лицу, поднятому навстречу моей ласке. Интимность, нежность, разбитые надежды, взрыв эмоций, сексуальный голод – все это прорвалось сразу. Он встал, наклонился ко мне, и мы начали целоваться, задыхаясь и отрываясь лишь для того, чтобы глотнуть воздух.
– Пусть сегодня все будет просто, – прошептал он, протягивая ко мне руки. Но тут я вспомнила, сколько лет он заставлял меня страдать. Я оттолкнула его.
– Нет. Это нечестно. И ты это знаешь.
Роан посмотрел на меня сверху вниз, в голосе его была горечь.
– А что честно?
– Я люблю тебя! – закричала я. – Хотя не знаю, можно или нет любить человека, которого не видела двадцать лет. И если ты даже просто доказываешь всем что можешь владеть мной, я все равно люблю тебя. Но никогда больше не дотронусь до тебя, если ты не скажешь мне, почему ты исчез на двадцать лет.
Иначе все между нами – ложь. Ложь.
Он медленно выпрямился. Противостояние. Выжидание. Затем повернулся и ушел в спальню. Я пододвинулась к краю кресла и схватила свою трость, чтобы идти за ним, но он тут же вернулся с большой металлической, проржавевшей по углам коробкой. Он поставил ее передо мной на скамейку и набрал цифры на небольшом висячем кодовом замке.
Какое-то время он молча смотрел на меня. На его скулах ходили желваки.
– Ты, может быть, и правда никогда не захочешь дотронуться до меня, прочитав это.
Он открыл коробку, пролистал находящуюся в ней папку и вынул из нее несколько мятых листов, помеченных красным карандашом.
– Это письмо ты должна прочесть первым, – сказал он, положив его мне на колени. Руки у меня дрожали. Я посмотрела на пожелтевшие страницы. Косые торопливые строчки бежали по бумаге так, как будто писавшего их захлестывали эмоции.
Он чуть не умер на этой неделе, и теперь я знаю, что я должен делать, Клер.
Эта зима была особенно сырой и холодной. У меня было много работы. Я перестраивал несколько ранчо на продажу. Я всегда беру его с собой, когда он приходит из школы, и даю ему инструменты, чтобы он учился. Он хорошо соображает и много работает, но никогда не будет заниматься таким бизнесом. Собственность его не интересует. Похоже, родился фермером или кем-то вроде. Он обожает самых разных животных. У нас есть собака.
Он везде берет ее с собой. Это было бы почти смешно, если бы не напоминало так о…
На днях у него заболел живот. К вечеру появился жар, и я отвез его в пункт скорой помощи. Это был аппендицит. Они забрали его. О, я метался, как дикий зверь, когда он был в операционной. Я боялся, что он умрет. Я не смог бы опять остаться в этом мире совсем один.
Когда он очнулся от наркоза, он сразу схватил мою руку и держался за нее так, как когда был совсем маленький. Он сказал, что ему не страшно, потому что я здесь. Я качал его на руках и обещал, что всегда буду рядом.
Именно тогда я понял, что люблю его, а он любит меня. Я не могу допустить, чтобы у меня его отобрали. Увезли туда, что они называют домом. Черт, я знаю, кем кажусь. Помоечник с большими мечтами. Кроме того, недостаточно взрослый, чтобы самому воспитывать ребенка. Но я справлюсь.
Если я даже не сделаю больше ничего хорошего в жизни, я должен быть уверен, что он счастлив, образован и прочно стоит на ногах. Я могу стать ему кем-то вроде отца, которого у меня самого не было, и, может быть, таким образом я как-то возмещу то, что мой старик сделал с тобой. И смогу сделать для своего ребенка то, что ты старалась сделать для меня, Клер. Никогда не предать его.
Видишь, я не мог сказать тебе, где я. Я хотел сделать это. Думал об этом и хотел сделать это все время после того, как сбежал. Но если я дам тебе знать, то семья узнает рано или поздно, где я. Нельзя, чтобы это случилось. Во всяком случае, пока он не станет достаточно взрослым и не сможет сам о себе позаботиться.
Я скучаю по тебе сегодня ночью больше, чем обычно. Я весь разбит внутри. Я не знаю, захочешь ли ты меня когда-нибудь видеть. Я должен верить, что мы будем когда-нибудь вместе, и это будет прекрасно, совсем по-особенному. У некоторых людей есть сумасшедшие надежды и мечты. Вот и у меня тоже. Моя мечта – вырастить этого мальчика, потому что я люблю его и он помогает мне думать о тебе, потому что он как мостик между нами.
Я думаю, что мне обязательно надо поступить так.
И ты поняла бы меня, если бы все знала. Твоя семья никогда не захочет знать всего.
А ты, может быть, захочешь, чтобы я никогда не возвращался.
Я не могла дышать. Я подняла глаза и встретила испытующий взгляд Роана.
– У тебя есть сын? – Он, поколебавшись, кивнул.
Мое сердце сжалось. – Ты мог бы мне сказать об этом.
Он выдержал мой взгляд.
– Я усыновил его.
– Значит, ты знал его мать. Наверно, ты ее любил. Кто она?
– Я не любил ее, – сказал он решительно. – Я жил с ней и ее мальчиком несколько лет. После того, как убежал. Потом она умерла. Мальчику было всего семь.
– Почему ты не сказал мне? Почему ты не хотел, чтобы семья знала, что ты растишь ребенка? Ты правда думал, что я откажусь от тебя, потому что ты…
– Клер, послушай меня. – Лицо Роана в тени казалось жестким. – Его зовут Мэттью. Я моргнула.
– Мэттью?
Роан положил свою руку на мою и крепко сжал ее.
– Его матерью была Сэлли Макклендон.
Я не могла прийти в себя от изумления. До меня с трудом доходила суть.
– Мэттью, – прошептала я. – Мой кузен, сын дяди Пита.
Роан вырастил Мэттью Делани.
Глава 11
Луна – белая монета в ночном небе – была высоко, свет ее серебром мерцал на темном зеркале озера. Хор лягушек высокими голосами праздновал начало нового сезона, приглашая разделить их радость. Мягкий душистый ветер шелестел в ивах. Обманчивая безмятежность.
Я сидела на новом крыльце. Роан стоял во дворе на толстом ковре дерна, руки в карманах брюк, плечи сгорблены. Мы уже облекли факты в бессмысленные гроздья слов. Нужно было спокойно посидеть и попытаться выбраться из созданного нами лабиринта.
Бывает ревность, слишком примитивная для того, чтобы объяснить ее причины. Я так хорошо помнила Сэлли – женщину-подростка – пышногрудую, с жестким взглядом. Мы с ней обе когда-то почувствовали незаурядность Роана. Она заслуживала симпатии.
Я сидела и представляла себе ее, сначала с Большим Ровном, потом с его сыном. Было это?
Когда Сэлли уехала, только он знал куда. Он нашел ее в крошечной квартирке. Она работала стриптизершей в клубе. Где – он не сказал.
Она впустила его, укрыла, и он оставался с ней несколько лет.
– Я рада, что Сэлли помогла тебе. Слава богу, – сказала я.
Роан подошел и сел рядом на ступеньки.
– Я не святой, – пробормотал он, – но я не спал с ней. Комната и еда. Это было все. Она знала, что я всегда помню про нее и моего старика. Я был нужен ей как друг и нянька для малыша.
Я с облегчением кивнула. Сэлли нашла ему работу, единственную, где не задавали вопросов. Он работал в гараже, быстро разбирал на части ворованные машины. У него это очень хорошо получалось. Обладая врожденным даром механика, он мог заработать кучу денег.
– Я как-то выезжала с полицейскими, когда они накрыли такую вот подпольную мастерскую. Писала статью. – Неуклюжая попытка продемонстрировать сопричастность. – Мне плевать, если ты резал краденые машины. Сейчас это уже не важно.
– Я стал другим, – ответил он с холодным сарказмом.
Я покраснела.
– Что случилось с Сэлли?
– Ее убили.
– Как?
– Наркотики, алкоголь. Она изрядно набралась однажды ночью и пошла в мотель с мерзавцем, который забил ее насмерть.
– Сколько тебе тогда было? Сколько ты прожил с ней?
– Мне было девятнадцать, я жил с ней и Мэтью, наверно, года четыре. Мэттью всегда зависел от меня, столько, сколько он себя помнит. Я менял ему пеленки, кормил, учил его играм, читал ему на ночь. Сэлли любила его, правда, любила, она старалась как могла, но однажды она исчезла. С тех пор я полностью взял на себя заботу о нем.
– Ты мог найти меня, когда я стала достаточно взрослой, чтобы самой принимать решения. И семья…
– Не говори мне это. Про семью. Твои родители никогда бы не признались публично, что Мэттью их родная кровь. Они отдали бы его, как меня, в сиротский приют. И мне бы не разрешили его вырастить.
– Ты не прав. Они бы любили его. Они бы приняли и тебя, и его. Таких ошибок не повторяют.
– Я не буду с тобой спорить. Это в прошлом. Я практически украл его после смерти Сэлли. Достал поддельное свидетельство, изменил фамилию на Салливан, и мы как можно скорее уехали на Запад:
– О, Роан!
Он не украл Мэттью. Он спас его. Когда семья узнает об этом, мера ее благодарности и восхищения будет безмерна.
– Мы должны сказать им, – закричала я в отчаянии.
– Поверь мне, они не нужны друг другу. Ему все известно. У него нет по этому поводу комплексов, он просто понимает, что здесь у него ничего нет.
– О, Роан! Многое изменилось.
– Я знаю все о Пите и его сыновьях, – мрачно сказал Роан. – У меня стало это второй работой – узнавать о них все. О всей семье. Нет почти ничего, ускользнувшего от меня.
– Ясно. – Мы помолчали. – Я не обещаю, что весь наш клан откроет Мэттью свои объятия, но я уверена, да, уверена, – повторила я с вызовом, – что мои родители…
Роан горько засмеялся.
– Ты не права. Сам-то я привык к дерьму, но я не хочу, чтобы с ним тоже обращались, как с дерьмом. Я вообще не хочу, чтобы ты во все это влезала.
Я прижалась к его груди и взяла его лицо в свои руки.
– Ты изменишь свою точку зрения. Мы еще не раз обсудим это. Все будет в порядке.
– Все двадцать лет, каждый день я хотел тебя увидеть. Не представляю, черт возьми, как мы разберемся во всем. Но я люблю тебя. Никогда не сомневайся в этом.
Я обняла его. Двадцать лет он скрывал правду ото всех, даже от меня. Он забыл, что мне можно доверять. Я бы помогла ему. Но у него не было выбора. Он совершил невероятное – сколько в этом было преданности и жертвенности, – чтобы защитить невинного ребенка в обмен на то, что потеряли мы оба. А мы потеряли двадцать лет, потому что в свое время надежда и вера были буквально выбиты из него.
– Мне всегда было безразлично, что говорят другие люди – прошептала я. – Важно одно – я снова знаю, кто ты. Привет. Привет, мальчик.
Его глаза сверкнули. Он хрипло засмеялся и поцеловал меня. Безумная легкость охватила нас, казалось, что теперь возможно все. Мы прижимались друг к другу. Он гладил мое лицо и волосы. Минувшее возникало и пропадало. Детские воспоминания, вспыхнув, разом сгорели.
– Ты хотел, чтобы было просто? – спросила я. – Тогда перестань говорить и сделай что-нибудь.
Он внес меня в дом и положил на эту новую зеленую кровать. Медленно разделся под моим взглядом и так же медленно помог раздеться мне.
– Ну, вот, – сказал он спокойно и так посмотрел на меня, что у меня по коже побежали мурашки. Я потрогала его между бедер.
– Это единственная часть тебя, которую я не видела, когда мы были детьми.
Прерывисто дыша, я покрывала поцелуями его тело. Мы лежали в темноте, то едва касаясь друг друга ладонями, то прижимаясь друг к другу крепко, до боли. Нас обоих сотрясала дрожь. Мы ослабли от нового сенсационного ощущения сексуальности друг друга. Моментами мы были неловки от напряжения, слепо шли за желанием, не понимая сами себя, общались прикосновениями, дыханием, междометиями. Потерянные в пространстве, переполненном эмоциями, как грозовая летняя ночь – молниями. Его взгляд все глубже погружался в мои глаза в поисках ответа, в ожидании сигнала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Они сделаны из дерева.
– Тебе это почти так же безразлично, как и мне. Ты бы никогда не увлекся антиквариатом, – сказала я. – То, что стоит в углу, это церковный ларь для книг, а не комод для одежды.
– Бог мой. – Он постучал костяшками пальцев по тяжелым дверцам. – Вот почему он такой дорогой.
– Я ведь тоже не знаток. Могу только сказать, что мебель красивая, старинная. Мне нравится этот торшер с кованой лозой на ножке.
– Наверно, тебе никогда не поручили бы вести отдел домоводства в журнале. Я прав?
Он подошел к двери в другую комнату и заглянул внутрь.
– Посмотри спальню, – сказал он. – Это не ловушка. Просто посмотри, как она выглядит.
Я поднялась, подошла к двери и заглянула в комнату: большая квадратная кровать из светлого дерева, Матрас накрыт темно-зелеными простынями и зеленым покрывалом. Все это каким-то образом возбуждало чувственность даже на расстоянии.
Роан, положив руки на бедра, смотрел на меня спокойно и изучающе.
– Я люблю зеленый цвет, – сказал он. – Жена Вольфганга прислала это все сюда. Она декоратор в Портленде. Я описал ей дом, сказал, что люблю все простое и зеленого цвета. Но когда впервые сел на это покрывало, то почувствовал себя зайцем в пасхальной корзине.
Я засмеялась, потом, задумавшись, ушла в воспоминания о пасхальных корзинах, сестрах Макклендон, Большом Роане, незаконном сыне дяди Пита, драке на ту Пасху в Стикем-роуд.
Я снова села на свой стул и посмотрела на Роана. Он подошел и присел на корточки рядом. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. Он приподнял мои ноги и вновь положил их на скамеечку, снял с меня ботинки и носки.
Я не спускала с него глаз. Он стал осторожно массировать мою больную ногу.
– Так будет легче, видно, что она болит. Не пугайся.
В голове у меня прозвучал сигнал опасности, но он был слабее искушения. Руки его были так искусны. Боль и изумление. Для нас не могло быть одного без другого.
Роан поглаживал мою израненную лодыжку. Горячие лучи заходящего солнца били прямо в огромное новое окно. По моей груди и животу разливалось тепло – все полнее, жарче, нетерпеливее. Я закрыла глаза, чтобы не видеть Роана, но это лишь усилило магнетизм его прикосновений.
Теперь я позволила бы ему все, что он хочет, у меня не было сил остановить его.
– Я не знаю, что мне с тобой делать, – прошептала я. – Я так рада, что ты жив.
Он прижался щекой к розовым шрамам.
– Я чуть не потерял тебя навсегда и не отпущу тебя снова. И мне плевать, понимает ли кто-нибудь, как мы можем быть вместе так скоро. Я хочу тебя.
Дрожа, я провела рукой по его волосам, по его лицу, поднятому навстречу моей ласке. Интимность, нежность, разбитые надежды, взрыв эмоций, сексуальный голод – все это прорвалось сразу. Он встал, наклонился ко мне, и мы начали целоваться, задыхаясь и отрываясь лишь для того, чтобы глотнуть воздух.
– Пусть сегодня все будет просто, – прошептал он, протягивая ко мне руки. Но тут я вспомнила, сколько лет он заставлял меня страдать. Я оттолкнула его.
– Нет. Это нечестно. И ты это знаешь.
Роан посмотрел на меня сверху вниз, в голосе его была горечь.
– А что честно?
– Я люблю тебя! – закричала я. – Хотя не знаю, можно или нет любить человека, которого не видела двадцать лет. И если ты даже просто доказываешь всем что можешь владеть мной, я все равно люблю тебя. Но никогда больше не дотронусь до тебя, если ты не скажешь мне, почему ты исчез на двадцать лет.
Иначе все между нами – ложь. Ложь.
Он медленно выпрямился. Противостояние. Выжидание. Затем повернулся и ушел в спальню. Я пододвинулась к краю кресла и схватила свою трость, чтобы идти за ним, но он тут же вернулся с большой металлической, проржавевшей по углам коробкой. Он поставил ее передо мной на скамейку и набрал цифры на небольшом висячем кодовом замке.
Какое-то время он молча смотрел на меня. На его скулах ходили желваки.
– Ты, может быть, и правда никогда не захочешь дотронуться до меня, прочитав это.
Он открыл коробку, пролистал находящуюся в ней папку и вынул из нее несколько мятых листов, помеченных красным карандашом.
– Это письмо ты должна прочесть первым, – сказал он, положив его мне на колени. Руки у меня дрожали. Я посмотрела на пожелтевшие страницы. Косые торопливые строчки бежали по бумаге так, как будто писавшего их захлестывали эмоции.
Он чуть не умер на этой неделе, и теперь я знаю, что я должен делать, Клер.
Эта зима была особенно сырой и холодной. У меня было много работы. Я перестраивал несколько ранчо на продажу. Я всегда беру его с собой, когда он приходит из школы, и даю ему инструменты, чтобы он учился. Он хорошо соображает и много работает, но никогда не будет заниматься таким бизнесом. Собственность его не интересует. Похоже, родился фермером или кем-то вроде. Он обожает самых разных животных. У нас есть собака.
Он везде берет ее с собой. Это было бы почти смешно, если бы не напоминало так о…
На днях у него заболел живот. К вечеру появился жар, и я отвез его в пункт скорой помощи. Это был аппендицит. Они забрали его. О, я метался, как дикий зверь, когда он был в операционной. Я боялся, что он умрет. Я не смог бы опять остаться в этом мире совсем один.
Когда он очнулся от наркоза, он сразу схватил мою руку и держался за нее так, как когда был совсем маленький. Он сказал, что ему не страшно, потому что я здесь. Я качал его на руках и обещал, что всегда буду рядом.
Именно тогда я понял, что люблю его, а он любит меня. Я не могу допустить, чтобы у меня его отобрали. Увезли туда, что они называют домом. Черт, я знаю, кем кажусь. Помоечник с большими мечтами. Кроме того, недостаточно взрослый, чтобы самому воспитывать ребенка. Но я справлюсь.
Если я даже не сделаю больше ничего хорошего в жизни, я должен быть уверен, что он счастлив, образован и прочно стоит на ногах. Я могу стать ему кем-то вроде отца, которого у меня самого не было, и, может быть, таким образом я как-то возмещу то, что мой старик сделал с тобой. И смогу сделать для своего ребенка то, что ты старалась сделать для меня, Клер. Никогда не предать его.
Видишь, я не мог сказать тебе, где я. Я хотел сделать это. Думал об этом и хотел сделать это все время после того, как сбежал. Но если я дам тебе знать, то семья узнает рано или поздно, где я. Нельзя, чтобы это случилось. Во всяком случае, пока он не станет достаточно взрослым и не сможет сам о себе позаботиться.
Я скучаю по тебе сегодня ночью больше, чем обычно. Я весь разбит внутри. Я не знаю, захочешь ли ты меня когда-нибудь видеть. Я должен верить, что мы будем когда-нибудь вместе, и это будет прекрасно, совсем по-особенному. У некоторых людей есть сумасшедшие надежды и мечты. Вот и у меня тоже. Моя мечта – вырастить этого мальчика, потому что я люблю его и он помогает мне думать о тебе, потому что он как мостик между нами.
Я думаю, что мне обязательно надо поступить так.
И ты поняла бы меня, если бы все знала. Твоя семья никогда не захочет знать всего.
А ты, может быть, захочешь, чтобы я никогда не возвращался.
Я не могла дышать. Я подняла глаза и встретила испытующий взгляд Роана.
– У тебя есть сын? – Он, поколебавшись, кивнул.
Мое сердце сжалось. – Ты мог бы мне сказать об этом.
Он выдержал мой взгляд.
– Я усыновил его.
– Значит, ты знал его мать. Наверно, ты ее любил. Кто она?
– Я не любил ее, – сказал он решительно. – Я жил с ней и ее мальчиком несколько лет. После того, как убежал. Потом она умерла. Мальчику было всего семь.
– Почему ты не сказал мне? Почему ты не хотел, чтобы семья знала, что ты растишь ребенка? Ты правда думал, что я откажусь от тебя, потому что ты…
– Клер, послушай меня. – Лицо Роана в тени казалось жестким. – Его зовут Мэттью. Я моргнула.
– Мэттью?
Роан положил свою руку на мою и крепко сжал ее.
– Его матерью была Сэлли Макклендон.
Я не могла прийти в себя от изумления. До меня с трудом доходила суть.
– Мэттью, – прошептала я. – Мой кузен, сын дяди Пита.
Роан вырастил Мэттью Делани.
Глава 11
Луна – белая монета в ночном небе – была высоко, свет ее серебром мерцал на темном зеркале озера. Хор лягушек высокими голосами праздновал начало нового сезона, приглашая разделить их радость. Мягкий душистый ветер шелестел в ивах. Обманчивая безмятежность.
Я сидела на новом крыльце. Роан стоял во дворе на толстом ковре дерна, руки в карманах брюк, плечи сгорблены. Мы уже облекли факты в бессмысленные гроздья слов. Нужно было спокойно посидеть и попытаться выбраться из созданного нами лабиринта.
Бывает ревность, слишком примитивная для того, чтобы объяснить ее причины. Я так хорошо помнила Сэлли – женщину-подростка – пышногрудую, с жестким взглядом. Мы с ней обе когда-то почувствовали незаурядность Роана. Она заслуживала симпатии.
Я сидела и представляла себе ее, сначала с Большим Ровном, потом с его сыном. Было это?
Когда Сэлли уехала, только он знал куда. Он нашел ее в крошечной квартирке. Она работала стриптизершей в клубе. Где – он не сказал.
Она впустила его, укрыла, и он оставался с ней несколько лет.
– Я рада, что Сэлли помогла тебе. Слава богу, – сказала я.
Роан подошел и сел рядом на ступеньки.
– Я не святой, – пробормотал он, – но я не спал с ней. Комната и еда. Это было все. Она знала, что я всегда помню про нее и моего старика. Я был нужен ей как друг и нянька для малыша.
Я с облегчением кивнула. Сэлли нашла ему работу, единственную, где не задавали вопросов. Он работал в гараже, быстро разбирал на части ворованные машины. У него это очень хорошо получалось. Обладая врожденным даром механика, он мог заработать кучу денег.
– Я как-то выезжала с полицейскими, когда они накрыли такую вот подпольную мастерскую. Писала статью. – Неуклюжая попытка продемонстрировать сопричастность. – Мне плевать, если ты резал краденые машины. Сейчас это уже не важно.
– Я стал другим, – ответил он с холодным сарказмом.
Я покраснела.
– Что случилось с Сэлли?
– Ее убили.
– Как?
– Наркотики, алкоголь. Она изрядно набралась однажды ночью и пошла в мотель с мерзавцем, который забил ее насмерть.
– Сколько тебе тогда было? Сколько ты прожил с ней?
– Мне было девятнадцать, я жил с ней и Мэтью, наверно, года четыре. Мэттью всегда зависел от меня, столько, сколько он себя помнит. Я менял ему пеленки, кормил, учил его играм, читал ему на ночь. Сэлли любила его, правда, любила, она старалась как могла, но однажды она исчезла. С тех пор я полностью взял на себя заботу о нем.
– Ты мог найти меня, когда я стала достаточно взрослой, чтобы самой принимать решения. И семья…
– Не говори мне это. Про семью. Твои родители никогда бы не признались публично, что Мэттью их родная кровь. Они отдали бы его, как меня, в сиротский приют. И мне бы не разрешили его вырастить.
– Ты не прав. Они бы любили его. Они бы приняли и тебя, и его. Таких ошибок не повторяют.
– Я не буду с тобой спорить. Это в прошлом. Я практически украл его после смерти Сэлли. Достал поддельное свидетельство, изменил фамилию на Салливан, и мы как можно скорее уехали на Запад:
– О, Роан!
Он не украл Мэттью. Он спас его. Когда семья узнает об этом, мера ее благодарности и восхищения будет безмерна.
– Мы должны сказать им, – закричала я в отчаянии.
– Поверь мне, они не нужны друг другу. Ему все известно. У него нет по этому поводу комплексов, он просто понимает, что здесь у него ничего нет.
– О, Роан! Многое изменилось.
– Я знаю все о Пите и его сыновьях, – мрачно сказал Роан. – У меня стало это второй работой – узнавать о них все. О всей семье. Нет почти ничего, ускользнувшего от меня.
– Ясно. – Мы помолчали. – Я не обещаю, что весь наш клан откроет Мэттью свои объятия, но я уверена, да, уверена, – повторила я с вызовом, – что мои родители…
Роан горько засмеялся.
– Ты не права. Сам-то я привык к дерьму, но я не хочу, чтобы с ним тоже обращались, как с дерьмом. Я вообще не хочу, чтобы ты во все это влезала.
Я прижалась к его груди и взяла его лицо в свои руки.
– Ты изменишь свою точку зрения. Мы еще не раз обсудим это. Все будет в порядке.
– Все двадцать лет, каждый день я хотел тебя увидеть. Не представляю, черт возьми, как мы разберемся во всем. Но я люблю тебя. Никогда не сомневайся в этом.
Я обняла его. Двадцать лет он скрывал правду ото всех, даже от меня. Он забыл, что мне можно доверять. Я бы помогла ему. Но у него не было выбора. Он совершил невероятное – сколько в этом было преданности и жертвенности, – чтобы защитить невинного ребенка в обмен на то, что потеряли мы оба. А мы потеряли двадцать лет, потому что в свое время надежда и вера были буквально выбиты из него.
– Мне всегда было безразлично, что говорят другие люди – прошептала я. – Важно одно – я снова знаю, кто ты. Привет. Привет, мальчик.
Его глаза сверкнули. Он хрипло засмеялся и поцеловал меня. Безумная легкость охватила нас, казалось, что теперь возможно все. Мы прижимались друг к другу. Он гладил мое лицо и волосы. Минувшее возникало и пропадало. Детские воспоминания, вспыхнув, разом сгорели.
– Ты хотел, чтобы было просто? – спросила я. – Тогда перестань говорить и сделай что-нибудь.
Он внес меня в дом и положил на эту новую зеленую кровать. Медленно разделся под моим взглядом и так же медленно помог раздеться мне.
– Ну, вот, – сказал он спокойно и так посмотрел на меня, что у меня по коже побежали мурашки. Я потрогала его между бедер.
– Это единственная часть тебя, которую я не видела, когда мы были детьми.
Прерывисто дыша, я покрывала поцелуями его тело. Мы лежали в темноте, то едва касаясь друг друга ладонями, то прижимаясь друг к другу крепко, до боли. Нас обоих сотрясала дрожь. Мы ослабли от нового сенсационного ощущения сексуальности друг друга. Моментами мы были неловки от напряжения, слепо шли за желанием, не понимая сами себя, общались прикосновениями, дыханием, междометиями. Потерянные в пространстве, переполненном эмоциями, как грозовая летняя ночь – молниями. Его взгляд все глубже погружался в мои глаза в поисках ответа, в ожидании сигнала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43