Я ощущала всей душой, что то доверие, которое было между нами, когда я была девочкой, вернулось.
– Обещаю, – сказала я.
Потом я повернулась к посланцу Роана.
– Скажите мистеру Салливану, – сказала я так спокойно, как только могла. – Я приеду завтра утром на рассвете, чтобы обменять его подарок на письма, которые он мне должен.
– Господи, не оставь нас в своих деяниях, – вздохнула Ренфрю.
Мама обняла меня.
Я почувствовала такое облегчение, как будто сбросила с плеч груз, копившийся годами.
Глава 10
То, что он и его команда сделали в “Десяти прыжках” меньше, чем за две недели, надолго останется местной легендой.
Он построил для своего самолета взлетную полосу. Маленькая “Сессна” уютно устроилась на ней с нахальной уверенностью сидящей на заборе крупной стрекозы.
Он перестроил старый дом – новая крыша, новое крыльцо и все остальное. Появились прелестная кухня и большая низкая терраса, от которой к озеру спускалась лестница, переходящая в каменную дорожку к беседке над ивами.
Когда я ехала туда ранним розовым утром, я думала, что увижу строительную площадку, а не прелестную картинку, которая вполне может быть включена в туристский каталог.
Я выбралась из фермерского грузовичка – в джинсах, футболке, прогулочных ботинках. Передо мной был маленький элегантный рай. Рабочие укладывали пласты зеленого дерна на безупречно ровную площадку, появившуюся на месте зарослей черной смородины.
– Прелесть какая, – прошептала я.
Роан подошел к грузовику, поддержал меня под локти и быстро поцеловал в губы.
– Теперь прелесть, – уточнил он.
Поцелуй был так внезапен – след его я долго ощущала на своих губах. У меня кружилась голова, перехватывало дыхание. Человек десять мужчин с кусками дерна в руках не спускали с нас глаз.
Я показала трость, на которую опиралась.
– Бабушкина. Костылей больше нет.
– Извинений тоже? – спокойно спросил Роан.
– Кто теряет чувство реальности? Ты или я?
Он выгнул бровь и взял меня под руку, как старая подружка на прогулке. Только рука его под закатанным рукавом синей хлопковой рубашки была не по-женски сильной. Он неловко повернулся, задев мою грудь. Похоже, он хотел это сделать, ну и сделал.
– Давай на некоторое время отвлечемся от реальности, – сказал он с небрежной улыбкой. Он был так хорош собой! Я почувствовала, что мне хорошо и страшно.
Роан за эти двадцать лет получил столько уроков.
Он знал, что делал.
– Они заканчивают сегодня, – сказал он так, как будто речь шла о пустяках. – К обеду уедут. Хочешь посмотреть дом внутри?
– Нет, – чуть не крикнула я. – Нет, спасибо, – сказала я уже спокойнее. – Может быть, попозже.
Мы сидели в беседке за столом, накрытым скатертью. В центре его стояла ваза с красными розами. Еще была музыка. Моцарт.
– Отсюда даже не видно, – сказал Роан, – что у дома сзади пристройка.
– Дедушка был бы рад, что ты купил это место.
– А ты? – спросил он.
Я несколько секунд молча смотрела на него.
– Ты ведь знаешь, что рада, – наконец сказала я.
– Жаль, что ты не надела подвеску.
– Надела. – Я вытащила ее из-под футболки. Ту, старенькую, потершуюся и потерявшую цвет. Глаза Роана сузились.
– Я бы хотел видеть на тебе другую.
– А я бы хотела прочесть письма, которые ты написал мне. Они мои.
– Я уже говорил тебе – все, что ты должна для этого сделать, просто приехать за ними сюда. Но я буду тебе признателен, если ты подождешь, пока не уедут рабочие. Письма ведь личные.
Мы вежливо улыбнулись друг другу в знак согласия. Мучительная сделка.
Роан представил мне всех членов своей команды. Вольфганг – посыльный, который принес подарок, поклонился мне. Вообще-то он был не посыльный, а независимый подрядчик. Это была его бригада.
Роан сказал, что Вольфганг занялся этой работой, чтобы содержать жену и пятерых детей. Раньше он был ди-джеем на маленькой радиостанции, передававшей классическую музыку. Его любимым композитором был Моцарт. Музыкальная система принадлежала ему, и у бригады стало привычной шуткой прятать диски с записями Моцарта и подменять их попсой.
Роан рассказывал обо всех с особой теплотой. В его жизни было так много людей и событий, которые прошли мимо меня, но то же относилось и к нему.
– Я думала, что ты покупаешь и продаешь землю. Зачем тебе строительный подрядчик?
– Я начал с того, что покупал дома в бедных кварталах. Я купил первый дом, сам его отремонтировал, продал с прибылью. Купил еще два. Перестроил, перепродал. Купил новые. Теперь их для меня ремонтирует Вольфганг.
– Ты делал это только ради денег? По-моему, нет.
– Для денег и для собственного удовольствия, – пожал он плечами.
– Расскажи мне побольше о своем бизнесе. И о том, как ты оказался на Западном побережье.
Он подвинул свой стул ближе ко мне. Я сложила руки на коленях, опустила плечи и вся превратилась во внимание.
– Просто ищу подходящую землю, – сказал он. – Перспективную, с точки зрения коммерции. Заказываю нужные мне исследования рынка. – Он сделал паузу. – Покупаю дешево, продаю дорого. Вот и все.
– Ну да. Бери то, в чем другие не видят смысла, и докажи, что игра стоила свеч. Просто надо смотреть внимательней и видеть дальше других.
Я спросила:
– Ты женат?
– Нет, боже мой.
– Почему ты так говоришь?
– Как ты могла подумать, что я не сказал бы тебе об этом?
– И не был женат?
– Никогда, – медленно ответил он, изучая мое лицо. – Почему ты не замужем?
– Я была слишком занята.
Мы еще немного помолчали.
– Ты все еще не сказал мне очень многого. Он протянул руку под стол, достал папку и протянул ее мне. Я открыла. Опять документы. Теперь собственность на Западном побережье. Под грифом “Роан Лтд” был адрес.
Я закрыла папку и отодвинула ее в сторону.
– Ты все еще думаешь, что это интересует меня больше всего? То, сколько ты сделал денег?
– Я просто хотел, чтобы вначале ты знала это.
– Ты имеешь в виду, что хочешь, чтобы об этом узнала семья?
– Да, хочу. – Он наполнил два хрустальных бокала шампанским из бутылки, которую поставил охладиться в ведро со льдом. – Я не так уж искусен в обслуживании, – сказал он с улыбкой, – но шампанское – одно из лучших. – Он протянул мне бокал и чокнулся со мной.
Я наблюдала, как играют лучи утреннего солнца на гранях хрусталя.
– Я не часто пью, а когда пью – это вопрос качества, а не количества, – сказал он.
“Воздерживается от вина, – подумала я. – Потому что пил Большой Роан”. Я хотела произнести это вслух, он, судя по всему, тоже искал подходящие слова, но в конце концов мы просто чокнулись еще раз. Я прокашлялась.
– Я не выпила ни глотка после… после той ночи…
– Когда произошла авария? Так и скажи. Нужно пройти через это.
– Это была не авария. Не знаю, как назвать.
– Несчастный случай, такой же, как и все другие несчастья, которые жизнь обрушивает на людей. – Роан наклонился ко мне. – Единственное, что я считаю в своей жизни подарком судьбы, это – ты.
Я наклонила голову. Мне почему-то не хотелось, чтобы он видел мои слезы. Не хотелось выглядеть такой уж ранимой.
– Ну, давай, поплачь, позволь себе это удовольствие, ты здесь в безопасности, – прошептал он.
Безопасность тут была ни при чем. Тут было другое. Наша отчаянная неразрывность, его доброта, что-то сексуально-темное, вежливая отстраненность, двадцать лет, потерянных для нас, – все было тут, смешавшись воедино.
Я выпила шампанское и неожиданно увидела маленькие туалетные кабины. На одной из них, стоявшей отдельно, было от руки написано: “Только для дам”.
– Мой персональный туалет, – усмехнулась я. – Что ж, спасибо. Но неужели в доме ты не сделал туалетов?
– Ты ведь могла приехать и раньше. Я не хотел, чтобы тебе было неудобно.
Дженни Салливан подарила своему сыну лицо, не похожее на грубое мясистое лицо его отца. Большие серые глаза, красивый рот. Большой Роан наградил его изрядным ростом, могучими плечами, широкой грудью. Мужчиной он сделал себя сам.
– Ты кажешься недоступным, но я знаю, что это не так. Я хочу коснуться тебя.
– И я тебя.
Я помолчала, беспомощно моргая. Мы оба умирали от желания переступить через все эти любезные формальности, но не знали как.
* * *
Бригада уехала еще до полудня. Я наблюдала, как рабочие обращаются к Роану. В нем была уверенность человека, привыкшего, чтобы его называли “сэр”, хотя никто не был столь формален.
– Тебе нужно пообедать, – сказал Роан, когда мы остались одни. Я еще не успела произнести: “Я хочу прочесть письма сейчас”, – как он встал и пошел в дом. Через несколько минут он вернулся с плетеной корзинкой и вынул оттуда белые фарфоровые тарелки, тяжелые серебряные приборы, салфетки, высокие граненые бокалы, которые он тут же набил льдом из специального маленького контейнера. Затем с ловкостью профессионала разложил по тарелкам креветки, яркие салаты и круассаны. Последней появилась высокая бутылка охлажденного белого вина. Он разлил его по бокалам.
Я оцепенело смотрела на все это изобилие.
– Эта корзина что – бездонная?
– Нет, – улыбнулся он, – но мои намерения заботиться о тебе – да. Ты всегда привозила мне еду. Сейчас моя очередь.
– Да, тогда мне придется съесть все это, – сказала я беспомощно. Все во мне ликовало.
“Письма, письма”, – шептал мне здравый смысл.
* * *
Мы проговорили всю вторую половину дня. С каждым бокалом вина день становился все более мирным, небесная голубизна спускалась все ниже, пока свет не стал таким, каким он видится через цветные витражи.
Свежий запах воды и леса, вино и надежды кружили мне голову. Неожиданно для самой себя я со слезами на глазах сжала его руки. Его лицо было открытым, на нем не было никакой маски, а лишь доброта. Но чувствовалось, что он по-прежнему сдерживается и взвешивает каждое свое слово.
Я сказала, что мы происходим от одних и тех же людей, хотя между нами нет прямых кровных уз. Его большие сильные пальцы гладили мои руки. Нахмурясь, он спросил меня, не считаю ли я, что все, в ком есть ирландская кровь, – родственники. Я сказала, что так и есть и что от вина я ударилась в философию, а он должен сидеть и слушать.
Роан знал, как обычно поступают в моей семье. Самые добрые слова редко произносятся вслух. Но друг другу приносят угощение, поддерживают, дарят маленькие подарки и фотографии.
Я вытащила из своей сумки альбом и открыла его.
– Вот! Парады, церемонии, встречи, церковь, штат, округ. Ты часть нас, – сказала я, пытаясь быть убедительной.
– Ты ведь не видишь меня на этих фотографиях. Не так ли?
– Если бы ты не убежал из приюта, тебя непременно привезли бы обратно домой. Все было бы в порядке. Если бы ты мне тогда больше доверял.
– Доверял тебе? Воробышек, ты единственная, кому я действительно доверял. Но ты не могла изменить того, что случилось со мной, что бы ты сейчас ни говорила.
“Воробышек”. Слезы покатились по моему лицу. Я смахнула их.
– Ты скоро опять почувствуешь себя дома, – настаивала я. – Я привезу тебе корневища и черенки всех растений с нашего двора. Ведь все это развели мои прадеды.
– Твои предки, – откликнулся он со слабой улыбкой. – Мэлони – это твои предки.
Я торопливо продолжала:
– Нет ничего важнее, чем сохранить свои корни.
Мы помним, как приехали сюда. Род Салливанов, наверное, так же селился где-нибудь. Они тоже были чужаки в горном диком крае, где душа зимой замерзла бы от одиночества. Но люди должны помогать друг другу.
Может быть, тогда от Дандерри до места, где впервые зацепились за землю Салливаны, было далеко. Но мир стал значительно меньше, чем когда мы были детьми. Все меняется и все остается.
Мой отец и братья свободно выходят в Интернет. Но своих лам папа подковывает теми же инструментами которыми пользовался его дед. Мама связана электронной почтой с керамистами по всей стране, но гончарный круг все тот же.
Моя мама была с Дженни, когда та рожала. Моя мама первой держала на руках Рони, раньше, чем его родная мать, поэтому он был наш. Мы предали его однажды, но надежда на будущее была. Я сказала ему все это.
– Ты ведь не веришь, что я приехал, чтобы остаться здесь навсегда? – сказал он. – Я буду возиться с этими домашними делами, пока не уговорю тебя уехать со мной.
– Останешься, – сказала я. – Сейчас я даже думать не могу, что ты будешь здесь ночью один. Поедем домой. Тебя приглашали. Давай. Сделай над собой усилие.
– Ты взрослая женщина. Не уезжай. Составь мне компанию.
– Я живу в доме моих родителей. Это было мое решение. Я не хочу, чтобы они волновались или плохо о тебе думали.
– Мне все равно, что они думают обо мне; – быстро возразил он. – Но если хочешь, могу предложить другой вариант. Мы садимся в самолет и летим на Запад. Найдем отель у океана. Как тебе?
– Ты пытаешься совратить женщину, которая может стоять только на одной ноге.
– Если мне удастся тебя совратить, тебе не придется стоять.
Я чувствовала нечто вроде наркотического опьянения. Боже мой – почувствовать опять его поцелуи на губах, расслабленность после шампанского, нежный аромат мая, безумие горячки. Я заулыбалась от огромности выбора. Я не могла выбрать ничего.
Я встала, взяла свою трость и пошла вдоль озера. Он шел рядом со мной со стороны воды. Он и тут оберегал меня.
– У меня так все смешалось в голове, что я не могу сосредоточиться.
– Ничего, – сказал он. – Опирайся на мою руку, доверься мне, я покажу тебе дом.
Я посмотрела в сторону дома. Новый, красивый. Обновление. Доверие. Комфорт. Соблазн близости. Страх – потому что тогда уж точно места для здравого смысла не останется.
Я должна уехать.
В лучах вечернего солнца мелькали летучие мыши и ласточки. Над озером стал собираться вечерний туман. Одинокий воркующий голубь улетел в лес, как будто направился через гребень горы на Пустошь.
Пустошь. Страшные воспоминания подступили совсем близко. Я увидела их отражение в глазах Роана.
– Перестань думать об этом, – неожиданно сказала я не только ему, но и самой себе. – Ты теперь здесь не один.
Он с благодарностью посмотрел на меня. Мы стали медленно под руку подниматься по склону.
Я роскошно, как королева, устроилась в кресле рядом с камином в главной комнате, положив ноги на бархатную скамеечку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43