Сержант, бормоча что-то себе под нос, принес пухлый крафтовый пакет, потертый на сгибах.
– Я нашел это под мешком с собачьим кормом в твоей машине. Ты, видно, не заметил его, когда вынимал вещи после поездки. Что-то ты стал невнимательным последнее время. Это на тебя не похоже.
– Понятия не имею, что это может быть. – Квентин сел на край стола, достал нож и разрезал бечевку, которой был обмотан конверт. Из него водопадом хлынули двадцатидолларовые купюры, а следом выпал сложенный листок с логотипом “Пауэлл пресс”.
“Они твои. Урсула”, – записка оказалась совсем короткой.
Сержант прочитал единственную строчку, заглядывая через плечо Квентина, прежде чем тот успел ее спрятать. В глазах Джонсона появилось понимание.
– Я не знаю, что ты сделал этой леди, капитан, но, черт возьми, она дает тебе деньги, чтобы ты вернулся.
* * *
– Альфонсо говорит, что вы с Карлой серьезно поругались, – заявила мать, как только Квентин переступил порог ее дома. Он промычал что-то нечленораздельное, вешая куртку на спинку стула, и сел. Квентин возил Анджелу завтракать, как делал это каждое воскресенье, и теперь они смотрели друг на друга через покрытый кружевной скатертью стол в ее гостиной в Бруклине. Она всегда приглашала его на чай, словно достаточное количество чая и изысканная любезность могли стереть прошлое.
– Альфонсо мог бы сделать вторую карьеру как осведомитель, – мрачно отозвался Квентин.
– Так это правда?
– Нет, подожди. Я должен сказать тебе кое-что. Альфонсо работает и на меня тоже. Поэтому мне известно, что ты не ходила к врачу для повторного обследования, как обещала.
– Я принимаю лекарства от повышенного давления и замечательно себя чувствую. Так что больше никакого хныканья.
– Слышал, что ты вела переговоры с издателем о публикации воспоминаний о папе.
– Да, и это будет очень теплая, очень личная книга.
Квентин отставил чашку в сторону.
– Не делай этого. – Его голос звучал спокойно. – Тебе не удастся объяснить людям, которые его не знали, что с ним случилось.
– Потому что я сама этого не понимаю, так? Ты это пытаешься мне сказать?
– Позволь ему уйти, мама. Она хлопнула ладонью по столу.
– Как я могу? Разве ты сделал это?
– Да.
– Это неправда.
Квентин оттолкнул от себя чашку с горьким чаем. Ему и без того было несладко.
– Все знают, что папа покончил с собой, и этого факта нам не изменить. Ты не исправишь того, как он умер.
Мать поджала губы.
– Я не собираюсь обсуждать этого с тобой. Как всегда, ты пытаешься сменить тему, чтобы не обсуждать свои, весьма неважные, обстоятельства. – Анджела легко погладила морщинку между бровями. – Мне очень больно, что я узнаю о твоей жизни из слухов.
– Сожалею, но тебе надо было только спросить. – Квентин печально посмотрел на нее, с тоской вспоминая о былой дружбе между ними, когда они могли часами говорить друг с другом.
Мать помешала чай в чашке из тонкого китайского фарфора и положила ложечку на безвкусную, ярко-желтую подставку с изображением русалки. Каким бы филигранным серебром и тонким фарфором ни пользовалась, Анджела оставалась верна этим подставкам, выигранным для нее Ричардом на карнавале на Кони-Айленде, когда он еще ухаживал за ней.
– Альфонсо не ошибся, когда сказал, что у тебя с Карлой проблемы? – Анджела не собиралась легко сдаваться.
Квентин выжал лимон себе в чашку.
– Ладно, твоя взяла. Да, мы с Карлой повздорили. Все кончено.
– Ты имеешь в виду на какое-то время, как обычно?
– Нет, на этот раз это окончательный разрыв. Она больше не будет ждать меня.
Мать сумела сдержать удивление.
– Не могу сказать, что считала Карлу достойной тебя, но я никогда не сомневалась в том, что она тебя любит и будет преданной женой. Ты уверен, что не хочешь продолжать отношения с ней?
Квентин улыбнулся.
– Тебя бы устроил брак ради практических соображений и несколько внуков?
Анджела с негодованием выпрямилась.
– Когда меня устраивало что-то, кроме лучшего? Для меня самой или для тех, кого я люблю.
Квентин взял тонкую чашку загрубелыми мозолистыми пальцами. Его указательный палец не пролез бы в отверстие в ручке. Иногда он думал о том, не мелькает ли в голове матери мысль: “Если бы мой сын стал архитектором, у него сейчас были бы тонкие изящные руки”.
– Ты помнишь, как говорила мне, что я не должен портить жизнь Карле? Я последовал твоему совету.
– Она сказала Альфонсо, что у тебя появилась другая женщина. По словам Карлы, ты встретил ее, когда ездил на Юг. – Анджела нахмурилась. – Карла сказала, что она особенная. Или по меньшей мере невероятно фотогеничная.
Квентин чертыхнулся про себя, проклиная Карлу за это мелкое доносительство. Теперь ему следовало быть очень осторожным. Никаких деталей. Незачем матери знать фамилии, имена и кое-какие подробности. Анджела отлично помнила всех и все, что было так или иначе связано с работами отца. Тайбер, Тайбервилл, колледж, любое напоминание о них может ее насторожить. Пока есть шанс, что он может привезти матери “Квинтэссенцию мудрости” и сделать сюрприз, не стоит рисковать и портить впечатление.
– Я встретил интересных людей во время поездки. Но об этой женщине я пока не хочу говорить. И это не то, что подумала Карла.
– Понимаю. Последнее время у тебя появилось слишком много секретов. На прошлой неделе тебя видели в офисе Джои Арайзы. Это имеет какое-то отношение к твоему отцу? Мне с трудом в это верится, потому что ты никогда не интересовался тем, что делает Джои в память о нем.
– Я знаю Джои с детства. Что странного в том, что мы встретились за ленчем? Мы вместе ели, только и всего.
– Квентин, что происходит? Что за загадочная женщина? Что за встреча с Джои? Скажи мне правду.
– За всем этим не кроется ничего зловещего. Неужели ты не можешь поверить мне? Мне кажется, я заслужил на это право.
– А почему ты не можешь верить мне? – В глазах матери заблестели слезы, и она отвернулась. – Я надеюсь, когда-нибудь ты сможешь рассказать мне, что такого совершил твой отец тогда, что ты все эти годы так к нему относился.
Квентин откинулся на спинку стула. Не будет он говорить на эту тему, никогда.
– Что рассказать тебе о женщине, которую я встретил? – Его голос звучал сурово и резко. – Она знает латынь, получила университетский диплом по экономике, владела некоторое время книжным магазином. Теперь ведет дела собственного крошечного издательства. У нее есть младший брат, он либо страдает аутизмом, либо умственно отсталый, трудно сказать. Больше у них нет родственников, поэтому она о нем заботится. Они живут на ферме в горах. Это самое красивое место из тех, что мне доводилось видеть. У нее есть квартиранты. Они занимаются художественными промыслами, живя в квартирах, переоборудованных из старых курятников. Это удивительное место, и она сама удивительная.
К тому моменту, когда Квентин закончил свой рассказ, Анджела подалась к нему, внимательно вслушиваясь в каждое слово.
– Ты не можешь рассказать мне об этой удивительной женщине, но тебе не удастся и заставить меня поверить, что тебе не на что надеяться. Никогда раньше я не слышала, чтобы ты так говорил о ком-то.
– Мне нечего больше сказать тебе.
– О, Квентин, скажи, по крайней мере, как ее зовут. Сделай мне одолжение.
Квентин помялся, потом очень тихо ответил:
– Я назвал ее Розой.
ГЛАВА 18
Сорок два камешка. Мы с Артуром стояли на гранитном выступе над ручьем и уныло смотрели на них, а холодный сентябрьский дождик просачивался сквозь ветки деревьев и поливал нас, несмотря на плащи и соломенные шляпы с широкими полями. Мне казалось, что у меня вынули сердце.
– Брат-медведь наверняка умер, – голосом маленького ребенка сказал Артур. – Иначе он давно бы уже вернулся.
– Нет, милый, с ним все в порядке, я уверена. У нас осталось еще много камней. – Я обвела рукой пространство вокруг нас.
– Если он не вернется, то у мамы-медведицы не будет никого, кого она могла бы любить. А я так и не узнаю, хочет ли она и дальше жить с нами. Она умрет. – Он вздрогнул. – Я боюсь, что я тоже умру. Отправлюсь к папе и маме. Как ты думаешь, мама узнает меня?
– Ты не умрешь, обещаю тебе. Идем со мной. – Я подвела брата к краю выступа. – Давай наберем гальки в карманы, отнесем ее домой и высыплем в большой горшок. Мы будем вынимать камешки по одному каждый день. Если брат-медведь не приедет к нам к тому времени, когда они закончатся, то я сама отправлюсь в Нью-Йорк и привезу его.
Артур с открытым ртом слушал меня.
– Ты можешь это сделать?
– Да, но только когда горшок опустеет.
Мой брат переварил этот сложный план, и в его глазах затеплилась надежда. Я купила нам еще немного времени. До тех пор пока в горшке не останется последний камень, мне придется придумать, что делать дальше. Пока мы шли домой, нагруженные тяжелой, каменной надеждой, Артур широко размахивал руками, описывая круги. Я с тревогой посмотрела на него.
– Что ты делаешь, малыш?
Он закрыл глаза.
– Я лечу в Нью-Йорк, – ответил он.
Был солнечный день, холодный, но синева неба казалась особенно яркой. Листья на кизиловых деревьях на краю лужайки только начали краснеть, и все выглядело еще совсем по-летнему.
* * *
– Я слышу шум машины, – объявила Фанни Ледбеттер.
Я подбежала к окну гостиной и выглянула во двор. Сердце билось у меня в горле. Но это был не Квентин. Очень медленно к дому подъехала мототележка. Мне хватило одного взгляда на белокурые волосы и нежное личико. Я застонала.
Эсме Тайбер.
Ей все-таки удалось перехитрить сторожей и миновать ворота в Тайбер-крест. Она захватила с собой багаж и портрет Бетины Грейс. Когда девушка вылезла из своего автомобильчика, Лиза, Фанни и я окружили ее. Лицо Эсме опухло от слез, в глазах застыло выражение ужаса.
– Я никогда раньше по-настоящему не убегала, – прошептала она и задрожала.
Я обняла девушку.
– Все будет хорошо, не волнуйся. Ты зайдешь в дом и отдохнешь. – Я представила беглянку Лизе и Фанни и повела Эсме в дом.
Она озиралась по сторонам. Мы подошли к крыльцу дома, и она неожиданно подалась вперед. Эсме увидела Железную Медведицу на пастбище.
– Медведица! – пронзительно взвизгнула она, отбросила мои руки и пустилась бежать через двор и лужайку, пока не замерла перед скульптурой. Я поспешила за ней. Девушка стояла у абстрактной шеи животного и гладила его, словно перед ней была крупная собака. – Медведица ты моя дорогая, – приговаривала она своим странным, высоким, как у феи из сказки, голоском, и улыбалась. – Когда я была маленькой, я сочиняла о тебе сказки. Когда я оставалась одна, ты была со мной рядом. Если люди смеялись надо мной, ты их тут же пожирала. Когда мне становилось страшно, ты садилась рядом со мной и мурлыкала. – Эсме подняла голову, увидела меня. Девушка дрожала всем телом. Слезы текли по ее щекам. Пугающее путешествие в пять миль от Тайбер-крест до “Медвежьего Ручья” по шоссе на скорости в пятнадцать миль в час исчерпало запас ее мужества. – Медведи могут мурлыкать, – прошептала Эсме, обхватив себя руками за плечи.
Я протянула к ней руки.
– Я верю тебе, раз ты так говоришь.
– Больше никто мне не верит. Я дурочка в семье. На днях, когда в доме была вечеринка, я слышала, как кто-то сказал: “Эсме – хорошенькая маленькая идиотка”. Я знаю, что такое идиотка.
Мне стало так жаль ее, это красивое вечное дитя.
– Что ж, ты попала в необыкновенное место. Здесь медведи и в самом деле мурлыкают.
Эсме рассмеялась, и я повела ее в дом.
Дозвониться до мистера Джона я не смогла, поэтому мне пришлось оставить сообщение для Джанин на птицефабрике. Потом я напоила Эсме горячим чаем и отвела в свою спальню, где та задремала на моей постели. Мы с Лизой сидели на кухне и обсуждали, как нам с ней поступить.
– Уверена, что мистер Джон позволит ей приезжать сюда в гости, – настаивала Лиза. – Ведь Квентина здесь теперь нет.
Я посмотрела на горшок с камешками, стоящий на подоконнике. Там осталось всего несколько штук. Мне предстояло столкнуться с куда более серьезными неприятностями, чем сбежавшая от Тайберов Эсме. В дом ворвался Артур. Он только что вернулся из своего путешествия по лесу. В его длинных волосах запутались сухие листья. Мой брат бросил на стол рюкзак в цветочек, раздувшийся от его находок – интересных кусочков коры, выбеленных солнцем и ветром панцирей давно умерших черепах, птичьих гнезд и прочих даров природы. Но его глаза не отрывались от потолка. Он выглядел сбитым с толку.
– Наверху кто-то есть, – громким шепотом оповестил Артур нас с Лизой. – Я видел ее с улицы.
– Это наша гостья, – поспешила я успокоить его. – Она наша родственница и не причинит тебе вреда. Ее зовут Эсме. Они приехала сюда летом из Южной Каролины.
– Я видел ее в окне! Она смотрела на меня!
– Наверное, Эсме уже проснулась, – обратилась я к Лизе. – Пойду проверю.
Я пошла наверх, Артур двинулся следом. Я остановилась.
– Послушай, милый, у Эсме был плохой день. Сейчас ей грустно и тревожно. Мы не хотим ее пугать. Вернись на кухню и подожди…
– Микки! – прервал меня радостный голос Эсме. Она стояла на верхней ступеньке лестницы и смотрела на Артура. Щеки девушки окрасил нежный румянец, глаза сияли. Она указывала на футболку Артура под его просторной синей курткой. Немного поблекший от стирки Микки-Маус красовался там во всем великолепии. На Эсме была футболка с мышкой Минни, которую я видела на ней в тот день, когда навещала мистера Джона. – Микки! – снова воскликнула она и указала пальцем на Артура.
С выражением невероятной нежности на лице Артур прижал одну руку к сердцу, а второй указал на Эсме.
– Минни! – тихо прошептал он.
* * *
– Она могла погибнуть на шоссе, – возмущался Мистер Джон. – Ее мог переехать трактор или грузовик!
Они с Джанин стояли на заднем крыльце нашего дома. Дочь попыталась его успокоить.
– Папа, с ней все в порядке. Эсме доехала сюда. Давай не будем искать новых неприятностей на нашу голову. Посмотри на нее. Она замечательно себя чувствует. Я еще ни разу не видела ее такой счастливой после переезда в Тайбервилл.
Эсме и Артур водили хороводы вокруг Медведицы, смеялись, тыкали друг в друга пальцами, словно играли в какую-то странную игру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45