Я прекрасно понимал, что именно ее блестящее руко-водство избирательными кампаниями и создание имид-жа привели их в Белый дом. Она защищала и контроли-ровала Эдди. Это было мудро. До определенного мо-мента. Эдвина зашла слишком далеко, борясь со страхом, который я впервые увидел в ее глазах в тот день в парке, когда я убил человека. Ее цинизм и недоверие достигли ужасных размеров. Теперь она подозревала во всех смертных грехах Хаш и Дэвиса Тэкери.
Я осклабился, глядя на свое отражение в зеркале в позолоченной раме. Одергивая куртку, я нащупал что-то в кармане. Это оказалось очищенное яблоко, завер-нутое в целлофан и бумагу с логотипом «Фермы Хаш». Я развернул ее и увидел крупные печатные буквы, на-писанные Бэби.
ПЧЕЛЫ СКАЗАЛИ, ЧТО ТВОЕ МЕСТО РЯДОМ С НАМИ. СОГЛАСЕН?
Стоя в гостиной Эдвины, я аккуратно сложил запис-ку Бэби и спрятал в карман, потом развернул яблоко, отрезал кусочек и сунул в рот. Сладкий сок разлился по моему языку. Хаш вырастила это яблоко. Хаш Макгиллен Тэкери, с ударением на Макгиллен. Она удобряла дерево, растила его и, возможно, сорвала это яблоко собственной рукой. А потом она очистила его, вынула сердцевину и отдала своей племяннице, чтобы та завер-нула его и спрятала в моем кармане, как облатку во время причастия…
Бесшумно открылась дверь, и вошла Эдвина. Синее платье-костюм сидело на ней, как на манекене, белоку-рые волосы были уложены волосок к волоску. Ей ис-полнилось пятьдесят пять, и ее окружала крепкая броня. Она прошла через избирательные кампании, сборы пожертвований, политические маневры, сделала карьеру как хозяйка дома. Эту цену она заплатила за то, чтобы стоять рядом с Алом, а не впереди него. Мне не хватало той жизнерадостной Эдвины, с которой я когда-то по-знакомился. Но тогда она еще не знала, что требуется, чтобы выжить при всеобщем внимании.
— Ты никогда не садишься, — заметила она. Глаза у нее покраснели, но это было заметно только при пристальном взгляде. Эдвина никогда не была спор-тивной или изящной, но всегда оставалась сильной.
— Сядь, Николас, — приказала она. — Ради всего святого, должен же хоть кто-то в этой семье делать то, что я говорю!
— Слишком много туали заставляет меня нервни-чать. — Я кивком указал на кресло, обитое зеленоватой тканью со сложным узором.
Эдвина горько улыбнулась и покачала головой.
— Сколько гетеросексуальных армейских офицеров так разбираются в обивочных материалах, как ты?
— Я в отставке. Могу стать декоратором. Мне нужна работа.
— О, нет, Николас, ты никогда по-настоящему не уйдешь в отставку. Ты умрешь, сражаясь за какое-ни-будь доброе дело далеко от дома, пытаясь доказать то, что доказать невозможно. Что, черт возьми, ты пыта-ешься доказать вот этим? — Она указала на подарочную корзину.
— Миссис Тэкери прислала тебе подарок. Мне пле-вать, что ты с этим сделаешь, но ей я скажу, что тебе по-нравилось.
— А она тебе поверит?
— Нет.
— Тогда не стоит беспокоиться. Я ненавижу эту женщину. А она ненавидит меня.
Я кивнул:
— Все ясно. Я хочу знать, что говорит Ал?
— Разумеется, рвет на себе волосы. — Эдвина засто-нала. — Наша беременная дочь в Джорджии и отказы-вается с нами разговаривать. И ты — единственный ис-точник информации, который имеется в нашем распо-ряжении. Так что ты должен сказать, что мне говорить Алу об этих людях, которые увезли мою дочь. Расскажи мне о Дэвисе Тэкери. И о ней, его матери.
Я протянул ей последний кусок яблока.
— Попробуй вот это.
Она нахмурилась, глядя на ломтик с бело-красной мякотью на моей ладони.
— Через час я должна фотографироваться с Органи-зацией женщин-борцов за независимость или с члена-ми Фонда спасения морских моллюсков, или черт знает с кем еще. Я не помню всех мелочей из моего расписа-ния. Но губы у меня уже накрашены. — Она указала на свой четко очерченный рот. — Я не могу есть. Да я к тому же и не голодна.
— Ты хочешь знать, из какого теста сделана Хаш Тэ-кери? Кто она и как живет ее семья? Все ответы в этом, — я кивком указал на яблоко.
Эдвина уставилась на меня:
— Кажется, они основательно промыли тебе мозги.
— Попробуй яблоко.
Эдвина аккуратно откусила крохотный кусочек, по-жевала. Ее глаза вспыхнули, потом превратились в ще-лочки. Она выплюнула изжеванную мякоть на ладонь и выбросила в вазу с белыми розами.
— Что ты хочешь сказать?
— Эти люди очень ответственно относятся к тому, что создают. Они много работают и кажутся честными. Вот что я пытаюсь сказать. А яблоко просто вкусное.
— Моя дочь беременна, она вышла замуж, а мне хо-чется забиться в угол и завыть. Не угощай меня яблока-ми, не говори мне, будто тебя вдруг осенило, что она сделала правильный выбор!
— Эдди считает, что следует зову своего сердца Права она или нет, но вы с Алом нужны ей, чтобы под-держать ее выбор.
— Нет. Она должна приехать к нам. Я долго молчал, потом сказал:
— Она твоя дочь, и она беременна.
Эдвина вцепилась в спинку кресла. Ее глаза увлаж-нились, но губы были крепко сжаты.
— Моя мать не разговаривала со мной в течение двух лет после нашей свадьбы с Алом. Это было ужасно. Мне нелегко и сейчас.
— Тогда почему ты ведешь себя так же по отноше-нию к Эдди?
— Потому что моя мать была права! В свое время. Она была права, утверждая, что я сделала глупый выбор, вышла замуж за человека ниже меня по положению, по-ставила под угрозу мою репутацию и мое будущее. Слава богу, что она ошиблась насчет Ала. Ты думаешь, в то время я понимала ее мудрость? Вовсе нет. Я любила Ала, но мало знала его. Я выходила за него из-за сенти-ментальной романтичности, идеалистических мечта-ний и, честно говоря, из-за радостей секса. Мне просто повезло, что Ал оказался не только добрым человеком и хорошим любовником.
— Эдди твоя дочь, — повторил я. — Ребенку необхо-дима поддержка матери.
— А ты думаешь, я этого не знаю? — Эдвина спрята-ла лицо в ладонях. — Господи, что мне делать? Сказать ей, что она поступает правильно, разрушая свою жизнь?
— Может быть, она ничего не разрушает. Вполне ве-роятно, Дэвис Тэкери стоит того.
— Да неужели? Пока что он продемонстрировал только способность уложить в постель самую рассуди-тельную молодую женщину планеты и сделать ей ребен-ка. И она ему это позволила. Моя дочь, с которой я го-ворила о контроле над рождаемостью с того самого мо-мента, как она достаточно подросла, чтобы понять все! Я водила ее в клинику, где ей все показали на анатоми-чески идентичных куклах. Моя дочь, которая в двенад-цать лет искренне пришла к философскому выводу о том, что девственность и целомудрие можно и нужно защищать. Какой-то юнец оказался настолько ловким и хитрым, что сумел заставить ее отказаться от основных ценностей нашей семьи, наших друзей, окружающих нас людей. Какой-то выскочка с фермы смог сбить с толку мою… — ее голос задрожал, — мою девочку, такую благоразумную, и разрушить ее будущее, которое так много для нее значило…
— Оно много значило для тебя, — поправил я. — Если ты сейчас перестанешь общаться с Эдди, ты об этом пожалеешь. Ты будешь не права.
— Нет. Она вернется домой. Ты увидишь. На моих условиях.
— А что собирается делать Ал?
— Мы это обсуждаем. Я уже сказала тебе, что он до-верил мне разбираться с этой ситуацией.
Я подумал: «И это человек, нашедший меня в мек-сиканской больнице, когда мне было четырнадцать? И это человек, который привез меня к себе домой и сде-лал все, чтобы я почувствовал себя своим? Эдвина лжет. Он никогда не оставит дочь в беде».
— То есть ты хочешь сказать, что Ал зол на тебя, как черт?
Эдвина выбросила вперед палец с длинным наманикюренным ногтем, напоминающим коготь хищной птицы.
— Он не был в тот день в парке, когда мы едва не… Когда ты… Эдди — моя дочь, и я не могу забыть… — голос Эдвины прервался, и ей пришлось несколько раз глотнуть, чтобы взять себя в руки. — Черт побери, Ни-колас, она же согласилась с тем, что ее жизнь не должна пройти впустую! Мы договорились о том, что она подо-ждет с браком и детьми, пока не займет место в отделе по связям с общественностью. Что она будет делать с ребенком на руках в ее возрасте? И каким-то пустым местом вместо мужа? Николас, их брак даже не являет-ся законным! Если бы только она пришла ко мне в тот момент, когда поняла, что беременна, я бы помогла ей справиться с трудностями.
— Если ты имеешь в виду, что заставила бы ее сде-лать аборт, — медленно сказал я, — то, вероятно, как раз поэтому Эдди к тебе и не приехала. И вероятно, как раз поэтому она не хочет говорить с тобой сейчас.
Эдвина окаменела.
— Я не уверена в том, что именно посоветовала бы ей. — Ее голос звучал ровно, почти равнодушно. — Но я не заслуживаю того, чтобы выслушивать твои инсинуа-ции. Я всегда за свободный выбор, Николас. Не за аборт, а за возможность выбора.
— У моей матери в свое время не было выбора. Ее отец ей его не оставил.
— Ты не можешь сравнивать…
— Нет, могу, — очень тихо ответил я.
Я встал, а они сели. Эдвина и ее советники — мафия родственниц с фамилией Хэбершем, умные подруги, помощники с красивыми прическами и полированными ногтями. Двадцать человек расселись вокруг неболь-шого овального стола в маленьком конференц-зале в западном крыле Белого дома.
Тема заседания: Хаш Тэкери и ее сын. За и против.
— Полковник, скажите, она выглядит как белая женщина или можно сразу сказать, что ее бабушка была индианкой? С этим надо как-то работать или мы можем использовать это с выгодой для нас? — спросила черно-кожая помощница без тени иронии.
— У нее рыжие волосы и зеленые глаза, — сказал я. — Она курит индейскую трубку, получила степень ба-калавра по бизнесу в вечернем университете, воспитала сына, который готов перегрызть глотку любому ради Эдди.
— Она курит! — одна из советниц записала инфор-мацию и нахмурилась.
— А как насчет религии? — спросила другая, глядя в свои записи. — Насколько мне известно, Дэвис Тэкери посещал нечто под названием евангелистская церковь Урожая с песней. Его мать все время делает внушитель-ные Пожертвования. Эта церковь объединяет все рели-гии. Пастор — женщина.
— И что же они делают? Укрощают змей? — дро-жащим голосом поинтересовалась сухощавая блондин-ка, нервно вертя в руках двухсотдолларовую золотую ручку. — Заговаривают болезни? Лечат верой?
— Поют, — уточнил я. — Вчера преподобная Бетти и ее хор были на ярмарке. Они пели «Пусть не разорвет-ся круг», Хаш Тэкери пела вместе с ними. И играла на бас-корыте.
— На чем?!
— Это перевернутое металлическое корыто. В днище делают дырку, протягивают сквозь него толстую струну и привязывают ее к шесту. Одной ногой надо упереться в корыто, левой рукой держат шест, правой играют на струне. Напоминает басовое звучание виолончели, если вы умеете играть. Хаш Тэкери умеет.
— Это все индейские штучки, — заметила брюнетка в очках и сделала запись в блокноте. — Нам нужна фо-тография. Мы должны сфотографировать вас и прези-дента с новыми родственниками, миссис Джекобс.
Эдвина кивнула:
— Хорошо. Но сначала я хочу сама встретиться с ней. Потрясти ее клетку. Показать, с кем она имеет дело.
— Думаю, ей все равно, с кем она имеет дело, — за-метил я.
— Николас, не тебе судить о женщинах! Пойми, эту даму спасать не нужно! Она не похожа на Золушку!
Я отвернулся от окна, за которым подстригал траву садовник, и посмотрел на Эдвину.
— А ты неплохо осведомлена.
— Разумеется. Ну, чего же ты ждешь, Николас? На-падай, атакуй, скажи, что я настоящая сука, что я нару-шила какой-нибудь кодекс чести, раз собрала о ней всю имеющуюся информацию. Но не забывай, что о нашей семье каждый может узнать все. Кстати, почему ты ее защищаешь?
— Потому что она не давала тебе повода нападать. Хорошо это или плохо, но Эдди теперь член ее семьи. Так что ты нападаешь на свекровь Эдди. Это плохо для твоей дочери. А еще я делаю это потому, что Хаш Тэкери — не обычная женщина. Потому что я хочу в нее ве-рить.
Эдвина встала.
— Ну, вот что. Я не позволю, чтобы мою дочь одура-чили недостойные родственники ее мужа. Я заключу с тобой сделку, Николас. Ты уговоришь Хаш Тэкери встре-титься с Алом и со мной, и мы посмотрим, выстоит ли ее репутация во время небольшого допроса. Если она так безупречна, как ты говоришь, то Хаш с честью вы-держит испытание.
— Договорились, — кивнул я.
— Я уверена, что на самом деле Эдди Джекобс не хочет здесь оставаться, — сказала я Мэри Мэй. Мы сто-яли на заднем дворе и смотрели вверх на окно спальни Дэвиса. — Она не из тех, кто будет выращивать яблоки. И потом, у нее есть дом, деньги… В конце концов, ее родители руководят нашей страной.
Мэри Мэй нагнулась ко мне и прошептала:
— Но подумай о той рекламе, которую получит наша ферма, если она здесь задержится.
— Прекрати!
Мы услышали шорох кустов за углом дома. Агент секретной службы пробрался через заднюю веранду, за-ставленную плетеной мебелью, и заглядывал в большие глиняные горшки с желтыми хризантемами, раздвигал ветки крупных гортензий, скрывавших большинство окон.
— Они похожи на енотов, — тихонько сказала я Мэри Мэй. — Стоит только отвернуться, как они уже у твоей двери.
Агент помахал нам.
— Это всего лишь обычная проверка, мэм, — объяс-нил он, двигаясь вдоль задней части дома и продолжая осматривать окна.
— Наверное, ему не нравится, что окна не запира-ются, — с тревогой заметила Мэри Мэй. — Смотри, он Делает записи в своем карманном компьютере. У них открыт файл на тебя и на твой дом! Тебе нужны замки.
— Мне замки ни к чему. У меня есть охотничьи Ружья, и я готова убивать.
Одни разговоры! Я вытерла рот рукой. Весь день я ощущала страх, словно кислый привкус на губах. Как много захотят узнать эти люди? Сколько им уже извест-но? Что они расскажут, если узнают? Что будет делать Якобек?
Мэри Мэй, которую мучили обычные страхи, схва-тила меня за руку.
— Хаш! Ведь все ружья заперты в шкафу Дэви, прав-да? Секретная служба обязательно спросит! И они захо-тят взглянуть на лицензию!
Я закусила губу.
— Пусть посмотрят. Мне плевать.
Как и большинство респектабельных жителей округа Чочино, Дэви был яростным противником лицензий на ношение оружия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41