теперь Тони перетащил его с собой в Вегас и устроил работать в «Клондайк» в отдел технического обслуживания.
— Ты должен быстро провернуть для меня одно дельце, — сказал Ринальди. — Сделай все один. И держи язык за зубами. Запомни, никто ни о чем не должен знать, кроме нас с тобой. Понял?
— Конечно, мистер Ринальди, — хмыкнул Лумис. — Кого замочить?
— Очень смешно. — Тони даже не улыбнулся. Он расстелил на столе перед собой план мотеля и провел пальцем вдоль стены между двумя комнатами. Потом жестом пригласил Лумиса придвинуться поближе. — В этом крыле здания семь номеров. Комната в конце коридора и соседняя должны быть свободными. Или стать свободными.
Лумис кивнул, внимательно рассматривая план.
Когда-то он был отличным плотником.
Тони продолжал:
— В каждом номере на стене висит большое зеркало, — он ткнул указательным пальцем в предпоследнюю комнату, — я хочу, чтобы здесь ты врезал вместо зеркала одностороннее зеркальное стекло, чтобы мы могли наблюдать за всем происходящим из соседнего номера. Ясно?
— Да-а-а… — Лумис прищурился. — Придется, наверное, пробить…
— Меня абсолютно не волнует, что там тебе придется пробивать. Сделай, как я сказал, и все. Возьмешь ключи у Овербери — это управляющий — и сделаешь все сегодня вечером. К завтрашнему дню все должно быть готово.
Лумис улыбнулся и стряхнул пепел сигареты.
— Не волнуйтесь, мистер Ринальди.
На лице Тони появилась и тут же исчезла улыбка.
— А завтра же вечером все вернешь на место, повесишь зеркало, как было.
— Сделаю, мистер Ринальди, не волнуйтесь.
— Тогда вперед, за дело, — сказал Тони, сворачивая план.
Он дождался, пока Лумис выйдет из комнаты, придвинул к себе телефон и набрал номер Овербери в мотеле. Пять минут втолковывал ему, что в двух номерах мотеля нужно кое-что подремонтировать. Но что именно, объяснять не стал.
Овербери захотелось поспорить.
— Крайняя комната занята. Я могу… — начал было он.
— Так освободи ее! — рявкнул Тони. — Если надо, посели их в другой номер, предоставь скидку. Парня, что придет от меня, зовут Лумис. Дай все, что ему понадобится. И не спорь со мной больше, понял?
Овербери вздохнул:
— Да, сэр.
Тони повесил трубку и откинулся на спинку стула. На сегодня у него осталось только одно дело: дождаться Лензи и объяснить, что от него требуется. А именно: позаботиться об Оуэне Роуне.
Следующий в списке — Брент Мэйджорс. Убрать с дороги излишне честного Мэйджорса, и дельце пойдет.
Тони хищно улыбался, поглаживая усики.
Дебби не слишком понравилось шоу, во всяком случае, она ожидала большего. Певица Линда Фостер порадовала ее великолепным голосом, к тому же Дебби смогла разобрать все слова. Она считала, что у всех современных певцов неразрешимые проблемы с дикцией — понять, о чем они поют, совершенно невозможно.
Но Джей Ди Фэлкон представлял собой нечто невообразимое! Некоторые из его шуток были ужасно смешными, но непристойные словечки смутили бы даже пьяного сапожника. Дебби не считала себя ханжой и слышала все эти выражения не раз и не два, в разных ситуациях. Но вот так, на публике, при таком скоплении народа!
Хорошо, что в зале было темно и никто не видел ее лица. Хотя, похоже, всем вокруг этот номер нравился. Правда, время от времени у многих захватывало дух от очередной скабрезности, но тем не менее зрители хохотали, запрокинув головы, и бешено аплодировали.
Дебби решила, что в ней говорит сейчас строгое религиозное воспитание, полученное в детстве.
Но Пол был еще более шокирован, чем она. По крайней мере он таким казался.
Наконец он наклонился к ней и с жаром прошептал:
— Дебби, пойдем отсюда! Мерзкий тип, его нужно засадить за решетку!
При мысли о том, что сейчас придется встать и демонстративно уйти на глазах у всех, привлечь к себе внимание, ей стало жутко. Лучше уж потерпеть.
— Мы не можем этого сделать, Пол, — зашептала она. — Вдруг мистер Мэйджорс обидится. А ведь он так любезно и предупредительно относится к нам.
Давай уж досидим до конца.
Когда шоу закончилось, Дебби испытала настоящее счастье. Теперь они смогли спокойно покинуть зал вместе с толпой зрителей. В казино к этому времени набилось множество народу. В игральном зале стоял оглушительный шум: лязгали автоматы, раздавались выкрики, визг — люди выражали так свои эмоции, если выигрывали или проигрывали.
Дебби не терпелось уйти отсюда, она рвалась поскорее оказаться в номере. Пол был довольно неразговорчив весь вечер, но вежлив и предупредителен.
Дебби желала его. Она хотела оказаться с ним в постели, хотела почувствовать его ласки и объятия, хотела… да, хотела ощутить его внутри себя! , о.
Она попыталась поторопить мужа, но эта задача оказалась ей не по силам. Пол еле передвигал ноги, останавливался поглазеть возле каждого стола. Дебби же азартные игры нисколько не интересовали, ей было здесь скучно.
Наконец ей удалось вывести его в фойе, и они направились к лифтам.
Внезапно Пол остановился.
— Дебби, мне нужно переговорить с одним человеком. Буквально пару слов сказать. Может, поднимешься наверх? А я догоню тебя через минуточку.
И, даже не глядя на нее, он высвободил свою руку и быстро пошел через фойе.
У Дебби заныло сердце и все внутри похолодело.
Она не могла сдвинуться с места, просто смотрела ему вслед.
Она видела, как Пол остановил высокого седого мужчину с бородкой. Ей показалось, что она уже где-то видела этого человека, только никак не могла вспомнить, где и когда. Они с Полом перебросились несколькими фразами, потом вместе ушли, растворившись в толпе.
Дебби устало побрела к лифту.
Похоже, вчерашняя ночь повторится. Она уже не сомневалась в этом. Пол не придет «через минуточку». Он заявится через несколько часов, может, даже на рассвете, и ей опять придется провести ночь в одиночестве.
Поднимаясь на лифте, она наконец вспомнила, где видела того седого господина. Сегодня утром, у бассейна. Это с ним отошел поговорить славный огромный парень, Сэм Хастингс.
Карл Десантис расхаживал по комнате от окна к противоположной стене и обратно, разбрасывая за собой клочки бумаги. Теоретик был погружен в размышления. Ему не хотелось спать, хотя уже было около полуночи. Так с ним обычно бывало, когда он планировал очередное дело. В такие периоды он почти не спал.
Смогут ли справиться со всем парни Лэшбрука?
Очень нужен, просто необходим свой человек в комнате дежурного в галерее. Лэшбрук обещал подыскать кого-нибудь подходящего, но пока ничего не сделал.
Удастся ли обойтись без стрельбы? Пальба, кровь всегда приводят к ненужной суете и накалу страстей.
Куда лучше выполнять работу без лишнего шума, тихо и вовсе без оружия. Идеальный вариант — вообще провернуть дело так, чтобы ни одна душа об этом не знала некоторое время. Но сейчас не тот случай.
Десантис помотал головой и полез в карман за пачкой сигарет.
В плане слишком много «если»! Дело слишком сложное. Требуется буквально секундная точность. Это не слишком хорошо. В этом слабость плана.
Со временем на сей раз вообще было много проблем. Вернее, с его отсутствием. Как правило, столь сложное дело он обдумывал и планировал неделями.
Хотя бывали такие мероприятия, которые он разрабатывал за несколько дней, а то и часов. И все всегда отлично получалось. Тогда его мозг работал с максимальной интенсивностью, а недостаток времени лишь стимулировал скорость мыслительного процесса.
Тут он сообразил, что на этот раз ему придется испытать еще большее давление из-за цейтнота. Вместо утра вторника, трех часов или что-то около того, как намечали раньше, придется брать бронеавтомобиль утром в понедельник, в День труда. Возможно, Лэшбруку такой перенос не слишком понравится, но так будет лучше. Десантис знал, что Лас-Вегас всегда гудит, шумит и веселится напропалую во время национальных праздников, и потому все вокруг будут менее настороженными. К тому же люди, вынужденные работать в праздники, не любят эти дни, что вполне естественно, и потому будут вялыми и апатичными.
Теоретик вздохнул и направился к столу, шаря в карманах в поисках спичек. Закурил сигарету и в очередной раз принялся рассматривать схемы, хотя помнил их наизусть, знал вдоль и поперек.
План хороший, крепкий: напасть на бронемашину сразу, как только она выедет из казино, может, даже прямо в портике. «Клондайк» для этой цели особенно подходящий объект, потому что сюда машина заезжала в последнюю очередь и, погрузив здешнюю выручку, увозила все деньги в хранилище, расположенное в деловой части города. Так что отсюда она поедет, битком набитая долларами, собранными и в других казино, и в «Клондайке».
Он сел за стол и разложил перед собой диаграммы. Лампа На столе замигала, погасла, потом опять ярко загорелась и снова погасла, на сей раз окончательно; комната погрузилась в темноту.
Десантис выругался вполголоса и снял с дампы абажур. Так и есть: перегорела.
Он вспомнил, что видел пару запасных лампочек в маленькой кухоньке. Аккуратно, на ощупь обыскал полки и добыл одну, на сто ватт. Вернувшись в комнату, добрался, осторожно ступая, до стола и тут прямо-таки застыл на месте от внезапно осенившей его идеи.
А если отрубить все освещение в «Клондайке»?
Или вообще отключить электричество в этой части Стрипа?
Попробуем соединить с уже разработанным планом. Захватив броневик с деньгами, ребята в темноте выезжают на нем за пределы казино и двигаются по улице, которая уже проверена, — Хиггинс-авеню.
Вдоль этой дороги, примерно в миле от «Клондайка», развернулось строительство, выросли новые дома.
Примерно половина из них уже достроена, а огромный участок земли подготовлен к началу работ. Там он Встречает бронемашину с вертолетом, который уже заказал, забирает свою долю и быстренько смывается. Лэшбрук и его люди останутся в Вегасе. Он перебросит их на вертолете от выпотрошенной машины к старому дому в противоположной части города, где они отсидятся, пока не утихнет шум. Там он с ними и расстанется.
Допустим, полицейские вычислят, как все произошло. Вполне возможно, они догадаются, что вся команда слиняла вместе с добычей на вертушке. Почему бы и нет?
Надо не забыть предупредить пилота вертолета об изменении плана: утро понедельника, а не вторника.
Он отвалит сразу после дела, попросит высадить его где-нибудь недалеко от автобусной станции, доберется до Лос-Анджелеса, а там сядет на самолет, и только его и видели.
Десантис улыбнулся в темноту. Неплохо, очень даже неплохо. Теперь все стало четче вырисовываться. Такой план должен сработать. Если, конечно, каждый выполнит свою часть работы безупречно.
Правда, это его задача — проследить, что и как они будут делать.
Линда сказала Бренту, что выросла в гетто. На самом деле ее детство прошло в Уаттсе, который, строго говоря, не был густонаселенным, многоэтажным, многоквартирным гетто, о каких постоянно твердили особо чувствительные общественные деятели.
Но во всех остальных отношениях Уаттс был самым настоящим гетто. Линда выросла не в огромном человеческом муравейнике, а в маленьком домике, который ее семья арендовала, в двух кварталах от Сто третьей улицы. Дом пребывал в запущенном состоянии, хозяин его жил в западной части Лос-Анджелеса. Найти его, добраться, дозваться, когда, к примеру, древний водопровод выходил из строя, было совершенно невозможно. Но если вдруг, не дай Бог, по какой-нибудь причине чек об оплате аренды задерживался на несколько дней, он мог и самолично нагрянуть к своим жильцам.
Только в десятилетнем возрасте Линда впервые совершила путешествие за границу Уаттса, который, казалось, рос гораздо быстрее, чем она сама. Первоначально Уаттс, населенный чернокожими жителями, с севера был ограничен Манчестерским бульваром, но потом, к тому времени когда Линда навсегда покинула родительский дом, этот район разросся до самого бульвара Вашингтона, то есть более чем на пять миль.
В раннем детстве жизнь Линды была ограничена школой, домашним хозяйством и кинотеатром на Сто третьей улице. Школа находилась в десяти кварталах от дома. Кроме старших Фостеров, Джона и Грэйс, в семье было шестеро детей. Линде, как самой старшей, приходилось выполнять и всю домашнюю работу, вести хозяйство, нянчиться с младшими братьями и сестрами. Родители целыми днями работали. Отец был дворником сразу в нескольких домах Голливуда; мать каждое утро садилась в старый красный автомобиль (пока он не сломался), добиралась до центра города, там пересаживалась на другой транспорт и ехала в Белэйр. На дорогу у нее уходило три часа. Она работала уборщицей у одного из голливудских продюсеров.
Так жизнь Линды и крутилась между посещениями школы, попытками содержать дом в более или менее ухоженном виде и заботами о малышах. Если у нее скапливалось немного денег и ей удавалось выкроить время, она ходила в ближайший кинотеатр, пока его не прикрыли и не заколотили досками окна.
Больше всего она любила музыкальные фильмы. Став постарше, Линда, конечно, поняла, что эти ленты были слишком прилизанными, сияющими и благополучными и не имели ничего общего с унылой каждодневной обыденностью жизни в Уаттсе. Но в те годы воображение уносило Линду далеко-далеко от убожества ее существования. Она выучивала наизусть слова и мелодии и возвращалась домой, пританцовывая и напевая.
Когда годы спустя Линда обращалась мысленным взором к тому времени, ей казалось, что в детстве она не видела ни одного белого лица. Наверняка это было не так, ведь во многих магазинах на Сто третьей улице владельцами да и продавцами были белые. Возможно, такое ощущение связано с тем, что рядом, среди соседей или друзей, не встречалось ни одного белокожего ребенка. А те немногочисленные белые, которых она все-таки видела, были взрослыми людьми.
Таким образом, Линда долго не сталкивалась с расизмом, за исключением пары не слишком серьезных случаев, — до самого своего отъезда из Уаттса. Это было и плохо, и хорошо одновременно. Шок, какой она испытала, столкнувшись, уже взрослой, с расовыми предрассудками, предубеждениями и ненавистью, был сильным, но горечь и ожесточение, которые появляются у большинства чернокожих буквально с рождения, не настолько глубоко укоренились в Линде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37