Бретельки нежно-розового лифчика упали с плеч, пока Люк зубами, подцепив за кружево, убирал чашечки. Пальцы его трудились над застежкой.Она не поддавалась, и Люк почти рычал от нетерпения. Хиллари тоже каждая секунда казалась вечностью.Зная все, что последует, предвкушая волшебные прикосновения его губ к ее обнаженной груди, она тоже приложила руки к схватке с этой упорствующей принадлежностью дамской экипировки. Вместе они ее одолели. Побежденный лифчик свалился на пол, а Хиллари, обретя свободу рук, обвила ими шею Люка и притянула его к себе.Шепча ее имя, Люк наклонил голову, коснулся губами ее груди и стал осыпать поцелуями. Его рот торил дорожку от поросли под мышкой к розовому бугорку, правая ладонь накрывала другую грудь, а большой палец покоился там, где стучало сердце — сердце, которое едва не выскочило наружу, когда Люк — для полноты ощущений — пустил в ход еще и язык. Но вот он настороженно замер, стараясь не торопить приближение развязки, а Хиллари, приподнявшись, выгнулась ему навстречу и тоже замерла, упиваясь неистовым, жгучим наслаждением.Но главное было впереди. Его ласкающая ладонь соскользнула с груди вниз — к густой поросли в ложбинке между бедер. Скользнула и, охватив холмик лодочкой, заскользила по шелку белья.Хиллари вся превратилась в сгусток пламени. Раскинув ноги, она уже сама приглашала войти в нее. И Люк не заставил себя ждать. Ладонь его нырнула под кружева и шелк и устремилась к средоточию ее женского тепла.По прошлому опыту Люк знал, как ее ласкать. Он умел с пылкой нежностью и дьявольской сноровкой удовлетворять ее желания, чувствуя себя единственным в мире мужчиной, который владеет ключом к ее скрытым сокровищам, запертым влажным сокровенным замком.Подняв голову. Люк окинул Хиллари долгим взглядом. Он увидел, что она уже не контролирует себя, страсть овладела ею целиком, разрумянив щеки и затуманив ирландские ее глаза. Первый пароксизм уже наступил, и ему доставляло огромное удовольствие наблюдать его фазы. И, любуясь ею, сомлевшей, изнемогающей, он чувствовал, как и сам теряет над собой контроль. Стремительно откатившись в сторону, он схватил брошенные на пол джинсы и нашарил в кармане обернутый в фольгу пакетик. Секунду спустя он уже снова был с Хиллари.Она встретила его алчными объятиями. Руки цепко скользнули по его спине, и все, что ей хотелось выразить, она сказала языком любви — прикосновениями, поцелуями, ласками. Он уже снял с себя трусы, и теперь она могла исследовать его тело в полное свое удовольствие. Удовольствие, но не удовлетворение. Она жаждала абсолютной близости. Она жаждала его в себе. И, охватив любящей рукой его пульсирующий огонь, она направила его в себя. Сладостная волна захлестнула их обоих…— Ах, моя Ирландочка! — прошептал он, зарываясь лицом в буйную гриву ее волос.Ее крепкое, упругое тело приняло его в себя, уютно охватив собой, как эластичная перчатка. Он скользнул в нее, потом мягко подался назад. Для него это было раем и адом. Раем — окунаться в ее живое тепло, адом — подавлять бешеное желание, оттягивать сладостный финал.Он старался замедлить свое восхождение на вершину блаженства. Но она сводила его усилия на нет. Безрассудно пылкая, бесстыдно алчная в его объятиях, она требовала, чтобы он проникал в нее все глубже, поднимая бедра и забирая все, что он мог ей отдать.Безоглядно, безудержно. Вот они — последние содрогания. Волна экстаза нарастала… пульсировала… взорвалась обжигающим гейзером и поглотила ее.И Люка накрыла эта истомная волна. Он погрузился в нее глубже, чем она. А затем, застыв на несколько секунд, изнемогший, рухнул в ее объятия.Сколько времени прошло, прежде чем она очнулась от забытья, Хиллари не знала. Сначала к ней вернулось восприятие внешнего мира. Она ощутила пушистость ковра под собой, тяжесть мужского тела, придавившего ее сверху, удивительную мягкость волос под ее пальцами, расслабленно теребившими спадавшие на затылок Люка пряди. А в голове просыпались мысли, мысли о том, что произошло сейчас, о том, что они вместе испытали.Такого упоения она не испытала в тот последний раз — четыре года назад.И пока Люк, очнувшись, ласкал губами ее обнаженное плечо, Хиллари говорила себе: да, то, как он умерял свое мучительное желание нежностью, как старался доставить наслаждение не только себе, но и ей, было выражением любви, подлинной и непосредственной. И сегодня их любовь была разделенным чувством, выше физического влечения. Стоит ли сомневаться, что он чувствует к ней нечто большее, чем одно лишь плотское желание?Но Хиллари боялась надеяться на большее, ведь она и раньше надеялась — надеялась, что он любит ее, а это оказалось не так. И теперь она разрывалась между надеждой и боязнью очередного разочарования.Она лежала совеем тихо, прислушиваясь с замиранием сердца. Мало ли что, вдруг он скажет заветное слово, пусть даже не само это слово, а что-нибудь заменяющее его? Но он молчал. И щемящая боль пронзила ей сердце.— Уже не вернешь, — внезапно проговорил он, интуитивно чувствуя: что-то не так.Хиллари знала, что именно не так, но оттого ей было не легче.— Опять дергаешься, — прошептал он ей на ухо и кончиком языка провел по чувствительному местечку за мочкой.Хиллари вздрогнула. Он коснулся одной из ее эрогенных зон. Нет, не ее вина, что она млеет в его объятиях.Он провел губами по всей ее шее, нежно, ласково, щекоча кожу.Как бы там ни было, сейчас ей перед ним не устоять. Единственное, что оставалось, — не противиться, а борьбу она продолжит в другой раз.Но даже сейчас, когда он снова наслаждался ею медленно, нежно, истово, чувство самосохранения требовало от нее, чтобы она не отдавалась ему вся, придерживая что-то для себя. И это что-то было ее сердце.Само собой разумеется, в конце концов они оказались в его королевских размеров кровати, в объятиях друг друга, под одеялами. Кровать занимала почти всю крошечную спальню.— Надо бы, пожалуй, поспать, — пробормотал Люк, не без сожаления отмечая, что у нее сами собой смежаются веки. — Нам предстоит суматошный день.Хиллари сонно кивнула:— Верно. Завтра мы переезжаем.— Да нет. Мы везем Энгуса и Клэр в горы. И я уже все устроил.— Что устроил?— Наш уик-энд. Я заказал на завтра две комнаты в пансионате. Энгус еще ни разу не был в этих краях, и я обещал ему показать наши горы.От этой новости сонливость Хиллари как рукой сняло.— Как мило, — сказала она ледяным голосом и, отстранившись от Люка, переместилась на самый край огромной кровати. — Надеюсь, вы чудесно проведете там время.— Шутишь? — процедил сурово Люк, любуясь ее надменно напрягшейся голой спиной. — Ты едешь тоже.Полуобернувшись, она через плечо кинула на него уничтожающий взгляд:— Еду? Кто сказал?— Я говорю.— Это что — приказ? спросила она с вызовом.— Не понимаю, в чем проблема?— Опять принялся за свое? — Усевшись на краю кровати, она натянула на себя простыню и тщательно обернулась ею, подоткнув под мышками.— За какое «свое»? — Люк знал, за что ему сейчас хотелось приняться — сорвать с нее простыню и снова предаться любви.— Затеваешь то или другое, не дав себе труда посоветоваться со мной или по крайней мере сообщить заранее.— Я сейчас тебе сообщаю.— Постфактум.— Что тут плохого?— А тебе не приходило в голову, что мне, возможно, не хочется отправляться в Смоки-Маунтинз на нынешний уик-энд?— Да брось, Хиллари, Ты же любишь ездить в горы.— Люблю — не люблю, не о том речь, — раздраженно буркнула она.— А о чем?— О том, что ты и раньше такое выкидывал. — Воспоминания Хиллари об их прошлом не доставляли ей удовольствия. Правда, сегодняшняя его выходка не шла в сравнение с той давней историей, когда он подписал контракт, по которому на два года, а то и на дольше уезжал из Штатов. Но туг важен был принцип.— Не понимаю, черт возьми, о чем ты говоришь.Он не скрывал раздражения, и это только подливало масла в огонь.— Я говорю о том, что ты предпринял четыре года назад, когда подписал контракт и даже не подумал сказать мне обитом, поставив перед свершившимся фактом.— Ну и что из этого следует?— А то, что ты неисправим, Люк. Никогда со мной не считаешься, никогда не советуешься, будто я пустое место.— Вон оно как. Значит, ты ждешь, что я буду заранее с тобой согласовывать каждый мой шаг?— Я жду, что ты будешь согласовывать со мной то, что требует моего участия или как-то меня касается. Не так уж много я прошу.— Совсем немного. Всего лишь моей независимости, — буркнул Люк и, соскочив с кровати, натянул джинсы.— Я не посягаю на твою независимость, — возразила Хиллари. — Я лишь пытаюсь защитить наши отношения.Но последние ее слова прозвучали в пустой комнате. Люка уже не было.Ошеломленная, Хиллари сидела на краю кровати, не веря, что он способен так поступить с ней. Он опять от нее ушел. Мысли у нее разбегались, единственное, что она чувствовала, — волною накатившуюся боль. Нестерпимую, острую боль.Закрыв глаза, она попыталась перевести дыхание, но перед нею стали проплывать образы прошлого. Тогда, как и сейчас, она ничего не сумела предугадать. Беда свалилась на нее неожиданно.— Поесть не хочешь?Звук его голоса испугал ее. Она открыла глаза. Люк стоял в дверях с самым мирным видом; в руках у него было блюдо с чипсами.— Я думала, ты ушел, — сказала она хриплым от пережитого шока голосом.— Да, ушел. На кухню, за едой. Чертовски есть хочется. Куда, по-твоему, я мог уйти, Хиллари? Это моя квартира, — сухо напомнил он.— Я думала, ты опять меня бросил, — прямодушно ляпнула она, еще не опомнившись от, душившего ее волнения.— Опять? — нахмурился Люк. — Когда я бросал тебя?— Бросил. Четыре года назад.— Ты сама сказала — уходи, — напомнил он, ставя чипсы на ночной столик.— Ты все равно собирался уйти, независимо от того, что бы я сказала, — печально возразила она. — Ты ясно это выразил. А я-то думала, между нами было что-то особенное. — Какими словами объяснить ему; как она жаждала близости, овеянной романтическим чувством? И именно тогда. Она ведь считала, между ними существует именно такая близость. Но она ошибалась. Как ошибалась почти всегда, когда дело касалось Люка.— Я тоже так думал, — отрывисто бросил он. Его признание было для нее неожиданностью.— Но Ты же сам разрушил наши отношения. Зачем?— Я не разрушал. Это ты ревновала меня к моей работе. Ни за что не хотела понять, как важно для меня начать дело самостоятельно, иметь собственную фирму, которую я открою на заработанные мною деньги. Ты хотела, чтобы я избрал легкий путь, взял подачку у своего отца или, того хуже, у твоего. — Тогда Люк считал, что, настаивая на займе у родителей, Хиллари замахивается на его независимость. Он и сейчас считал, что поступил правильно, добыв эти деньги сам.— Не в том дело, что ты хотел сам заработать деньги, — возразила Хиллари, — а в том, как ты себя вел. Вдруг — прямо как гром среди ясного неба — объявил мне, что подписал этот идиотский контракт. Ты сообщил мне об этом постфактум. Все равно что прямо сказал: плевать мне на тебя.— Почему? Потому что я не доложил тебе заранее?— Именно! Я никогда так с тобой, не поступала, — добавила она после паузы. Да, но она любила его тогда. И теперь тоже любит, помоги ей Бог! В самом деле, остается рассчитывать только на провидение, потому что Люк ни чуточки не изменился. Увы, он остался тем же человеком, который причинил ей столько страданий четыре года назад. Но ничего не попишешь! Она его любит или, скорее всего, никогда не переставала любить.Чувства Люка к ней, однако, были тайной, скрытой за семью печатями.Она вспомнила еще одно его высказывание из тех, которые так ранили ее четыре года назад. Он тогда сказал: «Если бы ты по-настоящему любила меня, ты поняла бы, почему мне непременно надо заработать эти деньги самому. А раз не понимаешь, значит, никогда и не любила по-настоящему».Вот так, запросто, поставил все с ног на голову — при том, что сам он ни разу, случайно даже, не обронил, не то чтобы всерьез сказать, «люблю». Такой упрек выглядел предельным оскорблением. Это было последней каплей.— Как я уже сказала, — продолжала Хиллари, — не в том дело, что ты предпринял, а в том, как себя вел. Поговори ты со мной заранее…— Так ты же сама и не давала мне говорить, — вставил Люк.— Значит, вот почему ты и не пытался объясниться со мной!Люк промолчал: он и сам не знал почему.— Так вот, позволь мне объяснить тебе, что я почувствовала тогда, Люк. Я почувствовала, что ничего для тебя не значу. Или занимаю в твоей жизни такое ничтожное место, что тебе и в голову не приходит делиться со мной своими планами — жизненно важными планами, определяющими твои намерения относительно меня. Мне стало ясно: близости, как мне казалось, между нами не было, ты моих чувств не разделял.— Я никогда ничего подобного не говорил, — запротестовал Люк.— Начнем с того, что ты вообще предпочитаешь помалкивать. Судить приходится по твоим действиям, Люк. Я объясняю тебе, какие чувства я испытывала, когда ты объявил мне, что решение принято, что ты уже подписал контракт и определился в своих планах.— Я не хотел… Черт! Ну откуда я мог знать, что ты это так воспримешь?— Большинство женщин только так это и восприняло бы. Люк. Не думаю, что я отреагировала как-то из ряда вон.— Пусть. Может, возводишь и мне объяснить, что я чувствовал…— Сделай одолжение.— Так вот, я считал, что ты должна радоваться моей удаче. А когда ты напустилась на меня… требуя, чтобы я взял деньги у моего отца или твоего… мне показалось… мне показалось… ну, что ты пытаешься давить на меня… контролировать.— В жизни не пыталась.— Я вовсе не старался показать, что ты для меня ничто.— В таком случае почему бы тебе не начать с сегодняшнего дня делиться со мной? Я понимаю, с твоим характером это нелегко… — Она позволила себе, так сказать, умеренные выражения. — Начнем хотя бы с малого: расскажи о твоей работе.— О моей работе…— Да, о твоей работе.И он покорно принялся рассказывать, кратко излагая, чем он занят изо дня в день: подготовкой новых заданий, проверкой их выполнения и стоимости работ, проверкой графика. Рассказал, как часто, чтобы дело шло без сучка без задоринки, ему приходится работать часов по шестнадцать в день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23