Я вступила в разговор и, как настоящая укротительница, сказала:
– Вы выиграли это дело благодаря тому, что Джулиан – отличный опытный адвокат, а не потому, что вы такие невинные овечки, господин Берн.
– Да? А мне кажеца, адвокаты зарабатывают се'е на жизнь только тем, что врут, – ляпнул Зак, надув губы.
Внезапно я увидела своего любовника глазами Джулиана – самоуверенный, нахальный панк со словарным запасом из хрюканий и мычаний. Ничтожество. Словно коралл, извлеченный из моря, он потерял всю свою привлекательность и яркость. Несмотря на железные бицепсы, чарующие глаза и точеное лицо, я вдруг поняла, что Закери Фениксу Берну идеально подошла бы работенка официанта в забегаловке «Кентакки фрайд чикен».
Прерывая мои безрадостные размышления, Ротти, который все не мог успокоиться, наклонился ко мне, укрепив меня в мнении, что парк юрского периода – не просто кинематографический вымысел.
– Для секса мне не хватает только тебя, – прошептал он охрипшим голосом.
Я удостоверилась, что Джулиан и Зак все еще обсуждают дело.
– Какую часть слова «нет» ты не понимаешь? – прошипела я.
– Пойми, если ты не пустишь меня в свои меховые заросли, мне придется донести на тебя твоему ученому дружку.
«Айви» – шикарное местечко, куда сбегается на водопой вся лондонская элита. Сделки-посиделки, разговорчики-комплиментики… Это отличный ресторан, потому что во время еды там можно умудриться похудеть на несколько килограммов, так энергично приходится крутить головой, рассматривая знаменитостей. Оглядывая столики сильных мира сего, пришедших на чинную трапезу в обшитом дубовыми панелями зале, я могла удостовериться, что публика была, мягко говоря, не в восторге от нашего присутствия. Пока не произошло следующее. Я опрокинула устриц Джулиана на колени Роттерману, отчего тот повалился назад вместе со стулом. Как в замедленной съемке, он обрушился на соседний столик, катапультируя изысканную пищу в пространство, и, распластавшись, как обрюзгшая морская звезда, приземлился прямо у ног Джоанны Коллинз.
Тогда Джулиан повел себя самым прекрасным и благородным образом. Он тихо поднялся из-за стола, взял меня за локоть и повел к дверям, остановившись на секунду, чтобы сухо сказать метрдотелю: «Внесите в их счет».
* * *
– Борцам за независимость Соединенных Штатов за многое пришлось бы ответить, – спокойно сказал Джулиан, когда мы вышли из ресторана. – Если бы кто-то из них знал хотя бы одного такого Эдварда Роттермана, он бы хорошенько подумал.
Я обняла его и поцеловала в роскошные губы.
– Давай поженимся.
– Что?
– Давай поженимся.
– Когда?
– Прямо сейчас. Все бумаги готовы. Просто давай это сделаем. Неважно, лучше будет или хуже…
– Куда уж хуже? – спросил Джулиан, приятно удивленный. – Ты же не собираешься в постели пользоваться зубной нитью?!
* * *
Бюро регистрации на Розбери-авеню был как раз тем, что нам было нужно. Присутствовавшие там не имели к нам никакого отношения, а нашими свидетелями были просто люди с улицы. Никаких родственников. Никаких подвязок. Никаких девушек с цветами. И регистрировавший наш брак гей, разрешая Джулиану «поцеловать невесту», предупредил нас: «Только без языков».
Пока мой возлюбленный целовал меня, медленно и долго, я поклялась еще кое в чем более важном, чем любовь, уважение, жизнь в мире и согласии до самой смерти… И да не введет нас Господь во искушение, оставив в прошлом мальчиков-игрушек.
15
Оплакивая завязанные узелки
Вот прошло уже полжизни… и мы женаты. Мне потребовалось какое-то время, чтобы действительно понять – теперь я миссис. Потребовался целый медовый месяц. Мы назвали его «нашим медовым месяцем», но на самом деле это был обычный летний отдых в Тоскане на вилле Саймона и Вивиан.
Для меня так и осталось загадкой, почему старая бедная Тоскана тем летом заслужила столько внимания. Сюда хлынул поток продюсеров с Би-би-си, сценаристов и рекламных агентов, накаченных джин-тоником. Картина у бассейна недалеко от нашей виллы напоминала пародию на сериал «Спасатели», его английский вариант: волосатые белые ноги, вихляющие жирные ляжки, грузные формы и пивные животы. Красные тела, словно ошпаренные солнцем, были похожи на экзотическую салями, продававшуюся на рынке в Сиене.
Кроме участия в игре «вычисли итальянца» и мучительного страдания от ожогов, проявлявшихся после захода солнца, большую часть времени я проводила, стараясь не думать о Заке.
Я старалась не думать о нем и прогуливаясь до местного замка и обратно.
– Италия рождает жажду жизни, тебе не кажется? – напыщенно сказала Вивиан, когда мы плелись по пыльной дороге вдоль оливковых деревьев, колеблющихся от июльской жары.
– Да, – солгала я.
Мне казалось, что от итальянской сельской местности веет смертью. Всю ночь слышались какие-то звуки, будто кто-то кого-то убивал, и от этого кровь стыла в жилах. Дикие свиньи убивали сов, совы убивали кроликов, хозяйка в доме убивала мышей… Утром мы находили обглоданные кости каких-то животных. Окрестности оглашались криками, по которым можно было судить, что мы получим на следующий прием пищи.
Я старалась не думать о Заке, когда мы играли в рифмы, потягивая марочное «Сан-Джиминьяно» после ужина.
– Клитор, – придумала я рифму к слову «солиситор».
– Да у тебя клитор прирос к мозгу, – заныл Саймон.
– А, так вот где он находится! – пошутил Джулиан.
Я старалась не думать о нем, лежа в кровати в ожидании, когда Джулиан закончит работать. (Как всегда, ему нужно было предотвратить несколько повешений в какой-то далекой стране.)
– Я хотела бы задать тебе один очень интересный вопрос, – сказала я слабым голосом, когда он улегся в кровать около трех. – Как ты думаешь, существует ли секс после женитьбы? Давай так: в Тоскане засуха и тебе следует воспользоваться шлангом особой конструкции, а?
Я старалась не думать о нем, когда несколькими минутами позже начала стриптиз-представление, а Джулиан зевнул во весь рот.
– Ты зеваешь?!
– Нет же!
– Нет, ты зевнул. Твой рот открылся вот так… – Я округлила рот буквой «о».
– Прости, Бекки, просто я устал, – начал он, безразлично поглаживая меня.
– Господи, Джулиан! Как мне надоело, что ты все время работаешь! Оторвись ты от своей работы хоть на чуть-чуть. Ну, хотя бы на наш медовый месяц.
– Оторваться? Этих бедных людей могут повесить. Я уже отослал первое письменное заявление. Я им нужен. С такими делами я справляюсь быстрее других адвокатов…
– С другими вещами ты тоже справляешься быстрее других, Джулиан, – разочарованно сказала я, но он уже спал.
Я старалась не думать о нем, когда ежедневно просматривала зарубежное издание «Гардиан», доставлявшееся в местный ресторанчик. И вот однажды, открыв третью страницу газеты, я увидела огромный портрет Зака. Заголовок гласил: «Рок-бог в действии» – что-то про «струящиеся волосы и выдающуюся промежность». Еще его называли «Шекспиром под кайфом».
В этом и заключается ирония цензуры: любая попытка запретить художественное выражение является наилучшим видом рекламы. Материалы о судебном деле Зака повысили его рейтинг ровно настолько, чтобы его пластинка побила все рекорды. С этого момента избежать мыслей о нем было невозможно. Самые разные издания, журнал «Фэйс» и газета «Дейли телеграф» соревновались между собой, восхваляя Зака, называя его «верховным жрецом вуду», «новым Ленни Кравицом», чьи тексты стали «выражением нигилистически сентиментального духа эпохи, ограниченной смертью принцессы Дианы и наступлением Миллениума».
Деваться было некуда. Он ежедневно мелькал по кабельному телевидению, доводя до оргазма даже микрофон.
Но не только музыка и образ настоящего мачо приводили в экстаз фанатов. Его попа была столь совершенна, что о ней писали десять тысяч слов в неделю. Его зад делал, так сказать, свою карьеру. И именно эту карьеру, черт возьми, и освещали некоторые журналисты. Журнал «Роллинг стоун» объявил Зака одним из самых сексуальных мужчин на планете. В шортлисте на эту номинацию Зак коротко назвал своим хобби «небритье».
У меня осталась кожаная куртка Зака. Надев ее, когда мы летели в Италию, я обнаружила, как щупаю ее, с благоговением гладя рукой прохладную на ощупь подкладку, и наслаждаюсь тем, как она щекочет мою ладонь, словно сам Зак вот-вот приподнимет мне волосы и поцелует в шею, по которой побегут мурашки. Мне было больно.
Когда Джулиану удалось слегка освободиться от своих бесконечных дел, заявлений и комиссий, он стал любовно подкатывать ко мне, но я отталкивала его, лишь обещая «позже».
– Позже в смысле «сегодня» или позже в смысле «когда-нибудь в следующем тысячелетии»? – спросил он меня, когда я отвергла его попытки в третий раз. Господи, мои самые сильные опасения подтверждались: я превращалась в минетонена-вистницу. Я продолжала заниматься сексом с Джулианом, но сердце мое было где-то далеко. Словно в моем теле устроили вечеринку, на которую меня забыли пригласить.
Тем длинным прохладным летом во мне росло осознание того, что я допустила ошибку. Я чувствовала, как меня засасывает болото – то самое болото, в котором прогнили основания брака моих родителей, – я почти ощущала его гнилостный запах.
Наше супружество явно нуждалось в нарушении моногамии.
16
Жить в любви и согласии, в уважении и измене
Выходя замуж, я молилась, чтобы Бог не ввел меня во искушение. Но пора признать, что вводить меня никуда не надо было: в тот запретный край я могла найти дорогу с закрытыми глазами.
– Тебе не кажется, что благоразумие – главное преимущество среднего возраста? – сказала Кейт, когда я показала ей три билета на концерт, присланные мне по почте: новая ретро-рок-группа Зака выступала на стадионе Уэмбли.
– Мне просто любопытно. Ну кому от этого вред? – ловко оправдывалась я. – Хочешь, пойдем вместе?
– Да я скорее удалю себе матку садовыми ножницами, чем пойду на этот идиотский концерт.
– Куда же делась твоя любовь к приключениям? Он ведь теперь звезда, понимаешь?
– Звезда, дорогая моя, – это газообразная структура, представляющаяся земным наблюдателям фиксированным небесным телом.
Вот именно, вздыхала я про себя. Небесное тело.
– Только позаботься о защитном костюме. И если ты подцепишь какую-нибудь инфекцию, даже не думай появляться в офисе, черт бы тебя побрал. – Она все еще злилась на меня за то, что я вышла замуж за ее спиной.
– Пожалуйста, пойдем со мной, Кейт. Я буду вести себя предельно прилично, – пообещала я.
– Ну, хорошо. Я согласна, но только потому, Ребекка, что твои гормоны ожидает опасное соседство и позволять тебе шляться одной слишком рискованно.
* * *
– Боже мой, – воскликнула она, когда два дня спустя я ввалилась на заднее сиденье Анушкиной машины.
– Что? Недостаточно изысканно?
– Изысканно?! – Кейт несколько раз обвела меня взглядом, с особым презрением задержавшись на кожаных сапогах до бедер. – К этому наряду вполне подошла бы флюоресцирующая футболка с надписью: «Трахни меня прямо сейчас, мой спермобог!».
– Двое мужчин. Счастливая ты, куколка! – Анушка глотнула водки прямо из бутылки. После того как она вышла замуж за Дариуса, алкоголь стал основой ее рациона.
– У меня нет двух мужчин. Я замужем. К моим трусикам намертво приварен замок. Если я когда-нибудь серьезно задумаюсь над отношениями с рок-звездой, затащите меня в чулан и бейте по лицу, пока я не приду в себя. Договорились?
– Кстати, о мужьях. Анушка, а ты своего-то видела после свадьбы? – спросила Кейт. – Знаешь, ты уже старовата для воображаемого друга.
Анушка вдавила педаль газа в пол.
Продравшись сквозь толпы перекупщиков, продающих билеты на концерт, мы оказались на стадионе и слились с толпой.
– Да здесь яблоку негде упасть, – ныла Кейт, пока мы пробирались к бесплатным местам. Толпа упрямо и отрывисто скандировала: «Зак! Зак! Зак!»
Бас-гитара взвыла, словно «Боинг-747», разгоняющийся на взлетной полосе вдоль бесчисленных рядов поклонников. Последовал гормональный всплеск электрогитар, бьющий по нервам электронный скрежет синтезатора. Когда вступили ударные, стадион содрогнулся в победном прыжке, обычно ассоциирующемся с выигрышем в лотерею.
Разливалось гитарное соло. У краев сцены кувыркался мощный луч света… и вот появился Он, волнообразно двигаясь в полоске света. С диким рыком толпа хлынула к нему. Чуть ниже пупка я почувствовала пульсацию предвкушения.
– О боже, куколка! – восхищенно выдохнула Анушка. – Как он влез в эти штаны?
Я старалась не истекать слюной, как собака Павлова. Зак дерзко взвыл, это было не просто выступление – скорее, бушующее торнадо тестостерона. Его тело было сгустком энергии, комком света, голос – сильным и неукротимым. Он пел, мешая музыкальные стили, как начинки для пиццы: соул, рэп, рок. Но тексты остались прежними и призывали убить всех при рождении.
Он крадучись приближался к зрителям. В приглушенном голубом свете корчащаяся толпа напоминала гигантского осьминога. Его щупальца тянулись к Заку, будто желая окунуться в водоем его славы. Фанаты неистово размахивали руками, но, как только Зак касался их пальцев, затихали, словно околдованные.
Прожектор выхватил нас из темноты, и я подпрыгнула. Внезапно я осознала: мы были самыми взрослыми среди зрителей.
К концу своего гипнотического выступления он заговорил в первый и единственный раз, если не считать формальных «Привет, Лондон!» и «Я рад быть здесь с вами».
– Бекки, эта песня посвящается тебе, моя девочка!
Мое сердце словно прыгнуло с трамплина, перекувырнулось и приземлилось где-то в области живота.
Несмотря на избитое название «Очень тебя люблю», это была медленная песня о любви и о притяжении противоположностей. Конечно, не совсем Зонд-хайм (для Зака, похоже, важнее хорошо выглядеть в латексе, чем понимать структуру пятистопного ямба), но музыка приятная, а слова наполнены невнятной болью, обжигающей тоской. Меня захватила знакомая волна возбужденного ожидания. Вокруг все хором подпевали. Песню обо мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40