Но в отличие от них я не полетела вниз навстречу смерти, а почувствовала, как мои запястья обхватили крепкие пальцы Купера. Я всем телом ударилась о стенку лифта, а руки едва не оторвало в плечах – во всяком случая, мне так показалось. Глаза я плотно зажмурила, но чувствовала, как меня медленно поднимают. Я перебирала ногами, пытаясь нащупать опору, пока, наконец, не приземлилась задом на твердую поверхность.
Только тогда я открыла глаза и увидела Купера, который сумел-таки меня вытащить. От напряжения и пережитого страха мы оба тяжело дышали. Во всяком случае, я – от страха. Но мы живы. Я жива!
Над нашими головами снова раздался звук, похожий на стон. И я увидела, что трос, за которой я цеплялась, вместе со шкивом, на котором он держался, сорвался и полетел вниз.
Наконец я смогла отвести взгляд от нагромождения металла на дне шахты и обнаружила, что стою, вцепившись в рубашку Купера, а он заботливо меня обнимает. Его лицо по цвету стало похоже на дым вокруг нас. На рубашке, там, где я за него хваталась, остались многочисленные пятна крови и ржавчины. А теперь я ее еще и измяла.
– Ой, извини.
Купер опустил руки:
– Ничего страшного.
Голос его звучал спокойно, но в голубых глазах сквозило нечто такое, чего я никогда прежде не видела. Понять, что это, я не успела: из кабины, на крыше которой мы сидели, донесся знакомый голос:
– Ну так что, она в порядке или как?
Я заглянула в отверстие в потолке, и на лице Пита отразилось огромное облегчение.
– Хизер, ты нас так перепугала, мы чуть в штаны не наложили, – с бруклинским акцентом сказал Пит. И действительно, его голос чуть заметно дрожал. – Как ты?
– Я в порядке.
В подтверждение своих слов я почти самостоятельно, хотя и довольно неловко, спустилась с крыши в кабину.
В какой-то момент раненое плечо напомнило о себе острой болью, но благодаря тому, что Пит твердо взял меня за локоть, а Купер осторожно придержал за ремень джинсов, мне удалось сохранить равновесие. Оказавшись в кабине лифта, я вдруг поняла, что у меня дрожат коленки, да так, что очень трудно удержаться на ногах. Но я справилась, опершись о стену.
– Что с Хулио? – спросила я.
Купер и Пит переглянулись.
– Он жив, – сказал Купер, как-то странно стиснув зубы.
– По крайней мере, был жив несколько минут назад, – Уточнил Пит. Он вставил ключ, позволяющий лифту спускаться без остановок. – Но неизвестно, будет ли жив к тому времени, когда его достанут.
У меня закружилась голова.
– Достанут?
– Спасателям придется разрезать металл.
Я вопросительно посмотрела на Купера, но он предпочел не вдаваться в подробности. И я вдруг поняла, что не хочу их знать.
Я снова оказалась в отделении неотложной помощи больницы Святого Винсента – во второй раз за два дня. Только на этот раз я сама была пациенткой. Я лежала на медицинской тележке, дожидаясь, пока мне сделают рентген плеча. Купер отправился искать для меня салат с тунцом, потому что от пережитого страха я ужасно проголодалась.
Я с тоской смотрела на свои забинтованные пальцы и ладони, которые горели от множества наложенных швов. Как сообщил молодой (такой молодой, что это даже раздражало) хирург, мои руки будут нормально служить мне не раньше, чем через несколько недель. А до тех пор я не смогу даже держать карандаш, о том, чтобы играть на гитаре, и думать нечего.
Не представляю, как я смогу работать, если от моих рук мало толку. Наверное, окажись на моем месте Джастин, она бы что-нибудь придумала. Пока я об этом размышляла, появился детектив Канаван. Он снова сжимал в зубах незажженную сигару, уж не знаю, туже самую или новую, но по виду я бы сказала, что ту же.
– Мисс Уэллс, приветствую, – бросил он небрежно, словно мы случайно наткнулись друг на друга в универмаге или кафе. – Слышал, у вас было очень богатое событиями утро.
– О, это вы о том, что кто-то пытался меня убить? Снова?
– Да, об этом. – Канаван вынул сигару изо рта. – Ну, вы на меня в обиде?
Вообще-то, да, немножко. Но он по большому счету не виноват. Цветочный горшок, правда, мог упасть случайно.
И Элизабет и Роберта, правда, могли погибнуть, прыгая с лифтов.
Но только горшок упал не случайно. И девушки погибли не потому, что занимались лифт-серфингом.
– Могу вас понять, – сказал Канаван еще до того, как я успела что-нибудь ответить. – Мы имеем бэкстритбоя с разбитой головой и лифтера в реанимации.
– И двух убитых девушек, – напомнила я. – Не забывайте про них.
Канаван сел на оранжевое пластиковое сиденье, которое было привинчено к стене рядом с рентгеновским кабинетом.
– Точно, двух убитых девушек. Не говоря уже об одной ассистентке директора, которая по всем прикидкам тоже должна быть мертва. – Он снова сунул в рот сигару. – Мы считаем, что это была трубчатая бомба.
– Что-о?
– Трубчатая бомба. Немудреное устройство, но весьма эффективное. В замкнутом пространстве, например в кирпичной шахте лифта, эта бомба причиняет гораздо больше вреда, чем если бы была заложена в машину или подложена в чемодан. Кажется, дорогуша, кто-то очень сильно хочет вашей смерти.
Я уставилась на детектива и снова похолодела. Как только мы спустились в вестибюль, меня почему-то стала бить дрожь, и Купер набросил мне на плечи свою кожаную куртку. Но я мерзла еще с тех пор, как увидела на дне шахты груду искореженного металла, которая когда-то была служебным лифтом. Спасатели пытались вскрыть двери огромными плоскогубцами (они их называют челюстями жизни), но искореженный металл только скрипел и не поддавался. И в этих обломках лежал Хулио. Как я узнала позже, он получил множественные переломы, но вроде бы должен выжить. Ну так вот, я начала дрожать с той минуты, когда увидела искореженную кабину, и с тех самых пор руки у меня были просто ледяные.
– Трубчатая бомба, – повторила я. – Как можно было…
– Ее подложили в мотор служебного лифта. Бомбу сделать нетрудно. Нужна всего лишь стальная трубка с резьбой с обеих сторон, чтобы ее можно было закрыть. С боков просверливается пара отверстий для фитилей, в отверстия засовывают пару хлопушек, прикрепляют пару сигарет и заполняют эту штуку порохом. Вот и все, просто, как пирог.
Просто, как пирог? Да это звучит страшнее, чем тест на выявление способностей!
Видя, что у меня глаза на лоб полезли, Канаван вынул сигару изо рта и сказал:
– Очень просто, если знать, как это делается. Кто-то поджег эту штуку за несколько минут до того, как вы и… как его… – Канаван заглянул в записную книжку: – ах да, мистер Гузман вошли в лифт. А теперь, если вы не против, я бы хотел задать вам несколько вопросов. Какого черта вы делали на крыше лифта?
Я растерялась. Трубчатая бомба с двумя фитилями из сигарет… Я не могла себе представить, как выглядит это устройство, но точно не заметила ничего подобного, когда поднялась на крышу лифта.
С другой стороны, там столько всяких механизмов и приспособлений, что спрятать одну маленькую бомбочку не так трудно.
Но трубчатая бомба? Бомба в Фишер-холле?
Из-за двойных дверей донесся крик медсестры:
– Сэр, вам сюда нельзя! Сэр, подождите…
В комнату ворвался Купер с охапкой пакетов. За ним по пятам с сердитым видом спешила хорошенькая медсестра.
– Сэр, нельзя сюда врываться! Выйдите, или мне придется вызвать охрану.
– Все в порядке, сестра, он со мной, – сказал Канаван.
Он достал из бумажника полицейскую бляху и показал медсестре. Но на нее это не подействовало.
– Мне все равно, будь он хоть из Королевской Академии медицины. Сюда нельзя.
Купер сунул руку в один пакет.
– Вот возьмите пончик. – Медсестра посмотрела на него как на ненормального. – Возьмите, от меня.
Медсестра брезгливо взяла пончик, откусила большой кусок и удалилась, жуя. Купер пожал плечами, проводив ее взглядом, а потом с нескрываемой враждебностью посмотрел на детектива.
– Кого я вижу! Никак, это самый большой хрен нью-йоркской полиции!
Я удивилась.
– Купер, что ты говоришь! Детектив Канаван просто объяснял мне…
– Что ты все это выдумала? – перебил Купер и невесело рассмеялся. Потом нацелил на удивленного детектива указательный палец. – Вот что я тебе скажу, Канаван. Все шесть тросов, на которых держалась кабина, никоим образом не могли лопнуть одновременно, если только кто-то нарочно…
– Купер! – закричала я.
Детектив Канаван насмешливо хмыкнул.
– Уймись, Ромео. – Он помахал сигарой. – Мы уже установили, что это второе покушение на жизнь твоей девушки. Никто и не говорит, что происшествие с лифтом – это случайность. Так что, парень, не рви рубаху на груди, я на твоей стороне.
Купер недоуменно заморгал, потом посмотрел на меня. Я думала, он скажет что-нибудь, вроде «она не моя девушка», но он не сказал. Вместо этого заметил:
– Мне показалось, что салат из тунца не очень свежий, так что я не стал его брать, а принес тебе салями.
Купер протянул мне бутерброд длиной, наверное, сантиметров в тридцать. Я не расстроилась:
– Вот это да!
Детектив Канаван с интересом посмотрел на многочисленные пакеты, которые притащил Купер.
– Жареной картошки не найдется?
– Нет. – Купер развернул мой бутерброд и стал разламывать его на кусочки, потому что я не могла ничего толком держать в руках. – Есть оливки.
Канаван был явно разочарован.
– Нет, спасибо. Ну… – Он как ни в чем не бывало продолжил разговор. – Так кто вам велел подниматься на этом лифте?
Я стала отвечать с полным ртом – так проголодалась, что не могла терпеть.
– Мне позвонили с ресепшен и сказали, что Гевин – парень, который живет в Фишер-холле, – снова катается на крыше лифта. Мы с Хулио погнались за ним, чтобы заставить спуститься.
– Вот как? И что было, когда вы поднялись?
Я описала взрыв, который, кажется, произошел в ту самую секунду, когда я поняла, что Гевина там вообще нет.
– Так, – сказал Канаван. – И кто же велел девушке с ресепшен вас вызвать?
– Мы все знаем, кто это сделал, – сказал Купер, еле сдерживая ярость. – Канаван, почему вы сидите тут, вместо того чтобы пойти и арестовать его?
– Кого арестовать? – полюбопытствовал Канаван.
– Эллингтона. Он убийца. Ясно, что Хизер его спугнула.
Канаван покачал головой.
– Этот парень вчера вечером уехал из города. Он остановился в доме родителей, в Хэмптоне. Так что подложить бомбу никак не мог, во всяком случае без чьей-то помощи. Он в трех часах езды отсюда. Я согласен, что кто-то хочет убить твою девушку, но это не Крис Эллингтон.
24
Сегодня – та самая ночь,
Все точки пора расставить,
Гони неуверенность прочь,
Не бойся сомненья оставить.
Мне хочется броситься очень,
В ночь страсти, в объятья твои,
И время пришло для ночи,
Для ночи моей любви.
«Сегодня ночью». Исполняет Хизер Уэллс. Авторы песни Дитц/Райдер. Из альбома «Волшебство». «Картрайт рекордс»
Мое тело вертели так и этак и заставляли меня принимать неестественные положения, чтобы получить снимки под нужным углом. Но никто не предложил мне обезболивающего. А могли бы, между прочим, дать морфин. Тоже мне, больница, называется.
После рентгена меня перевезли в ту же приемную, где было полно других пациентов на тележках. Судя по их виду, большинство находились в более тяжелом состоянии, чем я. И всем, кажется, дали обезболивающее.
Слава богу, бутерброд остался при мне – он был моим единственным утешением. Правда, я сумела раздобыть в автомате пакет чипсов – а с забинтованными руками, уж вы мне поверьте, не так-то просто засунуть монетку в прорезь автомата. Но даже от чипсов мне не сильно полегчало. В плане душевного спокойствия. Бомба должна была меня прикончить. Но я осталась жива.
В отличие от Элизабет Келлог и Роберты Пейс. Какие мысли проносились в их головах, когда они висели на высоте четырнадцати этажей? Боролись ли они перед тем, как их столкнули? Никаких признаков борьбы на их телах не обнаружено, есть только странные ожоги.
Но какие именно?
И почему я жива? Может быть, есть причина, по которой я избежала их участи? Может быть, я должна что-то сделать? Найти их убийцу, например?
Или мне сохранена жизнь ради какой-то другой, более высокой цели? Например, я должна была выжить, чтобы выучиться на врача и в будущем проследить, чтобы жертвы трубчатых бомб получали в местных больницах лекарства получше?
Когда я доедала последние чипсы, появился наконец врач, на вид не старше меня. Он держал мой снимок и улыбался. По крайней мере, до того, как внимательно посмотрел на меня.
– Вы случайно не…
Он не договорил, испугавшись.
– Да, я – Хизер Уэллс. Я была певицей.
– А-а, – разочарованно протянул он. – А я думал, вы Джессика Симпсон.
Джессика Симпсон! Я была так оскорблена, что не смогла произнести ни слова, даже когда он сообщил, что с моим плечом не случилось ничего страшного, только глубокий порез. Он сказал, что мне нужен покой, но рецепт на болеутоляющее он выписать не может. Клянусь, я слышала, как, уходя, он насвистывал припев из песни «С тобой».
Джессика Симпсон! Неужели я похожа на Джессику Симпсон? Да у меня с ней нет ничего общего! Разве что мы обе блондинки, но на этом сходство между нами заканчивается. Я нашла женский туалет и встала перед зеркалом, висевшим над раковиной. Слава богу, ни малейшего сходства с Джессикой Симпсон!
Но с другой стороны, я вообще была мало похожа на человека. Джинсы порваны и испачканы кровью. Я куталась в кожаную куртку Купера и оранжевое больничное одеяло. Все лицо было в крови и грязи, волосы висели сосульками. На губах ни следа губной помады. Короче, я выглядела кошмарно.
Я попыталась исправить дело. В итоге вид у меня стал чуть получше, но ненамного.
Как выяснилось, очень хорошо, что мне пришло в голову немного привести себя в порядок, поскольку, когда я вернулась в палату со счетом за лечение в заднем кармане джинсов (счет на семьсот баксов, должен был оплатить Нью-Йорк-колледж), меня чуть не ослепили вспышки фотоаппаратов. С десяток, не меньше, совершенно незнакомых мне людей, выкрикивали: «Мисс Уэллс, мисс Уэллс, сюда, пожалуйста! Только один вопрос! Мисс Уэллс!» Еще больше репортеров толпились на улице – больничная охрана отчаянно пыталась не пропустить их в вестибюль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37