Его ум просто не знал окольных путей.
– Отец! – выдохнула Софья и быстро огляделась по сторонам, желая убедиться, что никто ее не слышит. – Неужели и до сих пор не ясно? Он ведь держится только на системах жизнеобеспечения.
Эрвин поперхнулся и испуганно захлопал глазами. Кадык у него заходил вверх-вниз.
– Если до того, как отец умрет, у Карла Хайнца и этой сучки родится сын, наши дети останутся нищими. Слышишь? Нищими!
Софья помолчала и заговорила еще тверже и решительнее:
– Так что надо действовать. Будь же ты хоть раз в жизни мужчиной!
Эрвин почувствовал, что задыхается.
– Но чего... чего ты от меня хочешь? Что я могу сделать?
– Пойти в клинику и отключить все эти чертовы аппараты – вот и все.
У Эрвина глаза округлились, челюсть отвисла, в горле пересохло. Он не мог выдавить из себя ни звука.
– Хоть раз, один-единственный раз в жизни сделай что-нибудь для семьи! Для детей. Неужели я прошу невозможного?
– А п-почему... – граф с трудом обрел дар речи, – почему бы тебе самой не сделать это?
– Об этом я не раз думала, поверь. – Вокруг рта у Софьи залегли глубокие складки. – Но до сегодняшнего дня не было нужды. Хайнц всегда был убежденным холостяком. Кто бы мог подумать, что он затосковал по домашнему очагу? Но раз уж так случилось, – Софья яростно отшвырнула конверт с приглашениями на свадьбу, – все меняется. Ну так как, сделаешь?
– Но... почему я? – пролепетал Эрвин. – Почему не ты? В конце концов, это твой отец!
Софья посмотрела на мужа с такой яростью, что он съежился и стал совсем незаметным. Но вдруг она глубоко вздохнула, и на лице у нее появилось несвойственное ей выражение доброй задумчивости.
– Так в этом и дело, – прошептала она и нервно прошлась по комнате. – В том и дело, что он мне отец. Я люблю его и просто не могу...
– И я т-тоже, – заикаясь, проговорил Эрвин.
Софья круто остановилась и сурово посмотрела на него.
– Тебе он совершенно чужой.
– Не в этом дело. Я просто не способен на такое. Умоляю, давай не будем об этом.
Софья брезгливо посмотрела на мужа.
– Слизняк! Ничтожество! Но не думай, что на этом все закончено, – угрожающе добавила она. – Еще поговорим.
Софья отвернулась от мужа и вскрыла второй конверт. Ну, какой там еще сюрприз ей уготован?
Едва прочитав несколько строк, она испустила пронзительный крик.
У Эрвина кровь в жилах застыла.
Софья смяла листок и швырнула его на пол.
– Убью! – заорала она. – Попомни мое слово, Эрвин, вот этими самыми руками я задушу своего гнусного братца!
Эрвин прекрасно понимал, что все это чистый театр. В присутствии брата Софья почему-то всегда становилась кроткой, как овечка. Может, потому, что по собственному опыту знала: уж кого-кого, а Карла Хайнца ей не запугать.
– Подлец! – скрежетала зубами она. – Дрянь! Это же надо, такое унижение! Да как он смеет?
– А ч-что... что такое?
– Что такое? – яростно выдохнула Софья. – А то, что нам предлагается съехать! Он пишет, что намерен воспользоваться своими правами первенца! Что собирается сделать этот замок своей главной резиденцией!
Эрвину не было нужды притворяться потрясенным, ибо он и впрямь был потрясен, хоть и по иной причине, нежели его жена.
В глазах Софьи замок Энгельвейзен всегда был чем-то вроде витрины. Это была ее гордость, ее радость, и хоть жили они здесь исключительно благодаря доброте Карла Хайнца, она давно привыкла считать его своим.
А для Эрвина же этот замок хоть в какой-то степени означал свободу и независимость. Огромные размеры и охотничьи угодья позволяли ему скрываться от Софьи.
О том, чтобы жить где-то еще, граф и помыслить не мог.
– Ты хоть понимаешь, что это означает? – запричитала Софья. – Да очнись же ты, Эрвин! Понимаешь? Нам придется переехать в Швайнгау.
У Эрвина голова кругом пошла. Замок Швайнгау, отходивший по традиции старшей из дочерей в роду Энгельвейзенов, представлял собой на редкость тоскливое место на берегу одного из баварских озер. Замок был совсем небольшой, так что от Софьи там ему не уйти.
Пока эти мысли вихрем проносились в сознании Эрвина, Софья отвернулась и, прижав ладони к вискам, отошла к окну, откуда открывался вид на замерзшее озеро на фоне отдаленных альпийских вершин – вид, к которому она так привыкла.
Сжав губы, Эрвин исподтишка бросил взгляд на ближайшую дверь.
«Вот он, мой шанс», – подумал он и, сдерживая дыхание, на цыпочках двинулся к выходу.
Голос Софьи остановил его на полпути.
– Э-э-э-рвин! – проворковала она с теми эротическими модуляциями, от которых у него всегда волосы на голове вставали дыбом.
Эрвин медленно повернулся и испуганно посмотрел на жену. Все внутри его дрожало. Он слишком хорошо знал, что сейчас последует – на него обрушится вся ярость и все раздрызганные чувства жены.
Она уже не спеша направлялась к нему, расстегивая по дороге платье.
Эрвин подался назад.
– Не надо, Софья, прошу тебя, – взмолился он. – Мне будет больно.
– Больно! – презрительно рассмеялась она и подошла вплотную к мужу. – С чего это ты взял, что я собираюсь сделать тебе больно, ты, жалкий, трусливый мышонок? Да ты даже не заслуживаешь того, чтобы сделать тебе больно!
Софья передернула плечами, и ее платье розоватым невесомым облаком скользнуло на мраморный пол.
Обнаженной Софья выглядела еще более решительной и неустрашимой, чем в одежде. Настоящая Валькирия, в который раз подумал Эрвин.
Он нервно глотнул, и его кадык запрыгал с удвоенной скоростью.
Софья с силой ударила мужа по щекам.
– Теперь нам остается лишь молиться, чтобы эта мерзкая свадьба не состоялась!
ЦЕЛЬ: «БЕРГЛИ»
Обратный отсчет времени
Тюрьма Порстон, Великобритания, 27 января
Викторианцы выстроили эту угрюмую, хорошо охраняемую тюрьму отнюдь не как исправительное заведение. Пребывание за ее толстыми стенами со сторожевыми башнями по всем четырем углам было страшным наказанием. Считалось, что отсюда, с островка на бескрайнем, продуваемом всеми ветрами болоте, сбежать невозможно.
Изнутри доносились глухие шаги – это Литэм, охранник в форме, вооруженный полуавтоматическим пистолетом, вел по мрачному коридору священника и монахиню.
Привлекательная на вид монахиня – как положено, во всем черном, с платом и вуалью – скорее не шла, а скользила по полу.
Краснолицый священник был облачен в рясу с белым воротником. В руках он держал потертую кожаную сумку, уже дважды подвергнутую обыску.
Внутри было все необходимое: распятие, облатка, молитвенник, пластмассовая бутылка со святой водой и две свечи.
Они подошли к решетчатым воротам.
По знаку Литэма ворота со скрипом открылись внутрь. За ними, буквально в нескольких ярдах, оказались точно такие же, еще запертые.
Священник и монахиня вопросительно посмотрели на сопровождающего.
Взмахом пистолета Литэм предложил им пройти вперед.
Монахиня испуганно посмотрела на оружие.
– Прощу прощения, сестра. – Литэм приподнял пистолет повыше. – К сожалению, без этого не обойтись. Здесь содержатся особо опасные преступники.
Слегка улыбнувшись, монахиня кивнула и потупила глаза.
Литэм последовал за ними и нажал на какую-то кнопку.
Решетка со скрежетом опустилась. Монахиня вздрогнула.
Затем все повторилось: открылись вторые ворота, Литэм провел через них священника и монахиню, ворота закрылись.
– О Господи! – воскликнул священник, увидев впереди металлический детектор, охраняемый двумя вооруженными стражниками. – Ну сколько же можно?
– Что поделаешь, отец, так здесь заведено. Да оно и к лучшему.
– Как скажешь, сын мой.
Священник протянул стражникам сумку и извлек из кармана связку ключей.
– Сестра?
Сестра сняла с пояса четки, положила их на стол и первой прошла через детектор. Священник последовал за ней.
Сумку обыскали в третий раз и вместе с ключами вернули хозяину. Той же процедуре подверглись и четки.
Теперь им предстояло пройти еще через одни решетчатые ворота.
Монахиня огляделась и вздрогнула от испуга. В этом отсеке было еще мрачнее, чем в том, который они только что миновали.
Свет снаружи сюда вовсе не проникал – сплошные, без окон, стены. Лишь поблескивали, отбрасывая длинные зловещие тени, лампочки в сетках под самым потолком.
По обеим стенам тянулась бесконечная череда толстых дверей с глазками посредине. Снизу оставались узкие щели, через которые можно было протолкнуть поднос с едой.
Монахиня посмотрела на Литэма.
– Мышь не проскользнет, – подтвердил он.
Она быстро перекрестилась.
* * *
Он ждал, сидя на узкой койке.
Они приближались.
Донахью Килдер медленно перевел взгляд на свои руки, сильные, мозолистые, которые непроизвольно сжались в кулаки.
Свобода!
Она была так близка, что он ощущал ее почти физически.
Из-за стальных дверей доносились разнообразные звуки. За одной шипели, за другой хрипло смеялись, за третьей ругались на чем свет стоит. И как всегда, издали доносился скрип открывающихся и закрывающихся ворот.
– Да поможет им Бог, – прошептала монахиня.
Коридор охранял еще один стражник с пистолетом на изготовку. На поясе у него болталась связка ключей.
– Привет, Бромптон, – бросил Литэм. – Они к Килдеру. На предсмертную исповедь.
– Ты должен при ней присутствовать, Кит. Никаких личных свиданий. Даже если это священник. Впрочем, сам знаешь правила.
– И мы знаем, – подтвердил священник.
– Ну что, будем кончать? – проговорил Литэм.
– Сегодня ты у нас могильщик, Кит.
Бромптон отстегнул нужный ключ и заглянул в глазок камеры.
Килдер сидел с опущенной головой. В этот момент он ничего не ощущал и ничего не боялся, давая событиям разворачиваться своим чередом. Его руки покоились на коленях, и выглядел он совершенно расслабленным, хотя внутри был натянут, как струна.
Он услышал, как в замке поворачивается ключ, и его губы тронуло подобие улыбки.
Его друзья рядом.
* * *
– Вроде все тихо, – повернулся Бромптон к священнику и монахине. – Но все равно будьте настороже. На руках у этого типа столько крови, что ему ничего не стоит пролить еще несколько капель.
– С нами Бог, – уверенно произнес священник.
– Понимаю. Но если Он почему-нибудь вас не услышит, кричите. Я рядом.
И Бромптон, повернув ключ, распахнул дверь в камеру.
Литэм вошел первым и немедленно наставил дуло пистолета на Килдера. За стражником последовали священник и монахиня. В камере и для одного-то едва хватало места, а четверо теснились как сельди в бочке.
Железная дверь захлопнулась. Ключ повернулся в замке.
Они остались наедине с убийцей.
Донахью Килдер медленно поднял голову. Это был привлекательный тридцативосьмилетний мужчина с жесткими чертами лица, худощавый. Глаза у него отливали пронзительной голубизной, голову почти до бровей вразлет покрывала шапка густых черных волос, пышная борода спускалась на грудь.
– Вот и вы, отец.
– Слуга Божий всегда там, где он нужен, – сказал священник и, открыв сумку, выложил ее содержимое на койку. – Ты готов к исповеди, сын мой?
– Я ко всему готов. – Килдер улыбнулся, обнажив белоснежные зубы.
– Тогда начнем. – Священник перекрестил приговоренного. – In nomine Patris et Filii...
– Et Spiritu Sancti.
Литэм принадлежал к англиканской церкви, и латынь была для него сплошной тарабарщиной, словно язык индейцев племени мумбо-юмбо. Заснуть можно от скуки.
Чего, впрочем, делать он совершенно не собирался. Теснота камеры его смущала, приходилось все время быть начеку. А тут еще, когда они трое стоят, а Килдер на коленях, приходится целиться не в узника, а в потолок.
«Только бы не надумал чего, – мелькнуло в голове у Литэма. – Иначе – беда, не повернешься».
– Мистер Литэм! – донесся до него шепот монашки.
Он убрал палец со спускового крючка и слегка повернул голову.
Она перебирала четки на поясе.
– Да простит нас всех Всевышний, – проговорила она, незаметно отвинчивая верх на крестике, привязанном к четкам. И мгновенно, с быстротой молнии, вонзила Литэму в бок иглу.
Почувствовав укол, тот дернулся:
– Эй, какого...
– Ш-ш-ш. – Монахиня приложила палец к губам. – Во время исповеди следует молчать!
Литэм, которому вкатили добрую порцию яда, хрипло задышал и повалился на пол. Монахиня осторожно отобрала у него пистолет.
Последнее, что он увидел, была ее светлая, добрая улыбка.
Бромптону показалось, что ритм молитвенного бормотания вроде немного изменился. Он настороженно заглянул в глазок, но увидел только спину священника, держащего в руках облатку и покачивающего головой в такт словам.
«Вот черт, – подумал он. – Проклятые паписты! Чего стараться-то, теперь этому ублюдку Килдеру никакая в мире исповедь не поможет!»
Он отступил от двери и снова принялся расхаживать по коридору. Скорее бы уж священник кончал свою бодягу! Сколько можно.
Внезапно в камере прозвучали три выстрела.
– Какого...
Бромптон кинулся к ближайшей кнопке, и тюремную тишину взорвал сигнал тревоги. Затем он поспешно заглянул в глазок, открыл дверь в камеру, ворвался внутрь и опустился над четырьмя распростертыми на полу телами.
Монахиня – мертва.
Священник – мертв.
Килдер – мертв.
А тело Литэма он даже перевернуть боялся. Униформа промокла от крови, а лицо – лицо изменилось до неузнаваемости, собственно, его и не было – сплошная кровавая маска да торчащие обломки костей.
О Господи...
Глубоко вздохнув, Бромптон прижал палец к шее Литэма и, вскочив на ноги, что есть силы закричал:
– Вертолет! Немедленно! Он еще жив!
Вертолет взлетел, завалился набок и нырнул в сумерки.
– Ну, как он там? – крикнул, перекрывая шум двигателей, пилот.
– Похоже, выкарабкается. – Доктор и не заметил, что жертва уже освободилась от привязных ремней. – Давление крови в норме. Пульс отличный...
Закончить фразу ему не удалось. Донахью Килдер, переодетый в форму тюремщика Литэма, пружинисто вскочил на ноги и в мгновение ока свернул молодому человеку шею.
А через секунду уже и пилот с диким криком вывалился из кабины.
Килдер занял его место, поймал болтающуюся ручку управления и, выровняв вертолет, плавно повел его вниз, за пределы досягаемости радаров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71