За дверью в коридоре слышался шум, шаги, смех, а здесь, в гримерке, было тихо и, главное, прохладно – окна комнаты выходили в тенистый двор.
На повестке дня у девушек стояли ураганно начавшиеся отношения Ларисы с Ситниковым.
– Точно, корь, – тоном знатока заверила подругу Мила, глядя в зеркало и аккуратно стирая влажной ваткой потекшую от жары тушь с глаз.
– Старовата я для кори, – Лариса скептически поджала губы. – Знаешь, Милка, я ведь ничего не берусь утверждать. Не хочу высоких слов, меня от них тошнить начинает. Просто…
Просто тебе классно, – улыбнулась Мила, оглядывая сияющее лицо подруги, – и это видно невооруженным взглядом. Что ж, дай, как говорится, тебе Бог! Если честно, я не сомневалась, что все будет именно так еще до начала всяких репетиций.
– Неужели я такая предсказуемая? – полушутливо-полувсерьез обиделась Лариса.
– Да нет, просто я, в отличие от тебя, видела его по телевизору. Много раз. Мимо такого трудно проскочить, не заметив.
– А ты бы проскочила? – Лариса выжидающе глянула на Милу, сосредоточенно рассматривающую в зеркале свое отражение.
– Я? – Та обернулась, выщипанные в ниточку брови ее удивленно взлетели вверх. – Шутишь? Мы в разных весовых категориях.
– Имеешь в виду возраст?
– Не только. Всякое. Нет, девушка, этот кадр персонально для тебя, у меня в этой Жизни другие задачи, – Мила отвернулась обратно к зеркалу, и Лариса увидела в отражении, как напряглось, словно застыло, ее лицо.
В дверь постучали.
– Девчонки, пора!
Кажется, это был Саприненко, его густой, раскатистый бас.
– Ты готова? – спросила Лариса, продолжая внимательно вглядываться в лицо Милы. Но оно уже стало прежним, веселым и беззаботным.
– Да. Пошли.
Большинство народа уже сидело в зале. На сцене под аккомпанемент Зины Глеб исполнял навязшее у всех в зубах «Сердце красавицы склонно к измене», но делал это так непосредственно и вдохновенно, что Лариса невольно заслушалась.
Да, у него, несомненно, огромный талант. Не зря старик профессор взялся учить его «от сохи». Мила права – такого, как он, нельзя не заметить.
Она тихонько прошла в зал и села в предпоследнем ряду. Интересно, понимает Глеб, что никто из труппы в подметки ему не годится? Ну, может быть, это она слишком, про подметки, но то, что он однозначно лучше и профессиональней солистов, много лет работающих в театре, факт! Бесспорный, ясный всем факт. Однако никаких замашек капризного премьера Ситников не проявляет. Значит, звездная болезнь его еще не коснулась. Знать бы почему!
Глеб закончил арию, и, как вчера, зал разразился аплодисментами.
Лепехов светился от удовольствия. Он прослушал еще пару дуэтов, сделал Зине несколько замечаний по темпу и характеру аккомпанемента и отпустил всех до послезавтра. Вторник был театральным выходным. Этот день Мишка Лепехов посвящал самостоятельной работе над произведением: запирался дома с клавиром и наушниками, а певцы занимались сами, иногда собираясь дуэтами или трио, либо просто подчищали интонацию, сидя за фортепьяно.
Едва Мила с Ларисой поднялись со своих мест и направились к выходу, в Ларисиной сумке запищал мобильник. Она отошла в сторону. Женский голос, приветливо поздоровавшись, представился:
– Весняковская Татьяна Сергеевна. Лариса Дмитриевна, я следователь городской прокуратуры. Позавчера вы стали свидетелем дорожно-транспортного происшествия. Вести это дело поручено мне. Мы должны с вами увидеться. Вчера вечером я звонила, но никто не снял трубку.
Вчера, как только они с Глебом вошли в квартиру, Лариса отключила телефон.
– Да, – сказала она в трубку, – да, я поняла вас. Когда я должна приехать и куда?
– Вам удобно через час? Тогда записывайте адрес. Вам будет выписан пропуск, так что обязательно возьмите паспорт.
Лариса, морщась от досады, записала в блокнот улицу и номер дома и вежливо попрощалась. У нее были совсем другие планы на весь остаток дня. Впрочем, скорее всего, визит в прокуратуру не займет много времени. И ехать совсем недалеко.
К ней навстречу шел Глеб. Волосы его были влажными, видно, он только что освежился под краном. Глаза весело блестели.
Мила, стоявшая чуть поодаль и болтавшая с сопрано Ирой Смакиной, бросила на Ларису выразительный взгляд и, взяв собеседницу под руку, пошла к дверям.
– Ну, как твои ощущения? – улыбнулась Глебу Лариса. – Нравится петь у Лепехова?
– Даже очень. Ты домой?
– Нет. Нужно съездить по одному делу в прокуратуру. Слушай, ты можешь поехать туда со мной и подождать, пока я освобожусь. Это недолго. Не больше часа, а может, и того меньше. А потом… – она, слегка прищурившись, кокетливо поглядела на него, – потом мы могли бы сходить куда-нибудь пообедать и расслабиться. Как ты смотришь на такое предложение?
Глеб неопределенно пожал плечами:
– Если ты о ресторане, то я в нулях. К сожалению, не могу тебя пригласить никуда, разве что в «Макдоналдс».
– Только не в «Макдоналдс», – весело засмеялась Лариса. – Успокойся, я располагаю кое-какими средствами. Если не слишком шиковать, то на приличный вечер вдвоем вполне хватит. А потом, когда разбогатеешь, вернешь долг в виде такого же вечера.
Глеб натянуто улыбнулся и кивнул. В дверях показался Корольков. Он пристально оглядел зал и направился прямо к Ларисе и Глебу.
– Уходишь? – Он явно продолжал не замечать Ситникова, обращаясь к одной лишь Ларисе, несмотря на то что они стояли рядом.
– Ухожу. Ты что-то хотел?
– Я? Нет, ничего… – Артем на мгновение замялся, покосился на Глеба. – Пока, – он повернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился. Снова обернулся к Ларисе. – Лепехов велел нам с тобой порепетировать. Дуэт из первого действия и, если успеем, второе. Ты как завтра?
– Нормально.
Глеб медленно направился к дверям, и Лариса нетерпеливо переступила с ноги на ногу.
– О'кей. Позвони мне завтра, ладно, Тема?
– Конечно. С утра?
– Можешь с утра. – Она приветливо кивнула Королькову и побежала вслед за Глебом. Лариса нагнала его уже на выходе, взяла под руку, но, прежде чем она вышла в коридор, что-то заставило ее обернуться. Артем так и стоял там, где они только что разговаривали, внимательно и напряженно глядя ей вслед.
…Машину пришлось припарковать на платной стоянке – просто так в центре встать было некуда. Лариса захлопнула за собой дверцу, сунула в окошко Глебу ключи:
– Держи. На случай, если надоест сидеть и вздумаешь пройтись погулять.
– Да нет, – возразил тот, лениво развалившись в кресле. – Я лучше посплю.
– Не выспался? – Лариса ласково провела рукой по его волосам.
– Да уж. Сама знаешь, кто в этом виноват, – Глеб поймал ее руку, на мгновение слегка сжал. – Ладно. Только давай быстрей, а то здесь самое пекло, поджарюсь, тебя ожидаючи.
– Я мигом.
Татьяна Сергеевна Весняковская оказалась весьма приятной дамой, почти Ларисиного возраста, может, чуть постарше. Она сидела за столом в просторном кабинете на третьем этаже. На ней было легкомысленное, открытое платье, что удивило Ларису, ожидавшую увидеть наглухо застегнутый форменный ворот и погоны на плечах.
Как и ожидала Лариса, беседа со следователем получилась короткой. Весняковская попросила ее еще раз повторить свой рассказ о том, как была сбита девочка, поинтересовалась, не видела ли Лариса в момент происшествия рядом других машин, подробно расспросила про зеленого краба на лобовом стекле и этим удовлетворилась.
Говорила Весняковская неторопливо, при этом ее симпатичное, немного одутловатое лицо с крупными веснушками на переносице оставалось спокойным и бесстрастным. Тщательно зафиксировав слова Ларисы в протоколе, она вежливо поблагодарила ее и пообещала, если понадобится, вызвать на следующей неделе.
Выйдя из кабинета, Лариса с облегчением вздохнула, стараясь прогнать тяжелые воспоминания, которые пробудила в ней беседа со следователем. Ей удалось это лишь отчасти, и то потому, что внизу в машине ждал Глеб. Лариса вздохнула и поспешила вниз по лестнице.
Глеб не спал, вопреки своему обещанию. В руке он держал трубку сотового телефона. Очевидно, разговор был серьезный, потому что Ларису, подошедшую сзади, Глеб не заметил, продолжая сосредоточенно слушать собеседника. Выражение его лица Ларису удивило и испугало – оно было точь-в-точь таким же мрачным и угрюмым, как вчера, на ступенях театра после репетиции.
Глеб увидел ее, слегка вздрогнул от неожиданности и почти сразу же нажал на отбой, не попрощавшись.
– Кто это? – с тревогой спросила Лариса.
– Да так, – он недовольно отмахнулся, – квартирная хозяйка. Решали кое-какие проблемы, – Глеб отвел глаза в сторону.
Лариса поняла, что он врет. Врет явно, неприкрыто и, что всего неприятнее, неумело.
В сердце тут же проник противный холодок. Что, собственно, она о нем знает? Они знакомы второй день, а она уже выдумала себе целую легенду про него, про его тяжелую жизнь, не может ни о чем другом думать. Право, стоит остановиться, пока не поздно, поглядеть на все трезво, открытыми глазами.
Глеб спрятал телефон в карман, откинул со лба темную прядь волос, сладко потянулся.
– Минут пятнадцать я все-таки поспал, – он улыбнулся. Ясно, открыто, чуть с озорством – как могут улыбаться только дети. – Ну, так мы едем, куда хотели, или нет? Лариса почувствовала, как знакомо, сладко начинает кружиться голова.
«Корь, – подумала она. – Мила права, это корь! Только бы без осложнений!»
6
Ему опять снился этот странный сон. Как всегда, он начинался со смутного, неопределенного ощущения тревоги, опасности. И как всегда, не возможно было понять, откуда грозит эта опасность. Он не мог предугадать ее, хоть и старался, изо всех сил старался, напрягал волю, упорно вглядывался в зыбкую темноту сновидения.
И оттуда, из мрака, навстречу ему, вновь выплывало т о лицо. Лицо, которое, наверное, будет видеться ему до самой смерти и никогда не оставит в покое.
Эти странные, затуманенные глаза, тонкие, пересохшие, вытянутые в ниточку губы, бледный лоб, покрытый испариной… Постепенно чернота вокруг тает, превращаясь в серый песок. Бесконечный, безграничный песок, сплошь покрытый оспинами начинающегося дождя. Болезненным изломом на мокром песке неловко вывернутая рука, бессильно вытянутые ноги в черных ботинках.
Видение набирает силу, становится все ярче и отчетливей, точно хорошо выдержанная в проявителе фотография. Все реальней взгляд страшных, пустых глаз, все неотвратимей кривая улыбка.
Он хочет что-нибудь сделать, со всех сил ударить кулаком по этому лицу, смять, растерзать тщедушную, жалкую фигуру, скрючившуюся на мокром песке. Но руки словно свинцом налиты, и нет ни малейшего шанса сделать ими хотя бы крошечное движение. Все тело немеет, голос застревает глубоко в горле. Он знает, что произойдет дальше, и это приводит его в такой ужас, что становится невозможно дышать. Опять на его глазах в бесчисленный раз свершится кошмар, и опять он не в силах будет остановить его!
Последняя, безнадежная попытка хотя бы закричать.
Получается слабый, едва слышный стон….
…Артем открыл глаза и услышал этот стон. Свой стон. И еще какой-то странный, жалобный, тихий звук. Он с трудом повернул голову чуть вправо: рядом с тахтой на ковре сидела Степанида, огромная ротвейлерша, и едва слышно поскуливала. Преданные карие глаза смотрели на Артема с невыразимой любовью и состраданием.
Он пошевелил затекшими руками.
– Ну, Стеша, перестань. Перестань, все в порядке. Я знаю, я тебя напугал. Сейчас я встану, и мы пойдем гулять.
При слове «гулять» собака вздрогнула, коротко гавкнула и стремительно завертела хвостом.
– Сейчас, Стеша, сейчас, девочка…
Надо подняться. Снова начать собирать себя по частям. Что поделать, август. В августе он всегда видит этот сон, он уже привык к этому, научился бороться с собой. Только вот зачем? Не лучше ли было бы однажды просто не проснуться?
Стеша взвизгнула и облизала Артему ладонь. Он медленно поднялся с низкой тахты, стараясь ступать твердо и уверенно, прошел в ванную. Включил на полную мощность кран с холодной водой. Глянул в зеркало.
Белый как мертвец, а глаза – красные, воспаленные. Да, Артем Владимирович, так, пожалуй, и до Кащенко недалеко!
Он попробовал усмехнуться, но лицо точно маска стянула.
Артем глубоко вздохнул, зачерпнул полную пригоршню воды и умылся. Подумал секунду и сунул под ледяную струю голову.
Сначала помогло. Тело сразу стало оживать, кожа обрела пластичность, руки и ноги – силу. Однако минут через пять тяжесть вернулась. Тогда Артем побрел на кухню, достал из навесной полки наполовину пустую бутылку коньяку, налил и выпил залпом одну за другой две стопки, не закусывая. Средство было проверенным и помогало в девяноста случаях из ста.
Он осторожно прислушался к себе: кажется, и на этот раз помогло. Артем нерешительно глянул на остатки коричневой жидкости в бутылке, потом закрыл ее и вернул на место. Две стопки – норма, а больше – это уже смахивает на алкоголизм, тем более с утра.
Слава богу, сон преследует его не ежедневно или ежемесячно, а всего раз-другой в году и лишь только в августе. А то он бы давно сошел с ума. Впрочем, Артему и одного раза вполне хватает:..
Стеша терпеливо сидела рядом, и. лишь смешной, тонкий хвост, который ротвейлерам полагается отрезать, легонько бил по полу, демонстрируя истинное состояние ее собачьей души. Артем залез в холодильник, достал кусок колбасы, масло, сделал себе пару бутербродов, а колбасный остаток отдал Стеше, хотя миска ее была с вечера полной. Для Степаниды ничего не жалко, она – единственное близкое Артему существо, с тех пор как четыре года назад умерла мать.
– Уже идем, – пообещал он собаке и отправился в комнату. Через три минуты он вышел оттуда в джинсах и футболке, снял с крючка в прихожей поводок, надел на шею собаки, повизгивающей от нетерпения.
Теперь он был почти совсем спокоен. Не в его правилах жаловаться или роптать. Сон снится ему затем, чтобы он не забывался. Да он и так все хорошо помнит и ни на что не надеется. К вечеру он полностью вернется в свое обычное состояние спокойной безнадежности.
1 2 3 4 5 6 7