За нарочито радостным голосом подруги Лариса отчетливо расслышала уныние и грусть.
– Споешь, не волнуйся, – утешила она Милу. – Скажи лучше, не в курсе, кого Мишка на Герцога взял? Я его об этом еще в пятницу спрашивала, но тогда он еще ничего определенного сказать не мог. Звонила ты ему?
– Конечно, – сразу оживилась Мила.
– И что?
– А ты сидишь или стоишь?
– Сижу, – Лариса опешила от такого странного вопроса.
– На чем сидишь? – не унималась Мила. – На диване?
– В кресле. Хватит издеваться.
– Ну, тогда держись за подлокотники, да покрепче. Знаешь, кто будет твоим партнером, дорогая моя Джильда? – Мила выдержала театральную паузу и торжественно проговорила: – Ситников!
– Кто это? – Фамилия Ларисе показалась знакомой.
– Да ты что, девушка! Не знаешь, кто такой Глеб Ситников? Гран-при конкурса «Золотая лира». Его в июле каждый день по каналу «Культура» показывали. Красавчик с ангельским голосом! Мишка, оказывается, уже давно его пригласил, но держал все в тайне. Спонсоры театра квартиру ему сняли на весь репетиционный период. Вот так!
Лариса озадаченно покачала головой. Глеб Ситников… Ах, нуда. Всероссийский конкурс «Золотая лира» проходил в июле в это время, когда Лариса со своим очередным кавалером ездила в Туапсе. Это был один из тех быстротечных и ни к чему не обязывающих романов, которые один за другим возникали у нее в течение последних полутора лет. По возвращении в Москву роман так же легко угас, как и начался, но конкурс, о котором шумели в певческих кругах, она полностью пропустила. Ситникова Лариса видела лишь раз по телевизору, он давал интервью журналистам. В памяти осталось нечто смутное, никаких особых чувств не вызывающее. И вот теперь…
– Значит, Ситников, – задумчиво проговорила в трубку Лариса. – Что ж, я рада.
– Еще бы не рада! – ехидно произнесла Мила. – Смотри не упади к его ногам в первый же день!
– Еще чего! – заносчиво возразила Лариса. – Пусть он падает к моим ногам. И вообще, провинциальный тенор – это не в моем вкусе.
Ну-ну, – насмешливо поддакнула Мила. – Ладно, подруга. Пойду я, мне ужин пора готовить, парня кормить. Сын как-никак, хоть и стервец порядочный. Бывай, до завтра.
Лариса положила трубку и в рассеянности несколько раз подбросила на ладони недоеденное яблоко. С ума сойти – ей предстоит петь с победителем всероссийского конкурса! И ведь у Ситникова все еще впереди – наверняка будут и победы на международных конкурсах, он же, кажется, совсем молодой, тридцати нет. Для вокалиста это детский возраст. Герцог в «Опере-Модерн» – только начало в бесконечной череде блестящих теноровых партий.
– Будет о чем вспомнить в старости, – сама себе сказала Лариса.
Она поднялась с кресла, сменила махровый банный халат на тонкий шелковый пеньюар. Затем уселась за пианино, раскрыла клавир Верди и два с половиной часа упорно и кропотливо проходила один за другим сложные места в партии. К одиннадцати глаза у нее начали слипаться, и Лариса улеглась в постель.
Проснулась она сама, без будильника, ровно в половине седьмого. Настроение было отличным. Лариса не спеша приняла душ, позавтракала, оделась и тщательно накрасилась. Придирчиво оглядела себя в зеркало и, удовлетворенная, спустилась вниз, к машине.
За ночь жара немного спала, и Лариса с удовольствием вдохнула свежий утренний воздух.
Она выехала со двора и помчалась по широкому шоссе. Народ по случаю зноя и воскресенья словно вымер, трасса и тротуары были почти пусты, легкий ветерок влетал в открытое окошко, приятно обдувая лицо и лохматя Ларисины волосы. Впереди показалась поливалка, ползущая по дороге, точно гигантская ощетинившаяся ежиха. Она медленно вращала щетками и разбрызгивала вокруг веселые водяные брызги. Лариса обогнала ее и унеслась далеко вперед.
На перекрестке замигал желтый сигнал. Лариса, плавно притормаживая, перешла в правый ряд – метров через двадцать после светофора ей предстояло свернуть в переулок.
Желтый свет сменился на красный. Пешеходный переход также был пуст. Но вот на расчерченную полосками мостовую ступила девочка лет восьми-девяти. На ней была оранжевая джинсовая юбка и яркая зеленая майка. В руках – большая хозяйственная сумка, из тех, какие носят «челноки». В глаза Ларисе бросилась странная девчоночья прическа – множество коротких хвостиков, схваченных разноцветными резинками и смешно торчащих в разные стороны.
«Куда она в такую рань?» – удивленно подумала Лариса, терпеливо дожидаясь, пока светофор перемигнет обратно на зеленый.
…Он появился невесть откуда, точно вырос из-под земли. Серебристый, низкобрюхий «опель» с торчащей позади, будто рапира, антенной. Прежде чем Лариса успела что-нибудь понять, сверкающий на солнце автомобиль, не сбавляя бешеной скорости, пронесся мимо «ауди». Болезненно и надсадно взвизгнули тормоза, одновременно с этим машина ткнулась носом вперед, и затем послышался всего один короткий, высокий крик, от которого Ларису будто парализовало.
Наступила мертвая тишина. Ларисе казалось, что время остановилось. «Опель» стоял рядом, в левом ряду, и она отчетливо, точно в наведенный на резкость бинокль, видела его серо-серебристый бок, полуспущенное тонированное стекло окна, за которым виднелась черноволосая голова водителя, упавшего от толчка лицом на руль. Сверху, над головой, прилепленный на присоску к лобовому стеклу, слегка покачивался маленький малахитово-зеленый краб, растопыривший тонкие щупальца. Ларисе показалось, что крабьи красные глаза-бусинки смотрят прямо на нее. Она судорожно вдохнула воздух, пытаясь сбросить навалившуюся на нее неподвижность, и в тот же самый момент водитель вскинул голову. Взревел мотор, «опель» рванулся с места и через несколько мгновений растаял вдали, точно мистический и зловещий «Летучий Голландец».
На негнущихся ногах Лариса вылезла из машины. Девочка лежала в двух метрах от перехода, почти у самого тротуара, широко раскинув руки и неловко подвернув под себя правую ногу. Лариса с ужасом заметила, что ни с одного из хвостиков не слетела резинка. Они так и торчали в разные стороны, словно многочисленные смешные рожки.
Тишина вокруг стала постепенно наполняться возгласами и криками. Надрывно воя, приехала «скорая», а немного позднее вращающий мигалками милицейский «мерс». Лариса глядела, как переносят на носилки девочку, как с головой закрывают черным брезентом, как потом грузят носилки в салон машины…
Она не заметила, в какой момент подошел к ней широкоплечий красавец майор, а сразу услышала его речь, обращенную к ней.
– Майор Кузнецов, – опер козырнул, внимательно оглядывая Ларису. – Девушка, вы здесь были с самого начала. Вы видели, что произошло?
– Да, – Лариса с трудом разлепила пересохшие губы.
– Видели сам наезд?
– Да.
– Можете рассказать, как все было? – мягче спросил плечистый.
– Да.
– Тогда, прошу вас, пройдемте со мной.
Он осторожно, но твердо взял Ларису под локоть и повел к своей машине.
– Я вас слушаю, – красавец раскрыл блокнот. – Расскажите все, что видели. Старайтесь ничего не упустить. И пожалуйста, не волнуйтесь.
– Это был серебристый «опель», – сказала Лариса. – Номер я не запомнила. Он ехал на огромной скорости, не меньше ста тридцати, я думаю. За рулем – длинноволосый брюнет. Лица не видно было. И… краб.
– Краб? – в недоумении переспросил майор.
– Краб. Сувенир или талисман, какие вешают на лобовое стекло. Такой зеленый, с красными глазами.
– Понятно, – майор щелкнул ручкой и застрочил в блокноте.
3
На репетицию она приехала почти с часовым опозданием. Припарковала машину во дворике бывшего кинотеатра, ныне перестроенного и безраздельно отданного в распоряжение «Оперы-Модерн». Толкнула тяжелую, обитую железом дверь и оказалась в пустынном, прохладном вестибюле.
Только тут ее окончательно отпустило, перестало гулко биться сердце, исчезла дрожь в руках. Так бывало всегда: стоило Ларисе переступить порог театра, как она чувствовала словно некую волшебную силу, от которой подпитывалась, становилась сильной, спокойной и уверенной.
В сплошь зеркальной стене отразилась высокая, стройная девушка с красиво уложенными в пучок на затылке волосами, соблазнительно обнаженными плечами и миловидным, но бледным лицом. Лариса слегка кивнула своему зеркальному двойнику и быстрым шагом двинулась к лестнице на второй этаж мимо пустующего гардероба.
Она уже поставила ногу на нижнюю ступеньку, когда сверху послышались торопливые шаги. Лариса подняла голову и увидела спускающегося к ней молодого мужчину. Он был в светлых летних брюках и светло-кремовой рубашке с короткими рукавами, темноволосый, с приветливым и слегка растерянным лицом.
Лариса посторонилась, чтобы пропустить парня, полагая, что перед ней один из многочисленных фанатов театра, которые осаждали помещение оперы ежедневно с утра до вечера, пытаясь прорваться на репетиции и завязать знакомства с певицами. От таких субъектов не спасала даже охрана, год назад нанятая Лепеховым. Мишка, несмотря на свой кроткий нрав и ангельский характер, научился безжалостно избавляться от навязчивых поклонников.
Однако молодой человек неожиданно остановился, не дойдя до Ларисы пары шагов, и проговорил, явно смущаясь:
– Простите, тут абсолютно никого нет, и я, кажется, заблудился. А охранник говорит, что он новенький и знать ничего не знает. Вы не подскажете, где проходит репетиция?
– Репетиция чего? – уточнила Лариса на всякий случай.
– Верди. Здесь сегодня должны репетировать Верди, и я… мне…
Лариса еще раз мельком взглянула на парня, и у нее в голове зародилась смутная догадка. Красивое, точеное лицо, выразительные карие глаза, идеально очерченные, чувственные губы. И голос – мягкого, певучего тембра, слегка упирающий на «о».
– Вы приглашены петь в «Риголетто»? – перебила она мнущегося парня.
– Да, – обрадовался тот, – я…
– Я знаю, вы Глеб Ситников, – Лариса улыбнулась. – Верно?
– Верно, – парень был явно ошеломлен, но и польщен одновременно. – Только откуда…
– Ну, вас узнать нетрудно. Вы же известная персона, столько раз мелькали на экране. Вся наша труппа видела вас и слышала ваш великолепный голос.
– И вы? – уточнил Ситников.
– Нет. Я – нет, к сожалению. Но я доверяю вкусу своих коллег.
– Значит, – Ситников первый раз за их разговор тоже улыбнулся, и улыбка у него вышла совершенно очаровательной, мягкой, чуть смущенной и одновременно озорной, – значит, вы поете в труппе? Вы солистка?
– Более того, – засмеялась Лариса, кивая. – Я – та самая бедная малютка Джильда, без памяти в вас влюбленная!
– Вот это да! – Ситников театрально всплеснул руками и легко перескочил через оставшиеся ступеньки. Теперь он стоял совсем рядом с Ларисой, почти касаясь ее рукой. Ростом он был чуть выше ее, но казался очень стройным благодаря изящной и гибкой фигуре. Темные глаза его смеялись и глядели на Ларису с непонятной смесью застенчивости и дерзости.
Под этим взглядом она ощутила легкое волнение. Оно было приятным, от него слегка закружилась голова, и вдруг захотелось без причины смеяться, что Лариса и сделала.
С минуту они так и стояли друг напротив друга и весело, беззаботно хохотали. Потом Лариса в изнеможении оперлась рукой о перила и проговорила:
– Собственно говоря, непонятно, чему мы радуемся. Репетиция идет уже больше часа. Интересно узнать, почему вы опоздали в первый же день?
– Несчастный случай, – развел руками Ситников.
Лариса вздрогнула. Боже, как она могла забыть? Шутливые слова парня напомнили ей трагедию, произошедшую по пути в театр. Неужели после всего того, чему она недавно была свидетелем, можно вот так стоять и заливаться идиотским хохотом?
– Кроме шуток, – холодно сказала она, – что случилось? Ведь вас же вызывали в половине девятого, так?
– А я и не шучу, – пожал плечами Глеб. – Вот.
Он осторожно отвел со лба прядь волос, и Лариса увидела на загорелой коже свежую ярко-красную ссадину.
– Где это вы так? – сочувственно поинтересовалась она.
– Да, – досадливо отмахнулся Ситников, – я иногда бываю страшно рассеян. Не заметил открытой дверцы шкафчика в ванной. Ерунда такая, а кровь хлестала битых полчаса.
– Чуть ниже, и могли бы попасть в висок, – заметила Лариса.
– Слава богу, не попал, – улыбнулся Глеб. – А почему опоздали вы? Тоже несчастный случай?
– Да, – мрачно подтвердила Лариса. – Не будем об этом. Лучше пойдемте в зал, не стоит испытывать терпение Лепехова. – И побежала вверх по лестнице.
Ситников шел за ней след в след.
– Правду говорят, у вас в спектаклях все ходят полностью голые? – услышала за спиной его голос Лариса.
– Не все и не полностью, но не без этого. Впрочем, не буду ничего рассказывать, сам увидишь.
– Тебе это нравится? – Глеб так же легко перешел на «ты» и на последней ступеньке обогнал Ларису, заглядывая ей в лицо.
– Нравится что?
– Ну… обнажаться на сцене. И что на тебя все смотрят.
Это моя работа, – просто сказала Лариса. – Я ведь не просто обнажаюсь, а еще и пою. И не шансоньетки или попсу, а сложные оперные партии. Это нельзя – разделять, тут все связано воедино, ради одной цели – создать образ, который бы трогал зрителя. Мне сложно объяснить тебе словами, ты потом сам поймешь.
– Чего тут непонятного? – усмехнулся Глеб, останавливаясь. – Нам куда? Туда или вон туда?
Перед ними был длинный коридор второго этажа. Репетиционный зал находился слева.
– Туда, – Лариса указала на плотно обитую дерматином дверь, и Глеб широко распахнул ее перед ней.
Первый, кто бросился в глаза Ларисе, был красный от жары и возбуждения Мишка Лепехов, стоящий перед сценой, воздев кверху руки и вдохновенно подняв голову. Поза выглядела комичной для не знакомого с характером главрежа, но не для Ларисы, проработавшей в театре много лет. Краем уха она услышала, как тихонько фыркнул за ее спиной Глеб, и незаметно дернула его за руку.
Труппа сидела в глубине зала, а на сцене, точно крепость, возвышался Артем Корольков, баритон, исполняющий в спектакле Риголетто.
1 2 3 4 5 6 7