Еще моложе, чем сказала тебе. Тогда нас разделяла пропасть жизненного опыта — не лет, они не в счет, но опыта. Подумай, что ты к тому времени успел совершить, кем ты стал. А я? Я даже толком не понимала, кто я такая. Тогда мне не хватало смелости быть собой. Я лгала — лгала тебе; больно сейчас вспоминать, как я врала…
— Милая, я понимаю, чем это было вызвано.
— Нет, слушай. Теперь, Эдуард, я другая. Это написано даже у меня на лице. Видишь — морщины. Вот здесь, здесь и здесь.
Она прикоснулась к ним пальцем с видом глубокой сосредоточенности. Эдуард — он помнил эти мгновения ее серьезной страстной откровенности и любил ее за них — наклонился и нежно поцеловал морщинки.
— Я горжусь этими морщинами, Эдуард. Я рада, что они появились. Потому что я уже не ребенок. Я стала ближе к тебе и чувствую эту близость…
Она замолчала. Эдуард взял ее руки в свои и заговорил, размеренно и четко:
— Через два дня — слушай — из Нью-Йорка отплывает лайнер «Франция». Я зарезервировал места для нас с тобой, для Кэт, Мадлен и еще для Касси, если она захочет к нам присоединиться.
— Эдуард…
— Билеты я заказал сразу, как только прочел твое письмо. На другое утро, когда открылись агентства. — Он улыбнулся. — Не захочешь возвращаться во Францию — отправимся куда-нибудь еще. Неважно куда. Куда угодно. Но я не хочу больше жить без тебя. Не могу больше жить без тебя. И… — он сделал паузу, — ты не можешь оставаться в браке с Льюисом.
— А я и не состояла с ним в браке. Не могла состоять. — Она отвернулась. — Эдуард…
— Не нужно спорить. Тебе предстоит сделать выбор, Элен… — От волнения у него прерывался голос. — У нас всего одна жизнь, и пять лет этой жизни уже потеряны.
— Я сделала выбор.
Она говорила, опустив голову и так тихо, что Эдуард не сразу расслышал ее слова, но тут она на него посмотрела, и в ее взгляде он увидел подтверждение.
— Да?
— Да. Я люблю тебя, Эдуард. Ох, как же я тебя люблю…
Она обняла его за шею — порывистым движением, какое ему всегда в ней нравилось. Эдуард наклонился и поцеловал ее.
И лишь позднее — в голове у нее перепуталось столько всего, о чем хотелось ему поведать, — она вдруг вспомнила о самом неприятном; встала, выдвинула ящик бюро и вытащила связку газетных вырезок. — Совсем забыла. Ты был в разъездах и не мог их видеть. Придется тебе их прочесть. Ох, Эдуард, я хочу, чтобы ты знал — письмо тебе я отправила до того, как все началось, еще до появления самой первой статейки. Пока ты с ними не ознакомишься, я не позволю тебе принять решение.
— Дай-ка сюда.
— Он поднялся и протянул руку. Элен отдала ему вырезки, но он не стал их читать.
— Я их уже видел, не все, но многие, и в точности знаю, сколько тут правды. Знаю, когда ты написала письмо и когда началась вся эта компания. Хватит об этом, Элен.
Он повернулся, бросил связку в камин, наклонился и поднес спичку. Потом выпрямился, посмотрел на нее, и на его губах забрезжила улыбка.
— Я привык к скандалам. Не сомневаюсь — когда мы вместе отплывем из Нью-Йорка, это вызовет еще больший скандал.
— Эдуард…
— Выбрось это из головы. Все это неважно. Вот, посмотри.
Она подошла к нему, он опустил руку в карман и что-то вынул.
— Когда-то ты забыла вот это.
Он раскрыл ладонь: на ней лежало кольцо с квадратно ограненным бриллиантом — то самое, что он в свое время ей подарил.
Элен молча глядела на бриллиант.
Эдуард взял ее за руку.
— Надень.
Она колебалась всего мгновение, потом взяла кольцо и надела на палец.
Эдуард сжал ее ладонь в своих. Их глаза встретились.
— Я знала, — сказала она, как уже однажды говорила ему.
— Мы знали, — поправил он.
Элен подняла руку, и бриллиант вспыхнул на свету. Она начала говорить, но замолкла, потому что в словах не было надобности, замолкла, потому что на нее снизошла ослепительная уверенность, замолкла, потому что Эдуарду стало не до слов, он притянул ее к себе и крепко обнял.
В тот же день, только позже, Эдуард впервые встретился с дочерью. Девчушка со снимков, лицом — зеркальная уменьшенная копия отца, ворвалась в комнату: ей не терпелось рассказать, где она сегодня была и что видела.
Заметив незнакомого человека, она остановилась. Эдуард встал — степенно и учтиво, — и их познакомили, Кэт обменялась с ним рукопожатием, отступила к стулу, тихо присела и какое-то время хранила молчание. Она сидела, болтая ногами, иногда посматривала на мать, но потом вновь обращала неподвижный внимательный взгляд на мужчину.
Эдуарду она напомнила Грегуара; он понял, что держит экзамен, и весь подобрался; Элен это почувствовала и с восхищением следила за ним: никто другой на его месте не догадался бы о том, что происходило на самом деле. Он разговаривал с Кэт серьезно, словно со взрослым человеком; так говорил он и с Грегуаром. Девочка слушала и отвечала, сперва запинаясь, потом все раскованней. И вот внезапно, как то бывает с детьми, она решила, что он ей подходит. Она встала и обратилась к нему:
— Вы видели мой сад? Не желаете посмотреть? Я покажу, если вам хочется. А потом покажу мою комнату. У меня там французская книга — Мадлен подарила.
— Мне бы очень хотелось все это увидеть. Эдуард поднялся и вышел следом за Кэт вместе с Элен. Они осмотрели сад до последнего кустика, после чего Кэт провела их наверх в свою комнату. Там Эдуард присел на детскую постельку. Ему показали французскую книжку и все английские. Элен остановилась чуть поодаль и молча наблюдала, как две черноволосых головы склоняются над страницами.
— Я знаю несколько слов по-французски, — заявила Кэт, выпрямляясь. — Меня Мадлен научила. И как выговаривать французское «р» — словно рычишь. Иногда у меня получается. — Она сделала паузу и посмотрела на Эдуарда. — Значит, Мадлен вы тоже знаете, как и маму?
— Да, знаю. Я познакомился с Мадлен очень давно, когда она еще не была взрослой. С ней и с ее родными.
Кэт это, видимо, пришлось по душе. Она улыбнулась, словно теперь у нее не осталось ни малейших сомнений в надежности представленных ей рекомендаций.
— А когда вы не путешествуете, то все время живете во Франции?
— У меня дом под Парижем. И другой, в провинции, там, где когда-то жила Мадлен. И еще один, у моря. — Он помолчал. — Ты могла бы приехать и пожить в них, если захочешь.
— Правда можно? — У нее от возбуждения разгорелись щеки. — Вместе с мамой?
— Ну. конечно. И с Мадлен и Касси, если пожелаешь.
Изредка Элен брала Кэт на съемки, или они отправлялись отдыхать вместе с Льюисом. Так у девочки возникла страсть к самолетам. При мысли о предстоящем удовольствии у нее широко раскрылись глаза.
— И мы можем полететь?
— Можем. А можем и отплыть на корабле. На очень-очень большом корабле, где у тебя будет собственная каюта… — Эдуарду хотелось представить плавание заманчивее полета, но вдохновение начало ему изменять. — Там… там круглые окна. Они называются иллюминаторы.
— И подвесные койки, — поспешно добавила Элен. Кэт стала совсем пунцовой.
— Подвесные койки? Как в автоприцепах? Ой, да!
— Значит, договорились. Так и сделаем. Полетим до Нью-Йорка моим самолетом, а там пересядем на корабль.
— Когда? Когда? Прямо завтра?
— Послезавтра.
Увидев на лице дочери отражение собственного нетерпения. Эдуард невольно улыбнулся. Он заметил, что она ни разу не упомянула про Льюиса Синклера; судя по всему, ей и в голову не приходило, что он может отбыть вместе с ними. Это вселило в него еще больше надежды. Когда Кэт отправилась спать, Элен расплакалась. Он ободряюще сжал ей руку и сказал, что все будет хорошо. Все у них сложится — само собой и мало-помалу. Главное — у них есть время; много времени.
…Наутро Эдуард снова пришел в дом Элен. Его познакомили с Касси, которая, очевидно, кое о чем знала, то ли от Элен, то ли от Мадлен. У Эдуарда сложилось впечатление, что она, разглядывая его, про себя восполняет опущенные подробности. Эдуарда позабавил ее суровый испытующий взор, и он попытался объяснить ей про лайнер «Франция».
— Куда Элен, туда и я. Где она будет жить, там и я. — Касси выпрямилась во весь рост, словно вызывая его на спор. — Как я понимаю, если она с вами, то и я тоже.
Эдуард заявил, что он в восторге. Его разбирало любопытство — как Джордж и эта прямодушная женщина поведут себя при встрече. На Касси он, в свою очередь, произвел сильное впечатление — и даже очаровал ее. Впрочем, она не спешила это выказывать. «Поживем — увидим, — сказала она про себя. — Поживем — увидим».
— И никакого французского, — произнесла она, сверля его глазами-буравчиками. — Не умею я язык выворачивать, да и никогда не умела. Стара я новым штукам учиться. И вообще, вы нам, почитай, не оставили времени толком собраться.
И она величественно удалилась, прижимая к груди рулоны оберточной бумаги. Эдуард, которому не доводилось иметь дело с женщинами, занятыми грандиозными сборами в дорогу, в замешательстве отступил. Он поговорил с Кэт, посмотрел с нею книжки; она показала ему свои рисунки. Когда после ленча Мадлен увела Кэт вопреки всем протестам девочки, он провел два дивных часа с Элен; та одновременно являла собою влюбленную женщину — и женщину, которая лихорадочно и беспорядочно пытается уложить чемоданы. Эдуард наслаждался этой картиной. Он удобно раскинулся в кресле посреди коробок и чемоданов и приходил в восхищение всякий раз, как она заливалась краской. Его пленило, когда она не смогла сделать выбор между двумя платьями, выпрямилась и безнадежно вздохнула, словно не в силах принять решение.
— Милая, — произнес он, задержав на ней довольный взгляд, — бери их все. Или все оставь, купим новые. Это не имеет значения…
Они посмотрели друг другу в глаза, и оба с внезапной и напряженной остротой вдруг поняли, что находятся в ее спальне.
— Не здесь. И не сейчас… — заставил себя сказать Эдуард, прикоснувшись губами к ее волосам. Напряженное это мгновение тут же забылось. Он просто блаженствовал, ощущал себя мужчиной в окружении женской стихии — кружев, нижних юбок, перчаток, шляпок, серьезной сосредоточенности, а через минуту — самого очаровательного легкомыслия.
Элен пребывала в состоянии разом и восторга, и ужаса. Все происходило так быстро — и недостаточно быстро. С одной стороны, ее обуревало странное желание махнуть на все рукой. Просто смотреть на Эдуарда, или слушать его голос, или касаться его руки уже само по себе казалось свершением. Ей очень давно не доводилось испытывать именно этот хаос чувств, именно это состояние ошеломляющего блаженства. Ее тянуло отдаться всему этому; у нее не получалось полностью взять себя в руки. Когда до нее дошло, что нечто не менее безрассудное творится и с Эдуардом, человеком в высшей степени сдержанным и разумным, и что в такое состояние его способны привести одно ее слово или взгляд, она обнаружила, что ей хочется, очень хочется воспользоваться своею властью над ним. Какой соблазн — мгновенный отклик с его стороны и уверенность, которую она через это обретала. Сборы в дорогу не поглощали ее внимания целиком, нет — ее тянуло с ним пококетничать.
С другой стороны, по ту сторону восхитительного сумбура чувств и мыслей маячили иные, менее соблазнительные обязательства. Не могла же она, говорила Элен самой себе, вот так взять и все бросить… Кого-то следует непременно предупредить об отъезде, и тут от Эдуарда не приходилось ждать помощи. Он не понимал, зачем это нужно. К этому времени его настолько обуяли нетерпение и восторг, что он просто отказывался верить, будто на свете существует, скажем, некий Льюис Синклер; что же касается всяких антрепренеров, секретарш, адвокатов или финансовых советников, то они вообще исчезли с лица земли, прихватив с собой, как Эдуард отметил с особенным удовольствием, Таддеуса Ангелини.
Но Элен, преодолев приятное опьянение, решительно настояла на своем.
— В таком случае дай им знать… — Он шутливо, но и по-хозяйски махнул рукой; потом нахмурился: — Может быть, мне лучше пока уйти?
Сказал — и сам ужаснулся. К счастью, Элен ужаснулась тоже. Нет, заявила она, он должен остаться. У нее это займет мало времени, совсем ничего. Она принялась названивать по разным номерам, начиная с приемной своего офиса. Эдуард послушно сидел напротив в кресле с высокой спинкой, выкладывая на столе пирамидки из бумажных скрепок, рассыпал их и складывал заново. Он смотрел на гроссбухи, картотеки и прочие атрибуты деловой активности Элен; прислушивался к тому, как она предельно спокойным голосом сообщает необходимый минимум информации; следил за тем, как ее волосы отливают на свету, а пальцы теребят и крутят провод телефонной трубки.
Разговор с Тэдом Ангелини занял меньше всего времени — того совершенно не интересовали планы Элен, что несколько удивило Эдуарда, но у него не возникло желания размышлять над этим. И лишь беседа с Льюисом длилась сравнительно долго, да и то потому, что он никак не мог взять в толк, о чем говорит Элен. Ей пришлось по нескольку раз повторять самые простые предложения, и, когда она наконец опустила трубку, Эдуард заметил, что ей явно не по себе.
— Чего-то он там наглотался. Возможно, каких-то таблеток. Не знаю, — и она беспомощно взмахнула рукой. — Он слушал меня, но не слышал.
Эдуард разом отрезвел, его мысли пришли в порядок. В эту минуту он впервые признался перед собой, что чудовищно ревновал к этому человеку, — и избавился от ревности. В конце концов Льюис Синклер любил Элен, и Эдуард на миг почувствовал в нем родную душу, понял его — раньше ему этого дано не было.
Ему стало немного стыдно за только что пережитую беззаботную радость. Это напомнило ему о том, что следует быть осторожным: прошлое не переделаешь одним махом, оно сложным образом связано с настоящим. Элен и Льюис были женой и мужем; в их браке имелись свои тайны переплетения судеб и обязательств, которым он не был сопричастен. Это было горько и больно, но с этим, как он понимал, следовало смириться.
Вечером они вылетели из Лос-Анджелеса в его самолете, с тем чтобы на другой день быть в Нью-Йорке и сесть на корабль. И только в воздухе Эдуард сообразил, что допустил чудовищный промах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39