Элен почувствовала себя почти счастливой. Значит, она все-таки пережила этот кошмар и не сдалась, не убежала, как советовал ей Берни, она выдержала все, и, может быть, именно этот опыт придал ей сил, чтобы смириться с молчанием Эдуарда. Теперь она снова могла думать о будущем, правда, уже без прежнего оптимизма, но зато с новой упрямой верой в себя, заставлявшей ее нетерпеливо рваться к работе. Съемки «Размолвки» откладывались уже третий раз. Последний срок был назначен на 19 мая, почти сразу после дня рождения Кэт. А 18 мая, за день до начала съемок, к ней пришел Грегори Герц. По его лицу Элен сразу поняла, что он принес плохие новости. Он уселся напротив нее и нервно закурил.
— Элен, я обойдусь без долгих предисловий. Ситуация такова: Эй-ай отказалась субсидировать «Размолвку». Они хотят расторгнуть с нами контракт.
Элен изумленно посмотрела на него:
— Но это невозможно. Договор уже подписан. Герц вздохнул:
— Для их адвокатов нет ничего невозможного. Если они решили расторгнуть контракт, они это сделают. Пока не отсняты первые метры пленки, ни в чем нельзя быть уверенным, да и потом, собственно, тоже. Они, конечно, заплатят нам неустойку, но я не думаю, чтобы это их сильно огорчило. — Он горько усмехнулся. — Миллионом больше, миллионом меньше — подумаешь, какая ерунда. В общем-то, я сам виноват. Надо было прижать их покрепче, как делает Ангелини, чтобы они не могли пойти на попятный.
Он говорил каким-то напряженным, неестественным голосом, стараясь не смотреть на Элен. Она помолчала и коротко спросила:
— Грег, это из-за меня?
Герц уставился в пол. Потом пожал плечами и ответил:
— Да, из-за вас. Стайн потребовал, чтобы я отдал вашу роль другой актрисе. — Он поднял голову. — Я сразу сказал ему, что это невозможно. Но он продолжает настаивать. Кроме того… — Он погасил сигарету и тут же закурил новую. — Не знаю, как вам это объяснить, Элен, но дело не только в контракте. Когда я просил вас сыграть эту роль, я действительно считал, что вы идеально для нее подходите… — Он помолчал, вертя в пальцах сигарету, потом поднял голову и продолжал, по-прежнему не глядя ей в глаза: — Но с тех пор прошло много времени. Сценарий несколько раз переписывался. Собственно говоря, это уже совсем другая роль. И было бы правильней, если бы ее сыграла другая актриса. Новый вариант совершенно не соответствует вашему амплуа. — Он снова помолчал. — Мне кажется, вам будет психологически трудно сыграть такой характер — жесткий, суровый, эгоистичный… Особенно после вашего развода с Льюисом и всей этой шумихи, поднятой прессой…
Он быстро скользнул взглядом по ее лицу и уставился на картину, висевшую за ее спиной. Элен наклонилась к нему:
— Кого же вы выбрали? — ровным голосом спросила она. — Фонду? Ремик?
По-прежнему не глядя на нее, он назвал имя известной им обоим актрисы. Элен вздохнула:
— А что будет со мной?
— Стайн считает, что вам нужно аннулировать свой договор.
— Понятно.
— Элен, пожалуйста, не воспринимайте это так трагически. — Он встал. — Я только передаю вам слова Стайна. Когда я шел сюда, я думал, что вы, возможно, и сами уже не хотите сниматься в этом фильме и просто не решаетесь мне об этом сказать. В таком случае предложение Стайна развязывает вам руки…
Он снова посмотрел на нее и начал нервно ходить по комнате.
— Элен, вы должны меня понять. Я работал над «Размолвкой» больше года. Я не могу просто так взять и отказаться от нее. Я слишком много поставил на эти два фильма — на «Беглецов» и на «Размолвку». Я надеялся, что, если оба они пройдут с успехом, я смогу наконец заняться тем, о чем всегда мечтал. Ну и потом, не забывайте, у меня есть определенные обязательства перед теми, кто уже вложил свой труд в будущий фильм: перед сценаристами, консультантами… Поверьте, мне очень хочется, чтобы в главной роли снялись именно вы, но если из-за этого мне придется начать все снова: обивать пороги киностудий, искать продюсеров, выклянчивать средства, — нет, лучше уж я сделаю так, как советует Стайн. К тому же теперь все будет гораздо трудней. Я уверен, что многих, так же как и его, отпугнет ваше участие, и тогда мне…
— Хорошо, Грег, — Элен поднялась, — делайте свой фильм. Я сегодня же попрошу Мильтона связаться с Эй-ай и аннулировать мой договор. Надеюсь, это не займет много времени. Мне не хотелось бы вас задерживать, я понимаю, что вам не терпится побыстрей приступить к работе.
Лицо Герца залилось краской. Он взглянул на нее и отвернулся.
— Элен, ради бога… Я знаю, что вы должны сейчас чувствовать. Поверьте, я не хотел на вас давить. Если вам нужно время… Такие решения не принимаются в одну минуту.
— Мне не над чем думать, Грег, я уже все решила. Я не могу работать с людьми, которых не уважаю.
Наступило молчание. Грег покраснел еще больше.
— Но ведь вы работали со мной в «Беглецах».
— Тогда я относилась к вам иначе. — Что же изменилось сейчас?
— Сейчас я поняла, что все это время вы мне лгали, что на самом деле вы думали только о собственной выгоде. — Она отвернулась от него. — Мне кажется, вам лучше уйти, Грег.
Снова наступило молчание, тянувшееся на этот раз очень долго. Она видела, что Герц борется с собой. Наконец он заговорил:
— Да, вы правы. Я думал только о выгоде. Но иначе здесь нельзя. Если вы не хотите, чтобы вас сожрали, вы должны идти на компромиссы. Так бывает везде, а не только в Голливуде.
Элен быстро повернулась к нему:
— Вы называете это компромиссом? По-моему, это слишком мягкое определение. То, что вы делаете, Грег, это предательство, низкое, грязное предательство. Впрочем, я на вас не в обиде. За последнее время меня столько раз предавали, что я уже перестала обращать на это внимание. Просто теперь я буду знать, что и вы такой же, как все.
Герц, ничего не говоря, направился к двери. Элен устало вздохнула и, пройдя к окну, посмотрела в сад. Небо было высокое и прозрачное; вдали, за городом, медленно заходил на посадку самолет.
У двери Грег обернулся и тихо сказал:
— Вы забыли об одной вещи.
— Какой?
— Вы забыли спросить, почему Джо Стайн и Эй-ай решили расторгнуть с вами контракт.
— По-моему, это очевидно.
— Не совсем. — Он помолчал. — На вашем месте я бы все-таки спросил. Не у меня, конечно, я все равно ничего не смогу вам сказать, а у тех, кто имеет к этому непосредственное отношение. Например, у Джо Стайна. А еще лучше у Тэда.
— У Тэда? — Элен удивленно посмотрела на него. — При чем тут Тэд?
— Спросите у него сами, — спокойно ответил Герц. — Может быть, он вам объяснит.
Как только он ушел, Элен сразу же позвонила Тэду. Он ничуть не удивился, как будто только и ждал ее звонка.
— Да, да, нам обязательно нужно встретиться. Я и сам хотел позвонить, да все как-то не удавалось. Последнее время у меня ужасно много дел…
— Тэд, ты знаешь, что происходит в Эй-ай?
— Ну, в общем, да, кое-какие слухи до меня доходили. Знаешь что? — Голос его радостно дрогнул. — Приходи ко мне завтра днем, я напою тебя чаем и все расскажу.
…Было десять часов утра; ужин закончился час назад, и сейчас оба сенатора — и республиканец, и демократ — беседовали, тяжело откинувшись на спинки стульев. Встреча проходила в гостиной старинного джорджтаунского особняка, купленного и обновленного фирмой «Партекс» специально для таких случаев. Дрю Джонсон поймал взгляд Эдуарда и подмигнул. Эдуард взглянул на часы. За его спиной Саймон Шер поднялся с кресла и неторопливо двинулся к выходу. — Пойду проверю, не приехала ли машина. Дверь за ним мягко захлопнулась. Сенаторы, которых Дрю в это время усердно потчевал шотландским виски двенадцатилетней выдержки, не обратили на его уход ни малейшего внимания.
Это были солидные, влиятельные, хорошо известные в политических кругах люди. Оба занимали высокие посты в сенате, а демократ даже пользовался большим авторитетом в Белом доме. В свое время оба они оказали «Партексу» немало ценных услуг, и сейчас, когда фирма удачно завершила одну весьма рискованную операцию и была близка к тому, чтобы стать ведущей нефтяной компанией Соединенных Штатов, Дрю решил, что пора отплатить добром за добро. У Дрю была широкая натура, он никогда не забывал своих друзей, так же, впрочем, как и врагов.
Сенаторы не могли пожаловаться на его скупость. Каждый из них уже получил по солидному пакету акций дочерних предприятий «Партекса», не имеющих на первый взгляд никакого отношения к головной фирме. Но Дрю этого показалось мало. Он устроил роскошный ужин с редкими винами, шотландским виски и контрабандными кубинскими сигарами.
— Обратите внимание на эти сигары, мальчики, — говорил он, с довольным видом выпуская колечки дыма. — Чувствуете, какой аромат? Кастро недаром считает этот сорт самым лучшим.
После того, как сигары были выкурены, Дрю еще раз подмигнул и объявил, что наступило время немного поразвлечься.
На этой стадии вечера Эдуард обычно отправлялся домой. Сейчас он намерен был поступить так же. Ужин доставил ему огромное удовольствие, сенаторы показались довольно скучными, что же до холостяцких пирушек, которые так любил Дрю, то он предпочитал в них не участвовать, хотя к участию других относился вполне терпимо. Однако сегодня собственная снисходительность показалась ему гнусной.
Дело было даже не столько в пирушке, сколько в том, что за ней скрывалось. Последнее время его все больше раздражала необходимость подкреплять любой свой серьезный шаг взятками. Несколько лет назад, когда он был моложе и беспечней, он искренне верил, что цель оправдывает средства, и не сомневался, что всегда сумеет удержаться в границах дозволенного. Теперь, повзрослев, он видел, насколько трудно определить эти границы. За последние несколько месяцев он переступил их уже несколько раз. Он чувствовал, что операция по слиянию двух фирм — тщательно спланированная и виртуозно проведенная — высосала из него все силы, как физические, так и моральные. И сейчас, сидя в гостиной рядом с Дрю и сенаторами, он вынужден был признать, что ради этой сделки он впервые поступился собственными принципами и что винить ему, кроме себя, к сожалению, некого.
Тем временем сенатор-демократ, которого многие считали правой рукой президента Джонсона, снова свернул на разговор о войне.
— Напалм, — выкрикивал он, — вот самый верный способ поставить желтопузых на место! Линдон знает, что делает. Если все будут придерживаться его взглядов, через полгода война будет закончена.
Республиканец недовольно сжал губы.
— История показывает, — начал он. Голос у него был сухой и резкий, и даже щедрая порция виски не сумела его смягчить. — История показывает ошибочность таких взглядов. — Он покосился на Эдуарда и продолжал: — Если мы рассмотрим, например, тактику, применявшуюся в Индокитае, то мы увидим, что против подвижных, хорошо организованных, дисциплинированных партизанских группировок, ведущих — будем говорить откровенно — справедливую борьбу за освобождение своей страны…
— Терпеть не могу такие пораженческие разговоры, — нетерпеливо перебил его демократ. — Пока мы тут сидим и болтаем, наши мальчики гибнут на полях сражений, и многим из них столько же, сколько моему сыну, а некоторым даже еще меньше…
— У меня тоже есть сын, и он ненамного моложе вашего. — Республиканец сделал большой глоток виски. — Если говорить о последствиях, а я считаю, что именно об этом нам нужно думать в первую очередь, бомбардировка только приведет к новому обострению конфликтов. Соединенные Штаты должны, насколько это возможно, удерживаться от крайних мер. В Сайгоне…
— Да что вы мне говорите о Сайгоне! В Сайгоне наши молодцы в кусты боялись сходить без команды сверху, а если и решались спустить штаны, то только по особому распоряжению начальства.
— Эй, парни, парни!..
Дрю заметил, что лицо демократа угрожающе покраснело, и поторопился вмешаться. Эдуард брезгливо поморщился и встал.
— Эй, парни, так не пойдет. Вы что, решили испортить мне вечер? Сколько можно говорить о политике? Я пригласил вас сюда не для того, чтобы обсуждать военные промахи Соединенных Штатов. Если не хотите со мной поссориться, оставьте этот дурацкий треп и займитесь лучше сигарами.
Демократ пожал плечами, потянулся за сигарой, промахнулся и расплылся в пьяной ухмылке. Дверь отворилась, и показалась голова Саймона Шера. Он посмотрел на Эдуарда и кивнул.
— Дрю, господа, прошу меня извинить.
Эдуард поклонился и шагнул к двери. Мужчины поднялись. Дрю обнял его за плечи, сенаторы с кислой улыбкой протянули руки. Наступила неловкая пауза, во время которой взаимная антипатия стала особенно ощутимой.
К счастью, за окном в это время скрипнули тормоза, захлопали двери, послышался громкий женский смех. Развлечение прибыло. Сенаторы переглянулись; Дрю самодовольно улыбнулся; Саймон Шер и Эдуард, воспользовавшись заминкой, быстро двинулись к двери.
Выйдя из дома, они на минуту задержались на выложенной кирпичом дорожке. Мимо них торопливо прошли три высокие, стройные женские фигуры, окутанные облаком дорогих духов. На верху лестницы женщины остановились, кинули на Эдуарда и Шера быстрый взгляд и, мелодично рассмеявшись, исчезли за дверью.
Саймон Шер проводил их тоскливым взглядом, вздохнул и решительно шагнул к ожидавшему их «Линкольну». В душе Эдуарда шевельнулось какое-то странное сожаление. Он вспомнил, что уже несколько лет не был в женском обществе, и ему мучительно захотелось снова заглянуть в женские глаза, провести рукой по шелковистым волосам, поговорить — не о делах и не о политике, а просто так, ни о чем, как он давно уже ни с кем не говорил.
Он посмотрел на опустевшее крыльцо, на задернутые шторы и, досадливо поморщившись, двинулся вслед за Шером к «Линкольну». Машина быстро покатила к аэропорту. Последнее время Эдуард был в постоянных разъездах: сначала на Ближнем Востоке, потом в Канаде, потом в Японии. Операция по слиянию двух фирм, тянувшаяся с конца января, требовала его присутствия в самых разных местах. Он чувствовал, что она отняла у него слишком много времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39