Ей хотелось хоть немного расслабиться.
– Итак, эти воспоминания кажутся связанными каким-то образом с событиями из вашего прошлого?
– «Воспоминания» – не совсем верное слово, – сказала Клэр. – Скорее короткие видения, и я, кажется, не способна связать их с чем-нибудь, что когда-либо происходило со мной. – Она выглянула в окно. В поле зрения попала большая плакучая ива. – Сначала мне хотелось просто от них избавиться. Чтобы они прекратились. Но очевидно, что этого произойти не может, и теперь я действительно хочу понять, что же за ними кроется. Проследить, куда они меня приведут. Однако это приводит меня в ужас. Неизвестность. Я хочу знать, и в то же время – не хочу. – Она сомневалась, удастся ли ей проследить эти образы с помощью Деборы Парлоу. Она ковыряла пальцем сиденье кушетки, готовая быстро вскочить и выбежать из кабинета.
– То, что вы так чувствуете, понятно. – Дебора переменила положение на стуле. – Но воспоминания, которые мы по какой-либо причине блокируем, обычно не появляются до тех пор, пока мы к ним не будем готовы.
– Ну, я не вполне уверена, что я – готова. – Клэр описала сон, который она видела прошлой ночью. Она стояла в своей кухне, и все дверцы шкафчиков были открыты, все внутреннее их пространство было заполнено темнотой, такой же, как темнота за окошками в спальне Томаса Джефферсона. Она ходила по кухне решительным шагом, распахивая дверцы шкафчиков одну за другой, повторяя: «Нет, нет, нет».
Дебора казалась заинтригованной.
– Что вы боитесь узнать, если в самом деле вглядитесь попристальней в эти обрывки воспоминаний?
Клэр изучающим взглядом смотрела на свои руки на коленях. Что она боится понять? Что ее жизнь была не такой, как кажется? Что у нее было трудное детство? Что ее брак – неудачный?
– Я не знаю, – сказала она.
– Не было ли в вашем прошлом, в детстве каких-нибудь оскорблений, Клэр?
Она в удивлении подняла брови.
– Вы имеете в виду сексуальных?
Дебора пожала плечами.
– Нет. Никаких сексуальных, физических или даже словесных. Ничего подобного. Все в порядке. И фрагменты воспоминаний вовсе не оскорбительного характера.
«Кровь на белом фарфоре».
Клэр заерзала на кушетке, подняв руку, как будто для того чтобы отмахнуться от видения. Она быстро успокоилась, положив руку на колени.
– Я просто видела… – Она покачала головой.
– Образ?
– Да. Я не хочу об этом говорить. Простите. Не подумайте, что это увертка. – Если бы Рэнди был тут, она смогла бы рассказать.
– Все в порядке. – Дебора задумчиво посмотрела на нее. – Вы помните, как вы росли? – спросила она.
Клэр опять посмотрела в окно.
– Это было замечательно, – сказала она. – Я много времени проводила на ферме моих дедушки и бабушки. Хотя, – она посмотрела на Дебору, – были события, которые никак не назовешь приятными – например, развод моих родителей, но я ничего об этом не помню.
– Ваши родители еще живы?
– Нет.
– Как давно они умерли?
– Полагаю, что они оба умерли около десяти лет назад.
– А как они умерли?
– Я не знаю, как умер мой отец. Мы к тому времени сильно отдалились. Моя мать умерла от рака легких.
– А вы были близки со своими дедушкой и бабушкой?
– Очень. Особенно с дедушкой. Он был резчиком карусельных лошадок и большим весельчаком.
– О! Могу представить. – Глаза Деборы разгорелись. Она задала несколько вопросов о карусели и о ее деде, но Клэр отвечала только по сути дела, понимая, что Дебора использует эту тему, чтобы она почувствовала себя непринужденно, чтобы достичь взаимопонимания. Ей хотелось бы, чтобы эта уловка сработала.
– Сколько вам было лет, когда умер дедушка? – спросила Дебора. – А бабушка?
– Мне было… – Клэр неожиданно почувствовала провал в памяти. Она прижала пальцы к вискам, закрыла глаза, стараясь отыскать ответ в пустоте. Наконец она посмотрела на Дебору. – Не имею совершенно никакого представления, – призналась она.
У Деборы на лице появилось недоуменное выражение.
– Вы можете вспомнить, как они умерли?
И снова Клэр порылась в памяти и на этот раз выудила частичку правды.
– Моя бабушка умерла во сне, – объявила она.
– От?
Клэр пожала плечами.
– Старости? Я не знаю. Подождите-ка. Мы перестали ездить на ферму, когда мне было тринадцать?.. Следовательно, она умерла где-то в это время.
– А дедушка? Вы помните, когда и как он умер?
– Он… – В этот раз Клэр сократила свое путешествие в пробел памяти. Она пожала плечами. – Мне жаль…
– Никаких братьев или сестер?
Она сказала ей о Ванессе, и Дебора еще сильнее нахмурилась, слушая рассказ Клэр о том, как ее отец выкрал Ванессу и увез. Дебора задала несколько вопросов о Лене Харти, и Клэр ответила на них более или менее связно. Однако и тут она многого не знала.
– А как насчет вашего мужа? – спросила Дебора. – Вы можете говорить с ним об этих обрывках воспоминаний?
Клэр заколебалась. Медленно покачала головой.
– Мне неудобно рассказывать ему об этом, а он чувствует себя неловко, слушая эти рассказы. Но… – Клэр закусила губу. – Есть человек. Он брат той женщины на мосту. – Она описала, как познакомилась с Рэнди. – По какой-то непонятной причине он – единственный человек, которому я могу рассказать о том, что происходит. С ним я чувствую себя в полной безопасности.
Дебора снова заерзала на стуле, на этот раз полностью переменив позу.
– Ага! Следовательно, в этом-то все и дело.
– Это – не романтическое увлечение. – Клэр старалась пресечь в корне подозрения психоаналитика.
– Понимаю. – Дебора задала несколько вопросов о Рэнди, несколько вопросов о Джоне. Клэр старалась описать свою любовь к мужу и нежное чувство защищенности, которое она испытывала с Рэнди, но скоро поняла, что ничто не изменит мнения психоаналитика.
Она подумала, еще глубже утопая в сиденье кушетки, что все бесполезно. Если бы она могла сделать так, чтобы Дебора поняла ее чувства, или если бы она могла не позволять этим обрывкам воспоминаний всплывать в этом кабинете, так что ей нужно было от них отмахиваться. Она вспомнила свой сон. Распахнутые настежь дверцы шкафчиков. Нет, нет, нет.
– Вероятно, здесь лучше всего, если мы будем встречаться с вами два раза в неделю, – сказала Дебора. – Я понимаю, что сейчас это вас пугает, Клэр, но мы постараемся сделать этот кабинет местом, где вы могли бы без опасений давать волю своим воспоминаниям.
Клэр думала, что ничто не поможет Деборе сделать этот кабинет местом, где она чувствовала бы себя в безопасности.
– Как насчет раза в неделю? – спросила она, и ей не потребовалось много времени, чтобы убедить психоаналитика принять ее предложение.
Тем же вечером она все рассказала Джону: она чувствует себя чрезвычайно неловко в кабинете Деборы Парлоу. Она, конечно, будет к ней ходить, но у нее серьезные сомнения относительно того, сможет ли она когда-нибудь разрешить ее проблемы.
– Если не выйдет с ней, мы найдем тебе другого психоаналитика, – сказал Джон с тем оптимизмом, которым она сама когда-то в большей мере обладала.
На следующее утро после сеанса с Деборой Клэр проснулась от звуков сирен, ударов, криков и непрестанно пульсирующих звуков органа.
«Позволь мне называть тебя любимой».
Она попыталась закричать, но звуки застряли у нее в горле. Она схватила Джона за руку, тряся его, и, когда он не проснулся, выскочила из постели в панике. Когда она бежала из комнаты в коридор, все кружилось перед глазами.
В гостиной она достала из дивана вязаный шерстяной платок, завернулась в него и села, потянувшись к телефонному аппарату. Она набрала номер Рэнди, сирены все еще завывали у нее в мозгу. Ее сердце колотилось о грудную клетку, и она оперлась о подушки, надеясь, что ее не будет тошнить.
– Алло? – Голос Рэнди звучал глухо со сна. Сколько было времени? Она не имела ни малейшего представления.
– Я разбудила тебя. Прости, но у меня – ночной кошмар, а может быть, опять эти воспоминания. Я не знаю. – Она плакала, и только тогда поняла, что плачет уже с тех пор, как только открыла глаза. Может быть, она плакала и во сне. – Это ужасно, Рэнди. Я могу даже…
– Успокойся, – сказала Рэнди. – Дыши глубоко. – Его голос был низкий, спокойный и ласковый, и она схватила телефонную трубку двумя руками и попробовала восстановить правильное дыхание. Ее сердце собиралось выпрыгнуть из груди.
– Там были сирены «скорой помощи», – сказала она. – Сначала они слышались на некотором расстоянии, потом все ближе и ближе. И еще «Позволь мне называть тебя любимой». Органная музыка, как на карусели. И они с шумом хлопали рамами, закрывая их – большие деревянные рамы, и…
– Кто это «они»?
Клэр закрыла глаза, чтобы попробовать вызвать образ снова, но вместо этого увидела полотенце, висящее на крючке, стена позади вешалки для полотенец была из белых плиток. Полотенце тоже было белым, но на нем алели пятна крови. Клэр вскочила с дивана, как будто могла убежать из картины, возникшей у нее в мозгу.
– О, Господи, Рэнди, – сказала она, – сделай так, чтобы они ушли! Эти вспышки все продолжаются. А может быть, я их сама делаю. Они до сумасшествия реальны. Но если это я их вызываю сама, тогда я сумасшедшая.
– Ау, Клэр? – Снова спокойный, глубокий голос звучал у нее в голове, и она неподвижно встала посередине комнаты. – Ты поняла, кто захлопывал рамы?
– Нет. – Она прижала руку ко лбу. – Это был просто звук. Хлопанье.
– А откуда ты знаешь, что это звук захлопывающихся рам?
– Просто знаю, и все.
– А что еще?
– Кто-то кричал.
– Женщина или мужчина?
– Я думаю, что женщина. – Неожиданно начался приступ головокружения, и она опять села на диван, с трудом переводя дух. – Я больше не могу. Нужно положить этому конец.
– Что заставляет тебя думать, что это были сирены «скорой помощи»? Не пожарной машины и не полиции?
– Рэнди, я больше не могу. У меня так кружится голова, и Джон может проснуться в любую секунду. – Ее трясло. Она потянула платок, чтобы прикрыть ноги. – Как бы мне хотелось, чтобы ты был здесь, рядом со мной, – сказала она. – Я думаю, что смогла бы справиться с ним тогда – я имею в виду со сном.
Последовало продолжительное молчание. Ее сердце глухо стучало у нее в ушах.
– Что ты хочешь, чтобы я сказал, Клэр? – спросил наконец Рэнди. – Я бы с удовольствием был бы там, рядом с тобой. Я все время думаю о тебе. Но мы не можем видеться друг с другом без чувства вины, а я этого вовсе не хочу.
– Я знаю, – сказала она тихо, радуясь, что в нем говорит голос здравого смысла, который, казалось, она потеряла совсем.
– Мне жаль, что ты все еще страдаешь, – сказал он. – Я надеялся, что Джон был прав, и поскольку меня уже нет в твоей жизни, ты будешь чувствовать себя лучше.
– Я не думаю, что мне когда-нибудь будет лучше, если я не узнаю, почему это со мной происходит. Я начала сеансы с психоаналитиком, но боюсь разговаривать с ней об этих проблесках памяти. Я чувствую так, как будто случится что-то ужасное, если я начну рассказывать о них, когда тебя нет рядом. Похоже на то, что я совершенно теряю остатки здравого смысла, которого с каждым разом остается все меньше. О, Рэнди, как я могу увидеть тебя? Я не хочу больше лжи, но Джон никогда не поймет.
– Он знает, через что тебе пришлось пройти?
– Немножко. Джон хочет мне помочь, но он не в состоянии этого сделать. Возможно, если я очень попрошу его, он меня выслушает, но, по правде говоря, я чувствую, что только с тобой я могу вдаваться в подробности.
Она вздохнула. Ее сердцебиение наконец успокоилось. Дрожь прекратилась, и она не думала, что сможет вызвать звуки сирены или хлопанье рам, если попытается.
– Мне уже лучше, – сказала она. – Пора. Джон скоро встанет.
Рэнди ответил не сразу.
– Я не хочу отпускать тебя от телефона, – сказал он наконец.
И она тоже не хотела.
– Если я найду способ увидеть тебя, ты захочешь этого?
– Конечно. Но если это не потянет за собой лжи.
– Нет. Я больше не хочу обманывать. – Она подумала, что слышит какой-то звук в коридоре. – Мне нужно идти.
– Хорошо, Клэр, пожалуйста. Позаботься о себе.
Она повесила трубку, но осталась на диване, завернутая в платок, цепляясь за то слабое чувство спокойствия, которое дал ей Рэнди, раздумывая, поддержит ли ее это в течение остального дня.
Джон проснулся как от толчка, когда Клэр выбежала из спальни. Она даже не задержалась, чтобы накинуть халат, и серый утренний свет омывал ее обнаженную кожу. Она плакала, захлебываясь слезами, как будто кто-то за ней гнался. Он позвал ее по имени, но, казалось, она его не слышала, и он выбрался из постели и пересел в свою коляску, чтобы поехать за ней.
Из коридора он слышал, что она взяла телефон, и тотчас же понял, кому она звонит. Он сидел и слушал, ему было стыдно от того, что он подслушивал. Ее всхлипы запали ему в душу. Он никогда не слышал в ее голосе такого отчаянья, такой паники. Страх, которому она позволила ему быть свидетелем за последние два месяца, был ничто по сравнению с настоящим ужасом, переполняющим ее. Однако она выливала его на Рэнди Донована. Говоря с Рэнди, она позабыла об осторожности, она Ничего не скрывала. Джон хочет помочь мне, но он не способен на это.
Она права. Он сидел тихо в коридоре, ожидая, когда она повесит трубку. Он старался ожесточиться, найти в себе силы и решимость, чего ему никогда не требовалось раньше. Он собирался помочь Клэр единственным возможным способом.
Она повесила трубку, и Джон въехал в гостиную.
Клэр завернулась в платок, поджала под себя ноги на диване, одно плечо у нее осталось голое. Ее лицо было бледно, и на нем читалось виноватое выражение ребенка, которого поймали, когда он делал что-то запрещенное. Он почувствовал болезненный прилив любви к ней, и, хотя ему хотелось подъехать на коляске поближе, остался в дверном проеме. Так ему будет легче.
Он почти мог видеть работу ее мозга, когда она пыталась придумать какое-то объяснение тому, почему она на ногах в такую рань, сидит, завернутая в платок на диване.
– Мне приснился ужасный сон, – сказала она. – Я перепугалась и позвонила Рэнди прежде, чем смогла осознать, что я делаю. Прости меня. – Было ясно, что она сказала это, решив больше не лгать ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57