Надеюсь, в скором времени ты откликнешься, а пока я пребываю в смятении. Или ты сочла, что я уехал по собственному желанию, а не потому, что так решил «Глоб», и что я не собираюсь возвращаться? Не знаю, что еще сказать, чтобы тебя разубедить. Я предупредил издателя, что не позднее чем через полгода он должен снова перевести меня в Лондон или я уволюсь. Я веду переговоры с разными людьми в Англии, присматриваю вакансию. Было бы гораздо легче заниматься этим, если б я знал, что во всем этом есть смысл.
Конечно, все началось чуть ли не в последний момент, у нас было мало времени до моего отъезда. Оуэн слишком долго тебя прятал. Но для меня это были самые главные месяцы моей жизни. Я чувствую себя романтическим глупцом, признаваясь, что живу воспоминаниями, но это недалеко от истины. Здесь я не смогу осесть. Я словно на цепи сижу, и все вокруг до отвращения знакомо. Меня так и тянет написать тебе о тех выходных, которые мы проводили вместе, о наших вечерах с тобой, вновь и вновь перебирать эти воспоминания, но такая сентиментальность не в твоем духе. За это я тебя и люблю.
Если все кончено, Бога ради, хотя бы напиши мне об этом.
Твои Бен.
Оуэн засунул листок обратно в конверт, а конверт — в колобку, лежавшую у него на коленях. В солнечном луче у окна плясали пылинки. Прямоугольник солнечного света полз по полу, подбираясь к красному ворсовому ковру.
Почти всю свою жизнь Оуэн ненавидел воскресенья. Гнетущая тишина, слабые отголоски религиозности. День одиночества. Но в последние годы он избавился и от этого скрытого, невнятного страха. Они с Хилари взяли за правило готовить праздничный завтрак, потом гулять на краю деревни. Зимой оба устраивались с газетами возле камина, а вечером частенько ходили в город в кино. Весной и летом много времени поглощал сад. Нет, они вовсе не были несчастливы.
Из пачки, лежавшей на тумбочке у изголовья, Оуэн достал сигарету, покатал задумчиво между пальцами. Неужели их совместной жизни придет конец? Неужели Бен приехал наконец за ответом?
Он докурил сигарету до самого фильтра. потом убрал коробку из-под обуви на верхнюю полку и захлопнул дверь шкафа. Бен теперь женат, обзавелся двумя детьми. Это он успел сказать по телефону, они и говорили-то всего с минуту. Неужели он до сих пор недоумевает, почему Хилари не написала ему?
За окном сестра убирала чашки с садового столика. Были же за эти годы и другие мужчины, она ходила на свидания. Мистер Креске, отец-одиночка ее ученика из шестого класса, переехавший сюда из Патни. Мистер Гамильтон, преподаватель математики, успел несколько раз сводить Хилари в театр, пока не уехал в свою Шотландию. Оуэн пытался поощрять эти выходы в город и совместные ужины, но интонация сестры ясно давала понять, что речь идет всего лишь об ужине, не более.
Хилари успела переместиться на кухню, наливала воду в вазу с розами,
— Смотрю, ты прибралась в гостевой комнате, — намекнул брат.
Она глядела на него в упор, но не слушала. Сразу видно: пытается что-то сообразить. Была у них такая привычка — в рассеянности таращиться друг на друга, подобно тому, как женатый человек, задумавшись, смотрит на обручальное кольцо.
— Постель. Ты приготовила гостевую постель.
— А, да, — опомнившись, ответила она. — Я подумала, если обед затянется и ему не захочется спешить на поезд…
— Разумеется.
Оуэн снова примостился у стола и продолжил чистить поднос. В блестящей поверхности отражалось его лицо, его седеющие волосы. Интересно, как теперь выглядит Бен?
— Чеснок, — пробормотала она. — Чеснок-то я забыла.
Познакомились они у Оуэна на работе — кто бы мог подумать! «Глоб» заказал Бену статью о различиях в работе британских и американских юристов. За ланчем разговор незаметно перешел в другое русло. «Каких только вопросов вы не задаете!» — подивился Оуэн. И действительно, Бен без смущения вникал в частную жизнь собеседника: и где он живет, и как проводит досуг, и все это так легко, спокойно, словно такие вопросы тоже диктовались профессиональным интересом.
— Надеюсь, у него не появилась аллергия на какие-нибудь продукты, — вздохнула Хилари, кроша чеснок.
Хотя к тому времени Бен прожил в Лондоне без малого год, он почти нигде не бывал. Оуэн сделался его гидом. По выходным они отправлялись в Хампстед и Кэмден-Таун или же в Ист-Энд, много ходили пешком, перекусывали по дороге. Говорили обо всем на свете. Выяснилось, что и Бен в детстве лишился одного из родителей. Узнав об этом, Оуэн понял, какая сила притягивала его к Бену: они были настроены на одну волну, Бен мог сердцем постичь его печаль. До тех пор о смерти матери Оуэн мог говорить только с Хилари.
— Я все подбирал сравнения, — вспоминал Бен. — Например, что я обгорел и теперь смогу что-то почувствовать, только если пламя достигнет такого же накала. Или что жизнь кончилась, и я остался один в заброшенном доме. На самом деле, все аналогии неточны. Но нужны какие-то слова, чтобы осмыслить это.
С коллегами на работе Оуэн вел совсем другие разговоры.
Он снова протер середину подноса — его зеркало. Они с сестрой и внешне похожи, все так говорят. Отрывистые голоса, привычные жесты, ход мыслей, манера задумываться, прежде чем что-то сказать, не говорить лишнего… Ничего удивительного, что Бен покорил и ее тоже.
Пройдя через кухню, Хилари опустила руки на плечи брату. Сквозь хлопковую ткань блейзера он ощущал тепло ее ладоней. Непривычно как-то — они редко дотрагивались друг до друга.
— Любопытно, правда? — сказала она. — Увидеть его на часок после стольких лет.
— Да.
Четверть века тому назад они с Хилари въехали в этот дом. Сперва думали — на время. Хилари проходила практику в школе, Оуэн только-только устроился на работу в юридической конторе, еще не осел. Жизнь что-то сулила.
— Должно быть, жена не смогла приехать из-за детей. — Она провела кончиком пальца по воротнику его рубашки.
Теперь, когда Сол и все остальные умерли, одна только Хилари знала, что Оуэн предпочитает мужчин. Она нисколько не осуждала его, даже бровью не повела, когда догадалась.
— Занятно, что он снова объявился после такого перерыва, — подхватил Оуэн.
Она сняла руки с его плеч.
— Тебе это кажется странным?
— Немного.
— А по-моему, трогательно, — возразила она.
— В самом деле.
В прихожей прозвенел звонок.
— Господи! — изумилась Хилари. — Так рано?
Он услышал, как, выбежав из комнаты,
Хилари замерла на миг в прихожей перед зеркалом.
— Я тоже один раз был с мужчиной, — признался Бен в тот вечер, когда Оуэн решился наконец заговорить о своих чувствах. Эти слова прозвучали точно ответ на тайную молитву. Разве влюбиться — такое уж преступление?
Еще два шага, ключ поворачивается в двери.
— О! — донесся голос сестры. — Здравствуйте, миссис Гилз!
Оуэн прикрыл глаза, ощутив на миг облегчение. Сын соседки перебрался в Австралию, а в прошлом году она овдовела. Теперь она повадилась заглядывать на огонек по выходным — сперва под благовидным предлогом, что-то позаимствовать по хозяйству, а в последнее время и просто поболтать.
— Жара вас не замучила? — спросила миссис Гилз.
— Ничего, справляемся, — откликнулась Хилари.
Оуэн вышел к женщинам в холл. Хилари, судя по выражению ее лица, собиралась с духом, чтобы предупредить: они ждут гостей.
— Привет, Оуэн, — сказала миссис Гилз. — Сегодня в газете написано про вашу фирму.
— Вот как?
— Да, что-то из зала суда. Уголовная хроника. По телевизору тоже об этом было. Старик Румпоул.
— Ага, — кивнул он.
— Что ж… я так просто заглянула… вы, конечно, заняты…
— Нет-нет, — возразила Хилари, оглядываясь на брата. — Ждем гостей, но попозже. Я как раз поставила чайник.
— Ну, зачем это вы… — протянула миссис Гилз.
— Пустяки.
Они устроились в гостиной. Хилари украдкой поглядывала на часы. В Перте ставили «Отверженных», Питер Гилз получил главную роль.
— Замечательный сюжет, ведь правда? — Миссис Гилз маленькими глоточками прихлебывала чай.
В комнате было душно, Оуэн чувствовал, как рубашка липнет к потной спине.
— Питер играет в паре с местной девушкой. Не могу себе представить актрису с австралийским акцентом, но что поделаешь. Чувствую, она ему нравится, хотя прямо он об этом не пишет.
Муха жужжала, ударяясь в висевший над камином портрет их родителей. Оуэн неподвижно сидел на диване, уставившись взглядом куда-то поверх плеча миссис Гилз.
Хилари всегда поднималась чуть свет. В полшестого, самое позднее в шесть, позавтракает и готовится к урокам. В полвосьмого она выходила из дома, чтобы поспеть на пятиминутку перед занятиями. Оуэн, будучи партнером, мог являться на работу значительно позже девяти. За кофе он читал «Фай-нэншл Тайме» и просматривал почту. Не требовалось прибегать к ухищрениям, никакой суеты. Случай представился сам собой. Приходили письма от Бена, он уносил их в свою комнату.
— Вот и все.
— Еще чаю?
— Нет, спасибо, — отказался Оуэн. Местный совет собирался ввести в центре города одностороннее движение. Миссис Гилз уверяла, что станет еще хуже:
— Это уже пробовали в Винчестере. Моя сестра говорит, сплошные пробки.
— Вот именно, — подтвердил Оуэн. Они поцеловались лишь однажды, августовской ночью, незадолго до рассвета, на диване у Бена. Сквозь высокие окна струился свет уличных фонарей. Чуть раньше, когда они шли через мост из Баттерси, Оуэн рассказал Бену, как их с Хилари послали за матерью, как они, пройдя через поле, добрались до леса, где мать порой гуляла по утрам, хлынул дождь, до костей промочил ребят, прежде чем они укрылись под дубом, и тут, подняв головы, они увидели хрупкую фигурку матери, укутанную в бежевый плащ. Тело раскачивалось на ветру, жизнь уже ушла с ее лица. Он рассказал Бену даже о том, как Хилари — ей было тогда двенадцать лет — обеими руками обхватила его, заслоняя младшего брата от страшного зрелища, и прошептала ему в самое ухо: «Мы это переживем, мы — переживем». Ни с кем прежде он не делился этим воспоминанием. А потом они с Беном допили еще одну бутылочку вина и устроились на диване, они обнялись, поцеловались, гладя друг друга по волосам.
— Не могу, — прошептал Бен, когда Оуэн опустил голову ему на грудь.
— Как вкусно пахнет! — восхитилась миссис Гилз. Хилари молча кивнула.
За мгновение до того, как Бен произнес эти слова, Оуэн, лежа в его объятиях, начал верить в созидающую мир любовь, его жизнь стала глиной в руках творца.
— Посмотрю, как там моя стряпня. Оуэн, ты бы проводил миссис Гилз в сад. Она же еще не видела дельфиниум.
— Сейчас, — отозвался Оуэн, подмечая напряженную улыбку на лице сестры.
— Боюсь, свой садик я запустила, — вздохнула миссис Гилз, когда они вместе вышли на лужайку. — Это Джон у нас был садовод. А я так, ковыряюсь.
Кожа у нее на руках обвисла и покрылась пигментными пятнами. Обручальное кольцо, которое миссис Гилз так и не сняла, свободно вращалось на пальце.
— Думаю, мы с Беном проведем выходные вместе, — как-то вечером заявила Хилари, когда они вдвоем сидели перед телевизором. Она познакомилась с Беном лишь за пару недель до этого, совершенно случайно. Приехала в город по делам, заглянула к Оуэну на работу что-то занести и в последний момент решила пойти в ресторан вместе с ними. Посреди обеда раздался звонок из конторы; Оуэн вынужден был оставить их наедине.
Два выходных дня в коттедже на озере Уиндермир — вот и все, что было между ними.
Оуэн всегда считал себя разумным человеком, способным принять чужую правоту. В школе он читал «Отелло»: «Ревности остерегайтесь, зеленоглазой ведьмы, генерал, которая смеется над добычей» [ «Отелло», III , 2, пер. Б. Пастернака ]. Что толку от классической литературы, когда речь идет о твоих, а не о чужих чувствах!
— В самые неожиданные моменты я понимаю, как мне его недостает, — вздохнула миссис Гилз. — Вот у нас чатни на полочке над камином стояла. Мы пользовались приправой только по вечерам, и он доставал ее. А мне теперь лазить за чатни по приставной лестнице, что ли? С тем же успехом можно поставить и на шкафчик.
— Да-да, — согласился Оуэн.
Они дружно уставились на голубые цветочки.
— Скоро уж я присоединюсь к нему, — продолжала миссис Гилз.
— Нет-нет, вы же совершенно здоровы.
— Меня это вовсе не огорчает. Раньше, бывало, пугало, но теперь уже нет. Я была с ним счастлива, очень. Он был хороший человек.
В доме зазвонил телефон.
— Возьмешь трубку? — крикнула из кухни Хилари.
— Прошу прощения, я…
— Конечно-конечно, — сказала миссис Гилз.
Оставив ее в саду, Оуэн прошел через столовую и коридор к телефону.
— Оуэн, — это Бен Хансен.
— Бен!
— Слушай, мне страшно неловко, но я сегодня к вам не попаду.
— О!
— Да, собрание затянулось, а я еще должен выступать с речью, все откладывается. Боюсь, я плохо рассчитал время.
Оуэн слышал, как сестра хлопает дверцей духовки, как бежит из кухонного крана вода.
— Очень жаль. Очень жаль. Хилари так тебя ждала. Мы оба ждали.
— Я сам очень хотел повидаться. Правда, хотел, — ответил Бен. — Ты как, в порядке?
— Я? — Оуэн даже рассмеялся. — В полном порядке. У нас тут все более-менее по-прежнему… Кажется, сто лет прошло с тех пор, как ты уехал.
И оба примолкли на мгновение.
Стоя вот так, у телефона, Оуэн ощутил внезапный приступ тоски. Он вновь увидел Бена таким, каким он ему запомнился, — высокий, стройный, шагает на полшага впереди по мосту Баттерси, руки в карманах. Оуэн подумал о тех мужчинах, что ходят, держась за руки, по Сохо и Пиккадилли. Летом, в такое вот июньское воскресенье, можно встретить тысячи парочек. Он хотел объяснить Бену, что он испытывал, проходя мимо державшихся за руки мужчин, почему не сумел преодолеть в себе страх.
— Все в той же фирме?
— Да, — сказал он. — Все там же.
А еще хотел рассказать, как испугался, когда умирал, сходил на нет его старый друг Сол, как страх перед болезнью лишил его мужества. С Беном он чувствовал себя в безопасности.
— А у тебя как дела?
Он слушал, пока Бен описывал свою жизнь: ведет колонку в газете, дети пошли в школу; спокойный, чуточку утомленный голос — отец семейства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24