Того гляди стошнит.
— Свежую баранину ели когда-нибудь? — спрашивает хозяйка.
Пол качает головой.
— Самое лучшее мясо. Моя подруга Сибил берет прямо с бойни. Розмарин, капелька мятного соуса. Вкуснятина. Приходите к нам на обед. Небось в гостинице вас не угостят настоящим шотландским мясом.
Запах становится невыносимым, кружится голова.
— Который час? — спрашивает он.
— Рано еще, дорогой. Только перевалило за половину восьмого.
— Пора возвращаться.
— Что за спешка? — Она помешивает ложечкой чай. — Вы же просто вышли прогуляться спозаранку, верно?
Он заставляет себя поднять глаза.
— Жена уже проснулась, наверное, — мямлит он. — Надо идти. — И подымается со стула.
— Ну, раз вы торопитесь… Какая жалость, только пришли… Ладно, жду вас завтра, непременно. В два часа, на обед. С утра будет дождь.
— Не знаю, право…
— Не стоит волноваться заранее. — Она успокоительно поглаживает его по плечу. Каким-то образом они уже оказались в передней. — Холодает. К концу недели весь город будет в инее. Вот тогда лучше сидеть дома.
Она открывает входную дверь. Пол выходит на улицу, вдыхает морозный воздух, но это не приносит облегчения.
Добравшись до конца мощеной улочки, он смотрит по сторонам в растерянности: как он попал сюда? На вторые этажи тесно прижавшихся друг к другу домов ведут наружные лестницы, из приземистых труб валит дым. Мимо проезжает мальчуган на велосипеде. Пол смотрит вслед маленькой фигурке и решает свернуть за угол вслед за ней.
Он идет на шум людских голосов до самой Маркет-стрит. На площади торговцы уже расставляют прилавки с зеленью и старыми книгами. Продавец придерживает рукой шест с афишей и читает «Откровение» Иоанна, жена стоит рядом и молча подает книги покупателям. Пересохший фонтан, изъеденный морской солью. Пол медленно идет мимо столиков с пирожками и посудой, на ходу принюхиваясь, пробуя местный воздух.
— Где ты был? — вскрикнула Эллен, едва он вошел в вестибюль. — Где, где ты пропадал?
Он посмотрел на нее, взглядом пытаясь выразить мольбу.
— Пол, — с трудом выговорила она, обхватила его руками, заставила опустить голову себе на плечо. — Почему ты меня не разбудил? Что происходит?
Он испробовал уже все слова, пытаясь описать жене свое состояние. Что остается — лишь повторять их вновь. Какой эгоизм! До каких пор он будет искать у нее утешение и надежду, в которые сам не верит?
Давно пора покончить с этим.
Но он цепляется за Эллен, все сильнее прижимает ее к себе, потому что сказать ему нечего.
Утро они провели у себя в номере. Пол сидел в кресле у окна, Эллен читала газету. Она позвонила в библиотеку и сообщила куратору, что приступит к работе на день позже.
С годами она вроде бы научилась справляться с его недугом. Прочла множество книг и статей, посвященных симптомам депрессии и ее лечению, говорила с врачами, к которым он обращался, исследовала проблему — она ведь настоящий ученый. Теперь жене были известны все клинические подробности, и она постоянно напоминала, что вся проблема в лекарствах, болезнь поддается лечению, надо лишь дождаться, чтобы врач подобрал правильную комбинацию.
Из окна Пол увидел, как человек на той стороне улицы опускает письмо в почтовый ящик, и задумался над тем, как пахнет изнутри его кожаная перчатка. Поднес ладонь к носу, принюхался.
— Позвонить доктору Гормли? — осторожно предложила Эллен.
Взгляд его, оторвавшись от окна, замер на шерстяной обивке кресла, где узкие полоски пыли чередовались с темно-синими нитями. Он покачал головой.
Ночью он не мог уснуть и пошел в туалет. Несколько капель мочи брызнуло на край унитаза, и он опустился на четвереньки, принюхиваясь. Потом обнюхал щели между плиток пола, сырой коврик на полу, нижнее белье жены, волосы и чешуйки кожи в сливе ванны. Провел пальцами по задней стенке аптечки, попробовал на язык серовато-белую пыль. Нет, ничто не напоминало вонь, которую он ощутил утром в том доме.
На следующий день с утра зарядил дождь, как и предсказывала старуха. Ланч они ели в полупустой столовой отеля. За дальним столиком супружеская пара из Германии о чем-то негромко спорила, склонившись над картой. Эллен предложила мужу пойти в библиотеку вместе с ней: он бы почитал английские газеты. Ей и нужно-то поработать всего денек-другой, сказала она, а потом можно поехать на поезде в Эдинбург, как следует посмотреть столицу.
К краю ее чашки пристала чаинка; тающее масло блестело; черная муха терла лапки на белой скатерти. Пол вообразил читальный зал библиотеки и тут же ощутил страх перед ожидавшей его несвободой — знакомый страх оказаться в каком-то конкретном месте, стать вдруг заложником собственного выбора.
— Лучше я погуляю, — возразил он.
— Ты принял утром таблетку? — спросила она. Само терпение. Годами Эллен училась сдерживать раздражение, но ее нежный голос опять же напоминает мужу, каким бременем он сделался для нее, как мучительно ей пришлось учиться этой осторожной заботе. Он кивает в ответ, хотя на самом деле снова утопил таблетку в унитазе, поскольку жена ведет им счет.
Эллен ушла в библиотеку, а Пол, вновь пройдя через площадь, мимо рядов с книгами и посудой, углубился в лабиринт узких улочек. Добрался до ставшего знакомым дома и только было потянулся постучать в низкую дверь, как она распахнулась, и старуха, отступив, пропустила его внутрь.
— Добрый день, — поздоровалась она. — Вчера мы так и не успели познакомиться. Я — миссис Маклагган.
— Пол Льюис, — бормочет он в ответ.
— Вот и славно, мистер Льюис. Хорошо, что вы пришли. — Они проходят по коридору в кухню. — Отлучусь на минутку, — извиняется хозяйка и выходит в соседнюю комнату. Его вновь обдает столь же густой воздух, насыщенной вонью, как и накануне. В соседней комнате зажигается свет, женщина окликает его, и Пол бредет к ней по коридору.
Всю дальнюю стену комнаты вместе с окном загораживает батарея прозрачных пластмассовых бутылей, наполненных чем-то с виду похожим на превратившийся в желе бензин. Батарея глубиной в один ряд высится от пола до самого потолка. У примыкающей стены — металлическая вешалка на колесиках, на ней — примерно двадцать или чуть больше одинаковых синих комбинезонов. Напротив — откидной столик, уставленный тарелками с бараниной, картошкой и бобовыми стручками. Посреди комнаты, под такой же голой лампочкой, как и на кухне, стоит миссис Маклагган. В центре комнаты — накрытый на двоих стол.
Низкий потолок, электрическое освещение, стены светло-коричневого цвета, вся эта странная обстановка превращают комнату в подобие грузовой станции где-то на заброшенном маршруте или бункера, обитатели которого еще не слыхали, что война закончилась.
— Ну, дорогой, берите и накладывайте себе из каждого блюда, — предлагает миссис Маклагган, отодвигая свой стул.
Он не голоден, однако послушно наполняет тарелку и усаживается.
— Миссис Льюис, значит, успешно работает в университете? — осведомляется хозяйка, тоже кладет в свою тарелку еду и садится.
— Да.
С минуту они едят молча.
— Я подумала, сегодня вы могли бы познакомиться с Альбертом, — говорит она. — Я рассказывала ему про вас. Иногда с ним не поймешь, но мне показалось, он хотел бы вас видеть.
— Вы часто так делаете?
— Что именно, дорогой?
— Приглашаете в гости незнакомцев. Чужаков.
Миссис Маклагган смотрит в тарелку и улыбается.
— Вы здесь не чужой, — говорит она. — В ресторане тем вечером… Как это передать?… Я узнала вас, хотя никогда раньше не встречала ни вас, ни кого-то похожего, и все же… И вчера утром… — Голос ее затихает.
— Хотите стакан вина? — внезапно оживляется она. Пол годами не брал в рот спиртного, его предостерегали, что алкоголь не сочетается с лекарствами.
— Охотно, — откликается он. Она щедро наливает в оба стакана.
— Понимаете, внук мой хворает. — Сказав это, женщина умолкает, взгляд ее скользит влево, потом вправо, будто в поисках подходящих слов.
— Моя дочка Гленда была такой молоденькой, когда он родился. Отца его я даже ни разу не видела. Старухи тут знай себе твердят: «В наше время не бывало ничего подобного!» — но я бы так не сказала. В этом мире на долю девочек всегда выпадало достаточно бед… Другое дело, что она уехала, бросила Альберта на меня. В свое время, когда я была молода, это было бы непросто для девушки, вот так, одной, отправиться Бог знает куда. Так уж оно вышло. Сперва она поехала в Манчестер. Потом сколько-то пожила в Лондоне.
Она отпивает глоточек вина.
— Я старалась не судить слишком строго. Конечно, когда Альберт заболел, я ей позвонила. Сказала, что мальчик попал в больницу.
Набрала последний номер, который она мне оставила. Никакого ответа, номер отключен. Уже три года как он заболел.
Она поглядела на Пола, слабо улыбнулась:
— Вот я и пустилась жаловаться на свои беды.
— Все нормально, — ответил он. Стакан уже наполовину пуст. С ароматом вина смешивается специфический запах этого дома, ударяет в голову, но теперь Пол почти не борется с ним.
— Вы очень добрый человек, — обрадовалась старуха.
Покончив с обедом, они вернулись в кухню, миссис Маклагган поставила чайник на огонь.
— Что ж, пойдем наверх, познакомимся с Альбертом?
— Хорошо.
Она заварила чай, расставила чашки на подносе. Вслед за старухой Пол поднялся на второй этаж. Они прошли по узкому коридору. Запах все сильнее. Остановившись у двери, хозяйка жестом попросила его открыть.
— По первости нелегко, — предупредила она.
Здесь, в комнате, стоит настолько густая вонь, что Полу кажется, будто его лицо вмяли в тело больного и заставили дышать сквозь поры чужой кожи. Ставший уже привычным запах достигает одуряющей силы. Маленькая комната, свод окна, наверху открыта форточка. В углу лежит в постели мальчик лет десяти или двенадцати, на синем комбинезоне проступили жирные пятна. Под коркой засохшей и отваливающейся кожи видны ярко-красные лицо и шея. На запястьях и тыльной стороне кистей мокнущие болячки чередуются с пятнами обнаженного мяса. Мальчик едва пошевелился при виде гостей, лишь слегка качнул головой на подушке.
— Это мистер Льюис, Альберт. Я вчера рассказывала о нем. Зашел тебя навестить.
Миссис Маклагган поставила поднос на столик у кровати. Мальчик обратил взгляд к Полу, глаза его были едва видны в складках бледно-розовой и красной кожи.
— Садитесь в кресло, вон там, хорошо? — предлагает старуха. Сама пристраивается на низеньком стульчике, пододвинув его к кровати, наливает в чашку чай. Одной рукой она держит чашку, другой — ложку, подносит горячую жидкость к распухшим губам внука.
— Ромашка, — негромко говорит она. — Ты же любишь ромашку.
Мальчик пытается оторвать голову от подушки, губы его дрожат, он глотает с трудом.
— Вы уж извините, мистер Льюис, он почти не разговаривает. В последнее время боль сильнее, да, Альберт? — Она снова поворачивается к Полу. — Могу поклясться, даже Иов так не страдал.
На другом конце кровати из-под покрывала высовываются ступни мальчика, покрытые толстым, как шкура, слоем коричневато-белых мозолей.
— Помнишь, Альберт? Я тебе говорила, мистер Льюис преподает историю. Он знает все на свете, честное слово.
Напоив внука чаем, старуха отставила чашку в сторону и расстегнула верхнюю половину комбинезона. Грудь мальчика покрывала та же красная сыпь — незажившие болячки вперемешку с пятнами облезающей кожи. Бабушка окунула тряпку в стоявшее возле стула ведерко и начала бережно накладывать мазь на тело Альберта. Мальчик тихонько вздохнул.
— Больше всего Альберт любит Генриха Второго. Мы как раз начали про него читать, верно? А вы что-нибудь знаете о Генрихе Втором, мистер Льюис?
Запах, вид разлагающегося тела просто невыносимы. Пол едва не теряет сознание.
— Я… я ничего не читал об этом периоде с тех пор, как закончил университет, — признался он. — Я специализировался на истории Америки.
— Но что-то же вы помните из Средневековья? — оптимистично настаивала старуха.
Пол несколько раз втянул воздух ртом, и сумятица в желудке вроде бы улеглась. Мальчик смотрел на него с мольбой, не похожей ни на отчаяние, ни на страх. Он чего-то хотел от него, чего-то ждал.
— Он был замечательный король, — начал Пол, словно загипнотизированный взглядом мальчика. — Это я помню,
— Вот видишь! Ему все известно о королях. Могу поклясться, у него в запасе полно историй, каких ты еще и не слыхал. Может, он кое-что и тебе расскажет. Расскажете Альберту про короля?
Пол кивнул, поспешно соображая, что сказать дальше.
— Бабушка уже рассказывала тебе про Стефана? — спросил он, выхватывая наугад имя из курса, пройденного много лет тому назад.
Альберт слегка покачивает головой.
— Ну… это был предшественник Генриха, сын… — В голове пусто. Тряпочка с мазью перемещается выше, к груди Альберта. На красной коже — небольшие белые пузыри; на безымянном пальце старухи — потемневшее золотое кольцо; над кроватью — выцветшие обои с героями мультиков.
— Не помню, кто был его отцом, но, во всяком случае, они заключили соглашение: Стефан правил до конца жизни, но на нем эта династия обрывалась, и на престол должен был взойти Генрих…
Пол снова умолкает, в памяти всплывает просторный лекционный зал, преподаватель с немецким акцентом, читавший историю средневековой Европы.
— Вскоре Стефан умер, и Генрих сделался королем — ему было двадцать или даже восемнадцать лет. Повелителем самого большого из тогдашних европейских государств.
Теперь он не боялся делать паузы — в комнате было тише, чем прежде, и мальчик глядел на него безмятежно.
— Он женился, — произнес Пол, и вновь к нему возвратилось давно утраченное воспоминание. — На Элеоноре Аквитанской. Ее отец владел изрядным куском Франции, и Генрих добавил ее приданое к своим землям. У них родилось множество детей, но сыновья восстали против отца, и Элеонора приняла их сторону, пошла против Генриха…
Он рассказал мальчику о том, как Генрих первый раз заточил Элеонору, описал тюремную камеру в Нормандии, всячески разукрашивая свое повествование, затем перешел к тому, как Генрих на долгие годы запер жену в Винчестере, потом в Солсбери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24