К счастью, на этот раз смущение оказалось обоюдным.
– Слушай, – слегка заплетающимся языком пробормотала она, – точно знаю, что где-то тебя видела, только не помню где. Как тебя зовут?
– Джефф, – сказал я, и внимательно посмотрел на нее, а она на меня. И внезапно мы оба вспомнили, и она смущенно отвернулась, потому что я узнал в ней секретаршу Этериджа, ту, что выбежала из офиса в слезах.
– Мэнда, – произнес я. – Тебя ведь так зовут, да?
– Да, – ответила она и, очевидно, расхрабрившись после выпивки, заявила: – Ты ведь друг этого сраного Этериджа, верно?
– Нет, – возразил я. – Едва ли.
– А. Ну, если когда-нибудь встретишь этого костлявого проклятого барыжащего коксом говнюка, двинь ему от меня, ладно?
– Что?
– Двинь ему, – повторила она. – Ну, типа вот так, – и с удивительным для столь массивной и пьяной женщины проворством махнула ногой в дюйме от моего носа.
– Нет уж, – я нервно отшатнулся. – Ты сказала, наркоговнюка?
– Ага. Хочешь купить чего-нибудь?
– Не совсем, – ответил я и, смерив ее своим лучшим серьезным трехутренним взглядом, поинтересовался, не желает ли она выпить со мной кофе.
– Не-а, – ответила Мэнда. – Мне надо идти, – и кивнула на толпу взъерошенных модных девиц возле двери.
– Тогда просто скажи, почему он ударил тебя?
– О, Господи, – вздохнула она. – Понятия не имею. Потому что я перепутала посылки. Или не приехал курьер. Или не позвонил его гангстерский дружок из Сохо. Откуда же мне помнить, он вечно из-за чего-то ярился. Однако тот раз был последним. Счастливо!
И она ушла.
Я вернулся на Чаринг-Кросс-Роуд, сел на автобус, а когда уже собирался рухнуть на кровать, зазвонил телефон.
– Да? – спросил я, поеживаясь от мрачного предчувствия, которое всегда возникает, если кто-то звонит в четыре утра.
– Это я, – тонким голоском отозвался Мак. – Слушай, я в участке. Кентиш-Таун.
Он сказал, что его обвиняют в ночной краже со взломом и «прочем дерьме». И дал телефон своих манчестерских адвокатов, которые «знали, что делать».
Чего нельзя было сказать обо мне. Я позвонил в полицию, где мне посоветовали отвалить и подождать до утра. В семь часов, почти не сомкнув глаз, я набрал манчестерский номер и связался с адвокатом – ранней пташкой, согласившейся взять дело. Весьма вероятно, что Маку предъявят обвинение и выпустят, если он сообщит свой адрес. Я предложил воспользоваться моим, и адвокат решил, что это сойдет. Кроме того, он собирался позвонить лондонскому адвокату, чтобы тот занялся судом.
Итак, в одиннадцать утра мы сидели на скамейке в Хампстедском городском суде. Мы – это я, Мак и адвокат по имени Прайя. Мак напропалую флиртовал с Прайей, но его мысли явно витали где-то далеко. Возможно, он удивлялся, как можно быть настолько тупым, чтобы не заметить, что прямо рядом с музыкальным магазином на Кентиш-Таун-Роуд находится полицейский участок.
Зато, сказала Прайя, это означает, что к моменту появления полиции Мак ничего не успел украсть. Может, удастся отделаться умышленным нанесением ущерба. С другой стороны, с таким, хм, послужным списком, продолжила она, не стоит надеяться на лучшее. В общем, Прайя хотела сообщить Маку, что его ждет тюрьма.
13. ДЖЕФФ ИДЕТ В НОЧНОЙ КЛУБ
Следующая неделя выдалась весьма странной. Для начала Маку позвонила его бывшая подружка из Манчестера и сообщила, что пришел чек. Пять сотен фунтов из Германии. Из которых большая часть, естественно, пошла на наркотики.
«Господи, Джефф, – сказал Мак. – У меня будет куча времени, чтобы завязать, когда меня посадят».
Но уберите из жизни джанки необходимость воровать – и он сможет существовать, как и любой другой нормальный человек.
Поэтому с Маком проблем не было. Проблема была в том, что его подозрения относительно Этериджа превратились в настоящую манию. Мне казалось, что он придумал целую теорию, убедил себя, что Этеридж – наркодилер и, соответственно, виноват в его, Мака, зависимости. А поскольку Этеридж также являлся менеджером группы, он мог нести ответственность и за неудачи Мака в музыкальном бизнесе.
В четверг я купил выпуск «Фейс». Обложка призывала нас, знатоков, отринуть костюмы и расписанные вручную галстуки и погрузиться в мир драных «левисов» и белых футболок а ля Марлон Брандо. Внутри же скрывалась коротенькая заметка об открывшемся недавно лондонском ночном клубе.
«Бахус», восторженно повествовал журнал, представляет собой дискотеку тысячелетия – два танц-пола, три бара, в том числе и VIP-зал для знаменитостей. Коктейли и первоклассная еда, мамба, рэп и технопоп – вечный карнавал. Ну-ну, подумал я, а потом посмотрел, что за импресарио стояли за этой райской дырой.
Главного звали Рики Рикардо, и перед тем как стать универсальной звездой неоромантики и клубным промоутером, он записал парочку хитов с суррогатной сальса-группой. А его партнером был не кто иной, как Этеридж. Также в статье упоминался адрес, Сент-Мартинз-Лейн. Мне хватило десяти секунд, чтобы сообразить, что именно дотуда мы проследили коварных строителей-убийц.
Мак пребывал на седьмом небе от счастья.
– Слушай! – воскликнул он. – Это же чертовски все доказывает, верно?
– Нет, неверно, – возразил я. – Это чертовски доказывает исключительно то, что чертова «Орхидея» сменила чертовых владельцев.
– Чушь собачья! Мы идем туда!
Я не видел в его идее никакого смысла, но Мак настаивал. И в пятницу вечером мы отправились в «Бахус». Я, Мак, а еще Джеки, желавшая продемонстрировать Кейт, что у нее тоже есть своя личная жизнь, и Сэм, приглашенная Маком преимущественно для того, чтобы пройти внутрь.
Когда я увидел вышибалу, меня чуть удар не хватил. Это был тот самый парень, которому Мак заехал ломом на пустоши. Но если он и узнал своего обидчика, то ничем этого не выдал – быть может, его ошеломило упорство Сэм, громогласно утверждавшей, что ее приглашение на двух персон вообще-то действительно на четырех. Он удивительно легко сдался; правда, войдя внутрь и ознакомившись с ценами на выпивку, мы сообразили, что такому заведению навряд ли нужна плата за вход.
Итак, заплатив за четыре бутылки пива восемь фунтов, мы решили немного осмотреться. Прошли по краю танц-пола, где диджей крутил вездесущего Джеймса Брауна, и обнаружили еще два бара и джазо-сальсовый танц-пол, а кроме того, узнали, что, вернувшись к выходу и поднявшись по винтовой лесенке, можно попасть в VIP-бар. По крайней мере, вместе с Сэм.
VIP-бар оказался сумрачным подобием берлинского коктейль-бара тридцатых годов. Пегги Ли тихо пела свою «Is That All There Is», а кучка типов из музыкального бизнеса, явно до сих пор не усвоивших, что все эти мешковатые костюмы и кричащие галстуки уже вышли из моды, беседовали друг с другом или пялились вниз, на пролетариат.
Сэм моментально заметила какого-то музыканта из бристольской богемы и скрылась. Мак, оглядевшись, сообщил, что отправляется в туалет. Мы с Джеки спустились вниз, потанцевали под «Long Hot Summer» в исполнении «Style Council», вернулись обратно и успели выпить еще по полбутылки «стеллы», когда объявился Мак.
– Мак! – сказал я. – Что ты там делал? Уснул в писсуаре?
Тут я заметил, что Мак не один. С ним пришел парень с козлиной бородкой, в забавном розовом костюме. Конечно же, я его узнал. Да и вы бы узнали, ведь эта чертова морда засветилась на обложке «Фейс». Это был Рики Рикардо, глава «Бахуса» собственной персоной, человек, представляющий собой ходячий пример того, как проклятая рожа может растянуть твои пятнадцать минут славы до целых тридцати. Он стал новым поп-прототипом и знаменитостью, не успев стать даже музыкантом.
Зачем он притащился с Маком, однако, оставалось загадкой. Но они стояли рядом с нами и трепались, как сумасшедшие. Рикардо добыл в баре напитки, представил Мака каким-то мужикам – пожилым, увешанным золотом, с причудливым перманентом, чем-то напоминавшим Королевский ритм-оркестр.
Через некоторое время Рикардо направился вниз, чтобы потешить сердца японских туристов, снующих туда-сюда в поисках знаменитостей, а Мак вернулся к нам и уселся.
– Эй, – спросил он, – вы двое, хотите отправиться на вечеринку?
– Возможно, – ответил я. – А к кому?
– К Рики Рикардо.
– Я подумаю, – сказал я и, так как меня заело любопытство, поинтересовался: – А откуда ты его знаешь?
– А, общие интересы, если ты понимаешь, о чем я, – Мак похлопал себя по носу.
– А, понятно, – с напускным простодушием воскликнул я. – Хотите организовать группу, играющую электроверсии старой доброй Пегги Ли?
Мак рассмеялся, наклонился ко мне и произнес:
– Просто смотри в оба.
Итак, мы отправились на вечеринку к Рики Рикардо. Точнее, отправились Мак, Сэм и я. Джеки сказала, что для одной ночи придурков больше чем достаточно, и уехала на такси. Рикардо жил в Хайбери, занимал два верхних этажа дома в двух шагах от Арсенала. Соседние дома в основном были выкрашены в родовые цвета, красный и белый. Дом Рикардо выглядел так, словно в недалеком прошлом его поспешно разделили на квартиры.
Войдя внутрь, вы понимали, что у хозяина не нашлось времени даже распаковать вещи. Все загромождали коробки. На немногочисленной мебели болтались полиэтиленовые чехлы. У стены стояли несколько вставленных в рамы постеров с рекламами записей Рикардо, висел только огромный плакат к французскому фильму «Заводной апельсин». Однако электроприборы были подсоединены, и в одной из комнат плеер играл «Kraftwerk», а в спальне на полу сидела кучка людей и смотрела что-то, похожее на фильм Расса Майера. В другой спальне на полу сидела другая кучка, но они смотрели исключительно на парня в центре, распределяющего по зеркалу порошок.
Десять минут спустя, посидев вместе с ними, я убедился, что порошок представляет собой кокаин. Голова у меня гудела, и, вернувшись в музыкальную комнату, я нашел Сэм и Мака у окна.
Началась песня «The Model», я вытащил Сэм в центр комнаты, и мы начали танцевать под самый забавный культурный артефакт, когда-либо приходивший к нам из Германии. Потом я заметил вошедшего в комнату человека. Узкий костюм от Эдварда, сияющий скальп. Этеридж. Не успел я отреагировать, как Сэм тоже его увидела.
– Ролли! – крикнула она и послала ему воздушный поцелуй.
Что бы он ни испытывал, обнаружив меня в гостиной своего партнера по бизнесу, эти эмоции потонули в злости: его публично назвали «Ролли»! Долгие годы мы лениво спорили, как же зовут Этериджа. Кто-то клялся, что видел на одном конверте инициал «Р». Но Ролли… остальным бы это понравилось!
Этеридж попытался приветствовать Сэм как старую подругу, которой она, очевидно, и являлась, мужественно противостоя желанию оторвать ей голову. Я подошел к Маку.
– Видел, кто только что пришел?
– Ага, – ответил он. – Думаю, пора отчаливать.
– А как же Сэм?
– Иди за мной.
И я пошел. Мак пересек комнату и устремился прямо к Сэм и Этериджу. Похлопал Сэм по плечу и сообщил:
– Мы уходим.
– Хорошо, – разочарованно сказала она. – О'кей, ребята, еще увидимся. Всего доброго.
Я тщетно поискал в себе беспокойство по поводу того, как человек, использующий фразу «всего доброго», доберется до дома. Не нашел. И мы ушли. Быстро.
Назовите это паранойей или кокаиновым кайфом, но я почти пинками прогнал Мака до Хайбери-Филдс, где мы плюхнулись на скамейку, наконец-то уверенные, что нас никто не преследует.
– Ну? – спросил я, когда мы отдышались. – И что это было?
– Что – это?
– Сегодня. Рики Рикардо. Твой приятель.
– А, черт, я не видел его целую вечность! Мы вместе были в Манчестерском студенческом сообществе. До того, как он превратился в кубинца. В общем, я пошел в туалет. И искал немного уединения, чтобы принять старое лекарство, когда заметил, что половина народу занимается тем же самым. Прямо так, в открытую. Рики сыпал коку на проклятый мрамор. Ну, я сказал «привет», а он аж запрыгал от радости и предложил мне немного своей дури, я же сказал, что не откажусь, а потом, как бы случайно, поинтересовался, не знает ли он, кто может снабдить меня чем-нибудь более восточным. «Думаю, да, – говорит он, заглотнув мою наживку, – есть у меня такой». И кто выплыл, а? Что я тебе говорил? Этеридж!
– Ролли, – поправил я.
– Чего? – переспросил Мак, и я рассказал ему, а потом мы долго хохотали. Сидя на скамейке в Хайбери-Филдс, рядом с теннисным кортом, в четыре сорок пять утра.
14. ДЖЕФФ СНОВА ВСТРЕЧАЕТ СТАРОГО ДРУГА
Вторник оказался одним из тех дней. До четырех часов я сидел в магазине в полном одиночестве, и ничего не происходило. За весь день я заработал меньше пятидесяти фунтов. Чуть не помешался, раздумывая, чего бы такого послушать. После ланча сдался и нарушил главную заповедь магазина записей: музыка не должна умолкать ни на минуту. Но я был сыт по горло и перебрался в словесный отдел.
В продвинутых современных магазинах подержанных записей, наверное, нет словесного отдела. В неряшливых же и хипповатых всегда есть, и он завален странными штучками и дрючками, которые ни один нормальный человек никогда не купит. Я начал с самой многообещающей записи, Джон Арло комментирует крикет, потом приступил к делающему особое ударение на «Ich» Вертолету Брехту, извлеченному нами из груды восточногерманских записей, купленных про запас. К четырем я устало размышлял, что хуже – речи Малькольма X или рассуждения Тимоти Лири. Тут я все-таки решил, что с меня хватит, и отправился на прогулку. Стоял прекрасный летний день, а человек не предназначен для того, чтобы сидеть в пустынном магазине и слушать Тимоти Лири.
Я перешел через Чаринг-Кросс-Роуд и, миновав Фойлс, прошел под аркой возле Геркулесовых столпов. Свернул направо за общежитием девушек-театралок, вышел на Сохо-Сквер. Оптимистичные загорелые тела устилали каждый дюйм, под ними не было видно ни травинки, поэтому я направился на Оксфорд-Стрит. Остановился возле храма Харе Кришны, и в меня чуть не врезалась какая-то женщина, выходившая из вегетарианского кафе. Фрэнк.
– А ты изменилась, – слова вырвались прежде, чем я успел подумать.
Это была правда. Она стала похожей на женщину. Простое белое платье, отросшие волосы развеваются на ветру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18