Джулиан поднял голову, и в этот момент зазвонил телефон.
— Алло, — сказал он.
— Я пыталась найти тебя в клубе. Где ты обедал? — Это была Кэролайн.
— Нигде, — ответил он.
— Еще бы! Тебе, наверное, и есть-то не хочется. Послушай, Джулиан, я звоню вот почему: если ты будешь разговаривать с миссис Грейди таким тоном, между нами все кончено. Ясно?
— Да.
— Я говорю серьезно. Я не позволю тебе срывать злость на прислуге. Миссис Грейди следовало бы влепить тебе пощечину.
— Вот как?
— Да, теперь твоя очередь. И пожалуйста, запомни следующее: если сегодня ты придешь домой пьяным и поднимешь скандал, я просто позвоню всем нашим гостям и скажу, что вечер отменяется.
— Просто?
— Заткнись, — сказала она и повесила трубку.
— Просто, — повторил он и аккуратно положил трубку на рычаг. — Просто. — Он встал, надел шляпу, но остановился на секунду в нерешительности, не зная, оставить ли записку Мэри Клайн. — Да кто она такая, эта Мэри Клайн? — С трудом влез в пальто и поехал в городской клуб.
В клубе было довольно пусто.
— Привет, Стрейт! — поздоровался он с клубным администратором.
— Доброе утро, мистер Инглиш. Как праздники? Фу! Мы все очень благодарны вам за щедрый взнос в рождественский фонд сотрудников клуба. Фу! — Старик Стрейт, разговаривая, фыркал, будто нюхал нашатырь.
— Пожалуйста, пожалуйста, — ответил Джулиан. — Отдохнули на рождество?
— Вполне. У меня, к сожалению, фу, нет настоящей семьи, фу. Мой племянник в Южной Африке. Он…
— Мистер Дейвис в клубе? Кто еще здесь? Ладно, я сам посмотрю.
— Сегодня у нас мало народу. На следующий, фу, день…
— Знаю, — перебил его Джулиан.
Он прошел в зал, и с первого взгляда ему показалось, что там совсем никого нет, кроме Джесса, официанта-негра. Лишь потом он разглядел, что в углу за маленьким столом, который по общему согласию или за определенную плату числился за юристами, сидели несколько пожилых адвокатов, не только гиббсвиллских, но и из маленьких городков поблизости — им по долгу службы приходилось бывать в окружном суде. Заговаривать с сидящими за этим столом было совсем необязательно. По правде говоря, они не всегда и друг с другом-то разговаривали. Джулиан рассчитывал застать в клубе Картера Дейвиса, однако его не было видно. Джулиан уселся за столик на двоих и только сделал заказ, как к нему подошел Фрогги Огден.
— Садись и ешь. Я только что заказал. Если хочешь, Джесс примет у тебя заказ и подаст нам вместе.
— Не хочу, — ответил Фрогги.
— Тогда просто посиди, дай отвести душу.
— Что-то ты сегодня раскис, — заметил Фрогги, садясь.
— Не то слово. Закуришь?
— Спасибо, нет. Послушай, Джулиан, я подошел к тебе не для дружеской беседы.
— Вот как?
— Да, так, — ответил Фрогги. Было заметно, что он раздражен.
— Что ж, давай выкладывай. Я целый день слушаю хор недовольных, ты вполне можешь к ним присоединиться. Какие у тебя ко мне претензии?
— Послушай, Джулиан, я старше тебя…
— А, вот о чем речь. И ты тоже заботишься только обо мне? Так? Господи боже мой, прошу тебя, избавь меня от этого.
— Нет, не так. Я старше тебя во многих отношениях.
— Ты хочешь сказать, что потерял руку на войне? Не возражаешь, если я докончу твою мысль? Ты потерял на войне руку, ты много пережил, что делает тебя старше меня. А если бы у тебя было две руки, ты бы на мне места живого не оставил.
Фрогги не сводил с него взгляда до тех пор, пока они оба не услышали тиканье часов.
— Да, хорошо бы врезать тебе как следует. Сукин ты сын, Кэролайн — моя двоюродная сестра, но и не будь она моей сестрой, все равно она замечательный человек. Хочешь, я тебе кое-что расскажу? Когда она сообщила мне, что собирается выйти за тебя замуж, я пытался этому помешать. Я всегда тебя не любил. Я ненавидел тебя, когда ты был ребенком, и ненавижу теперь. От тебя сроду не было толку. Во время войны ты уклонился от призыва. Я знаю, сколько тебе было лет, но если бы ты хотел, то сумел бы попасть в армию. Ты и ребенком был трус, трусом ты и вырос. Ты бегал за этой полячкой до тех пор, пока ей не пришлось уехать, иначе ее отец расправился бы с ней. А потом ты разыграл влюбленного перед Кэролайн, и она, да поможет ей бог, попалась на эту удочку. Я хотел помешать, но нет, она сказала, что ты переменился. Я…
— Ты, однорукий подонок! Хорошо бы у тебя была вторая рука.
— Можно обойтись и без нее, — ответил Фрогги и, взяв со стола стакан, выплеснул воду Джулиану в лицо. — Выйдем отсюда. Я могу драться и одной рукой.
Дрожа от ярости, Джулиан встал и вдруг как-то обмяк. Нет, он не боялся: он знал, что не может драться с Фрогги. Во-первых, он по-прежнему относился к нему хорошо, а во-вторых, не представлял, как драться с человеком, у которого только одна рука.
— Пойдем, — повторил Фрогги. — Куда угодно.
Джулиан салфеткой вытер лицо.
— Не хочу я с тобой драться.
Интересно, видели ли этот инцидент те, кто сидит за адвокатским столом, подумал он, но не повернул головы. До него донеслись голоса детей, игравших на улице, и ему вспомнились страшные субботние утра, когда мать возила его в Кольеривилл к зубному врачу и колокольчик автомобиля непрерывно звонил, разгоняя игравших на улице детей и лошадей, тащивших телеги под страхом кнута.
— Пойдем. Пусть тебя не заботит, что у меня одна рука. Это уж мое дело. Не твое.
— Уходи. Убирайся отсюда, — сказал Джулиан. — Не ломай комедию. Ты же знаешь, что я не могу с тобой драться.
— Идем, иначе, ей-богу, я изобью тебя прямо здесь.
— Нет, не изобьешь. Я не позволю тебе избить меня здесь, герой, и не буду драться с тобой на улице. Думаешь, я дам людям возможность и это поставить мне в вину? Ты спятил. Давай мотай отсюда, генерал. Война кончилась.
— Вот как? Между прочим, я знал, что ты не будешь драться. Ты стопроцентный трус. Я это знал. В тебе не осталось ни капли мужества, если когда и было.
— Пошел отсюда, кузен. Мотай домой пересчитывать свои медали.
Фрогги размахнулся, но Джулиан подставил руку, и удар пришелся на кисть, больно шлепнув по ней.
— Джентльмены!
— Не валяй дурака, — сказал Джулиан.
— Тогда пойдем на улицу.
— Джентльмены! Вам известны правила клуба?
Это был Стрейт. Он встал между ними, спиной к Фрогги, а лицом к Джулиану — выглядело так, будто он защищает Фрогги от Джулиана. Теперь уж не приходилось сомневаться, что адвокаты в курсе событий. Они смотрели во все глаза, а двое из них даже встали. Джулиан услышал, как один из них сказал нечто вроде: «Посмотрите, что он делает… одна рука». Он понимал, что они думают то, что подумал бы любой, услыхав об этой ссоре: они уверены, что он ударил Фрогги. Один толстяк, которого Джулиан встречал на судебных процессах в Гиббсвилле и ресторанах, подошел и, положив руку на плечо Фрогги, спросил:
— Он ударил вас, капитан Огден?
— Капитан Огден! — захохотал Джулиан.
— Имя капитана хорошо известно у нас в округе, — сказал толстяк.
— А вы член этого клуба, позвольте узнать? — спросил Джулиан.
— Да, и более того, мое имя вы никогда не встретите в черном списке, — ответил толстяк. — Можете не беспокоиться по этому поводу.
Удар попал в цель. Джулиан два-три раза попадал в черный список, но вместе с ним там бывали и Фрогги, и Картер, и Бобби Херман, и почти все остальные. Ничего особенного в этом не было; попасть в этот список можно было и за неуплату по счету в течение шести дней.
— Стрейт, этот человек член клуба? — спросил Джулиан.
— Да, мистер Лак — член нашего клуба.
— Лак? Его фамилия — Лакашинский, насколько мне известно.
— Какое это имеет отношение к нам? — спросил Фрогги.
— К нам? Нет, капитан, теперь я на одной стороне, а ты и все поляки, ветераны и сводники — на другой. И я останусь там, где я есть.
— Эй вы! — разозлился было толстяк.
— А! — махнул рукой Джулиан, почувствовав усталость и отвращение к себе и ко всем остальным. Он сделал шаг назад, занял позицию и нанес адвокату удар в челюсть. Человек упал, в горле у него забулькало, и он полез к себе в рот, пытаясь вытащить вставную челюсть. Подбежал второй адвокат, тоже поляк, фамилию которого Джулиан никогда не мог запомнить. В руке у него была бутылка с сельтерской.
— Поставьте бутылку! — крикнул Фрогги. — У него бутылка в руках!
Он тоже схватил бутылку, а Джулиан взял графин с водой. Стрейт, твердя «джентльмены, джентльмены, джентльмены», старался держаться подальше от них.
— Давай, — предложил Джулиан человеку с бутылкой.
Человек увидел графин и остановился в нерешительности. Другие адвокаты без особого труда забрали у него бутылку. Человек не сводил глаз с Фрогги. Он не мог понять, почему Фрогги предупредил Джулиана.
— Стайни, сходи за полицией, — сказал адвокат, которого Джулиан ударил.
Джулиан нанес ему новый удар, на этот раз по рукам, прикрывавшим разбитый рот, а потом по уху. Фрогги схватил Джулиана за плечо, чтобы оттащить его. Но Джулиан так резко выдернул плечо, что ткнул Фрогги в подбородок. Адвокат упал и лежал без движения, а Джулиан набросился на Фрогги и ударил его под ребро и в живот так, что Фрогги потерял равновесие и упал, зацепившись за стул. Джулиан снова схватил графин, швырнул его в человека с бутылкой и, не посмотрев, к чему это привело, выбежал из комнаты, сорвал с вешалки пальто и шляпу и поспешил к машине.
— Привет, приятель! — крикнул кто-то.
Джулиан уже нажимал на стартер, когда узнал в окликнувшем его Уита Хофмана. Такой же сукин сын, как и Фрогги, наверное, давным-давно ненавидит его. Автомобиль рванул из сугроба, подняв облако снега, и помчался наикратчайшим путем прочь от Гиббсвилла. Самое противное было то, что сверкающий под лучами солнца снег заставлял улыбаться, когда совсем этого не хотелось.

Твой дом — это центр нескольких поясов. Первый пояс — сам дом, второй — дома вокруг, которые ты знаешь чуть хуже собственного. Во втором поясе тебе известно, где на кровле домов следы от водостока, где на двери пуговка звонка, где в окне второго этажа видна спинка кровати, где обветшало крыльцо, велика ли трещина в асфальте на ведущей к дому дорожке, есть ли масляные пятна на подъезде к гаражу и как меняется изо дня в день глыба угля, от которой отбивают и отбивают куски, пока в один прекрасный день она не превращается лишь в черное пятно, и ты радуешься, что она больше не существует и у тебя нет оснований злиться на соседскую неряшливость. И так далее.
Следующий пояс — это жилые дома и строения, которые ты проходишь ежедневно по пути на работу. Жестяные вывески лавок, деревья, кору которых обглодали лошади, петли ворот, старинные весы, выбоины в мостовой, давно требующей ремонта, и мелькнувшие между домами городские часы. И так далее.
И еще пояса, пояса, в которых чем больше удаляешься от центра, тем больше удлиняются расстояния между знакомыми предметами. В одном поясе ты хорошо знаешь сто ярдов шоссе, а в другом знакомые места исчисляются в дюймах. В поясах знакомых память не требует усилий, а в чужих мозг должен работать, подсказывая, где сделать поворот и где ехать прямо, где погудеть в гудок и где замедлить ход. Когда Джулиан наконец пришел в себя, он уже находился в поясе мало знакомом, к юго-западу от Гиббсвилла, среди ферм пенсильванских немцев. Сначала он заметил, что едет, судя по тому, куда он добрался, по крайней мере, уже полчаса, а потом почувствовал, что на нем нет шляпы. Он протянул руку и нащупал шляпу на сиденье рядом, по пальцы не нашли привычной вмятины на тулье, и он пригляделся к шляпе. Поля ее не были загнуты вниз, и это оказался «стетсон», в то время как Джулиан обычно носил шляпы «Герберт Джонсон» из магазина «Братья Брукс». Он не любил, когда люди сидят в закрытых машинах без шляпы. Вроде нью-йоркских евреев, которые разъезжают по городу, не гася в автомобиле верхний свет. Он нахлобучил шляпу на затылок и спустил боковое стекло. Первый же порыв ветра вызвал у него почти немедленно желание закурить, и он сбавил ход, прикуривая сигарету от зажигалки в приборной доске.
Дорога принадлежала ему. Ему хотелось то мчаться, перескакивая с правой стороны на левую, как армейские транспортные машины, то еле-еле тащиться, делая четыре мили в час. Но однажды, когда он тоже считал, что дорога принадлежит ему и делал такие же зигзаги, его задержал за езду в пьяном виде дорожный патруль, который все время следовал за ним. «Вы, по-видимому, считаете, что дорога — ваша собственность», — сказал полицейский, а Джулиан не осмелился ответить, что да, именно так он и считает.
Он знал, что, пока машина выделывает все эти фокусы, он в безопасности, но, когда обнаружил, что автомобиль занимает все его мысли и отвлекает от событий, происшедших за последний час, два, сутки, двое суток — хотя с тех пор, как он выплеснул виски в физиономию Гарри Райли, двое суток еще не прошло, он вынужден был взглянуть на часы и убедиться, что уже три часа одиннадцать минут. И на гаражных часах уже три одиннадцать, значит, ему пора вернуться, если он хочет увидеть Люта Флиглера. Он замедлил ход, остановился, чуть проскочив проселочную дорогу, попятился на нее, выехал снова на шоссе, и теперь радиатор его машины был устремлен в Гиббсвилл. Чем быстрее он ехал, тем меньше нравились ему те пояса, которые он проезжал. Хорошо бы ехать дальше, а не поворачивать назад. Ехать дальше, пока не останется денег, выписать чек в Гаррисберге, второй — в Питтсбурге, истратить все, продать машину, продать и купить подержанный «форд», продать пальто, часы, продать «форд», найти работу где-нибудь в лагере лесорубов или что-то вроде этого, правда, там ему станет тошно через минуту, не то что через день. Как здорово, что он сообразил выбраться из клуба, сесть в машину и уехать, но что-то все равно тянуло его назад. Он не ушел от того, к чему возвращался, он должен был перед этим предстать. Здравый смысл подсказывал ему, что намерение уехать, выписывать чеки, продать машину и так далее в конечном счете неосуществимо. И, вероятно, незаконно. Более того, при том, как обстоят нынче дела в гараже, он не имеет права продать машину, ни, тем более, убежать. Слишком он приметен, чтобы убежать. Его обязательно выследят.
И он нажимал на акселератор, спеша назад в Гиббсвилл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30