— Сэм вернулся так рано? — спросил он, прислонив мешок к стене и высвобождая руки.— Он всегда возвращается рано, — едко заметила Руфь Мак-Нэйр. — До зимы далеко, а он редко работает полный день. Поздно выходит, рано возвращается.— Стареет, должно быть, — сказал Рой, поднимаясь по лестнице в свою комнату. Он скинул на пол мешок и чиркнул спичкой, чтобы зажечь лампу. Она была грязная — и керосину ни капли. Он спустился в кухню и стал наполнять ее из большого бидона. Тут вошел брат.— Ну, как дела? — спросил он.— Неплохо, Сэм, неплохо.— Как бобер в этом году?— Шкурки хорошие, только мало. — Говоря с братом, Рой из вежливости распрямился, но Сэм уже ушел. Рой опять присел на корточки и долил лампу. Он вытер ее, зажег и отнес в свою комнату.Рой вытащил из мешка три связки шкурок и положил их под матрац. Не то, чтобы он их прятал. Он клал их туда, чтобы разгладить: ведь пролежав целый день в мешке, они смялись и скомкались. Больше в мешке ничего не было. Он швырнул его под кровать и вытер грязные руки о штанину. В неубранной комнате было пыльно и душно, и он настежь распахнул окно.Потом Рой пошел в кухню, помылся у раковины, под пристальным взглядом худенькой, бледной девочки лет восьми.— Здравствуй, Грэйс, — сказал он ей, но она молча наблюдала, как он полощется. Помыв за дверью ноги, Рой поднялся к себе наверх, чтобы надеть все чистое к ужину. Сунувшись за чистой рубашкой в сосновый комод, он обнаружил, что добрая половина его вещей исчезла: свитеры, летнее белье, даже брюки и сапоги. Бывало, что и раньше пропадала сорочка-другая, но такого еще не случалось. Его это рассердило. Кто бы это мог быть: брат или этот мальчишка — племянник Фрэнк? И не то чтобы ему было жалко платья. Роя бесило, что так встречал его после отсутствия родной дом. Это было признаком чего-то гораздо более угрожающего, чем просто пропажа какого-то тряпья. Он отмахнулся от горьких мыслей, спустился вниз и сел к столу.Там уже был Фрэнк, которого мать пробирала за то, что он пропадал до ночи. Это был румяный мальчишка лет двенадцати, ростом с отца и выше Роя. Но он был худ, и голубая рубашка Роя болталась на нем, как на вешалке. Значит, это Фрэнк, подумал Рой.— Хэлло, Фрэнки, — сказал он мальчику.— Хэлло, Рой, — громко ответил тот.— Говори с дядей как следует, — одернул его отец. — А если еще раз пожалуешь так поздно, отправлю тебя спать в хлев, со свиньями. — Угроза была серьезная, но высказана была как-то вяло.Фрэнк улыбнулся Рою, и все продолжали ужинать в молчании.Ужин был пресный, безвкусный, совсем не такой, какого ожидал Рой. Сейчас осень, уже должен быть молодой картофель, горошек, тыква, капуста, новый хлеб. А вместо всего этого вываренная свинина и кукурузная кашица. Благо еще свинина была свежая.— Ты что, купил борова? — спросил Рой.— Нет, продал свинью, — ответил Сэм. — Последнюю. Теперь в этом доме не скоро полакомятся свининой. — И как будто отвечая на следующий вопрос Роя, Сэм продолжал быстро: — Пришлось продать ее, Рой, чтобы купить у Пита Дюкэна хоть немного чаю и сахару. Себе оставили только окорок; она у нас была здоровенная чушка. — Опять в его словах прозвучала вялая горечь.— Надо же было хоть что-нибудь продать, чтоб выручить денег, — едко добавила Руфь.Рой промолчал. То, что творилось в этом доме, нравилось ему все меньше и меньше, но ничто уже не могло удивить его здесь ни в прошлом, ни в этом, ни в грядущем году. Попросту дела шли все хуже. После ужина детей отослали спать, хотя Фрэнк громко протестовал, что еще только восемь часов. На это мать не нашла лучшего ответа, как подзатыльник, и кухня с уходом ребят сразу помрачнела.Сэм и Рой уселись у печки, а Руфь убрала со стола. Долго все трое молчали. Сэм курил, Рой жевал табак и старался насладиться сознанием, что он наконец у себя дома. Но это ему не удавалось, потому что он не мог быть спокоен и дома, пока не разузнает об Эндрюсе. Ему хотелось небрежно спросить Сэма: «А что, Энди не вернулся?» Но этих-то слов он никак и не мог выговорить, и вот он сидел молча и ждал, когда заговорит Сэм. Как и в прошлые годы, Рой убеждал себя, что, вернись Энди домой, об этом кто-нибудь да сказал бы, и все же не был уверен и ждал.— Когда собираешься вернуться на озеро? — спросил Сэм.— Да через несколько дней, — ответил Рой.Сэм не глядел на младшего брата.— А ты не мог бы задержаться? — спросил он.— Я должен вернуться, Сэм. Я пришел только за продовольствием на зиму. — Брат и без того знал все это, но Рой старался быть терпеливым.— А ты не мог бы остаться здесь до зимы? — спросил Сэм.— Зачем? — Рой был изумлен.Сэм помолчал, подыскивая доводы в пользу своей просьбы.— Тебе надо остаться и помочь мне по хозяйству, Рой. Только до зимы, всего несколько недель.Оба они говорили сдержанно и сейчас были очень похожи. Сэм был всего на полтора года старше Роя и на каких-нибудь два дюйма выше. Сложением, манерой речи и внешностью они очень походили друг на друга, только Сэм был чуть рыхлее и медлительней. Но они по-разному смотрели на жизнь. В Рое не было ни подавленности, ни жалости к себе, ни горечи. Сэму свойственны были все эти три чувства, и, когда они прорывались, Рой просто не знал, как себя держать.— Я не могу оставаться в городе в это время года, — медленно сказал он.— Но почему? — спросил Сэм. — Что для тебя значат несколько недель?— Много значат, Сэмюель. Участок истощен, ты знаешь. Ловушек у меня столько, что я едва успеваю обойти их, и все-таки добыча так мала, что рано или поздно мне придется брать новый участок на севере.— Ты уж давно говоришь об этом, — сказал Сэм и сплюнул в огонь. — Я знаю, что твой участок истощен. Именно поэтому тебе и надо остаться в Сент-Эллене. Охота в Муск-о-ги кончена. Рой. Лучше бы помог мне спасти ферму. Для одного человека это непосильно. Ну почему тебе не попробовать хоть один год? Почему?— Я охотник, Сэм. Ты — фермер.— Просто я старший сын! — горько промолвил Сэм. — А ты фермер получше меня, таким фермером мне никогда не стать.Рой не любил, когда ему это говорили, но знал, что это правда. Вернувшись после первой мировой войны из Франции девятнадцатилетним юношей, он два года хозяйствовал на ферме. И эти два года после войны он не давал ферме захиреть, расчистил достаточно земли, обработал ее так, что она держалась до сих пор. Но двух лет фермерства было для Роя достаточно, и он обрадовался, когда старший брат вернулся из Торонто с пустыми руками и вступил во владение фермой. Сэм был старшим, и ферма была его по праву. Мать их умерла, оставив их еще малолетками, отец умер, когда они были на фронте, а младший брат скоро покинул Сент-Эллен и стал работать на рудниках в Сэдбери. Теперь ферма принадлежала Сэму, и это он был обязан работать на земле, а вовсе не Рой. Он не отказывается помочь Сэму летом, когда может урвать на это время и когда ему вообще можно побыть в городе, но сейчас вовсе не время Рою торчать в Сент-Эллене, и Сэм это прекрасно знает.— Ну только в этот раз, Рой, — просил Сэм. — Помоги мне подготовиться к зиме.— Если я останусь до зимы, — сказал Рой, — я уж не смогу уйти.— А зачем тебе уходить! — настаивал Сэм.Рой почувствовал ловушку, но спорить ему не хотелось.— А разве у тебя плохо идет хозяйство, Сэм? — спросил он. — Не должно бы. — Он сказал это как можно спокойнее.Сэму тоже не хотелось спорить, но он не мог сладить с чувством горечи:— Лучше уж быть батраком. Работая на другого, по крайней мере хоть получаешь деньги в конце каждой недели. А выручка с фермы — ее и не видишь.— Разве ты ничего не выручил с урожая?— Выручил, но, когда внес все платежи, денег не хватило даже на семена, не то что на какие-нибудь закупки у Дюкэна. Я все еще выплачиваю по закладной, и недоимки за тридцатые годы, и даже по земельной ссуде, которую отец получил еще в тысяча девятьсот третьем году.Рой знал про эти долги, но у какого фермера нет долгов! Фермерам всегда приходилось изворачиваться, платить, когда есть чем, а не то залезать в долги, проклиная высокие проценты, и налоги, и земельные банки, которые обирали их до нитки. И все же он знал, что Сэм не должен был так обнищать; обнищать до того, чтобы спустить последнюю свинью. За все то долгое время, что Мак-Нэйры обрабатывали землю, не было, кажется, случая, чтобы кто-нибудь из них продавал последнюю свинью, и для чего: на чай и сахар. Так мог поступить только в конец отчаявшийся человек.— На этих лесных фермах еще можно перебиться одному, — продолжал Сэм. — Можно прокормиться тем, что тебе дает ферма: есть свое масло, молоко и хлеб, но для семейного человека этого недостаточно, Рой. Недостаточно.— А я думал, что цены на хлеб сейчас хороши, — сказал Рой.— Они хороши с самой войны, да что толку, если все другие цены растут еще быстрей. А к тому же у меня пшеница не дозрела и нет кормов. Земля мокла все лето, половина сена сгнила неубранной.Рой все-таки не мог понять.— Но если земля такая тяжелая, почему ты по весне не посеял горох или еще какие-нибудь овощи?— Да она не тяжелая, — сказал Сэм, — а вся заболочена, прокисла.— Ну так осушить ее.— Ты же знаешь, только переднее поле как следует вспахано. А все остальное мочежины.— А разве нельзя было достать машину? Прокопать канавы?— У меня всего две руки, — сказал Сэм. — Поэтому тебе и надо остаться. Мы наладили бы осушку усадебного надела, выкорчевали бы сорок четвертую расчистку, могли бы посеять красный клевер, а может быть, кукурузу или картофель. Мне нужны рабочие руки, Рой, а нанять я никого не могу.— А я думал, что ты выкорчевал сорок четвертую еще летом.Руфь Мак-Нэйр, опустившаяся женщина с презрительным взглядом и отвислой грудью, присела к столу.— Он был слишком занят, все лошадей сдавал на сторону, — сказала она, — а деньги тратил бог знает на что. Все лето бездельничал, смотрел, как другие работают.Сэм не спорил с женой, и Рой знал, что дело тут не в лености. Слабость Сэма была в другом: он неспособен был понять, что фермерство — это расчет; расчет во всем: никогда не покупать больше семян, чем можешь посеять, никогда не сеять больше того, что можешь собрать, при продаже никогда не оставлять скот и семью без запасов. У Сэма не хватало для этого ни сноровки, ни охоты. Если он и потерял зря все лето, это говорило не о лени, а скорее о том, что он отчаялся.— А как упряжка? Работают? — Роя это особенно интересовало, потому что это он купил брату двух тяжеловозов-клайдсдэлей, купил всего два года назад, потратив на это выручку за полгода охоты. Но и это оказалось Сэму не в прок и не под силу.— Я продал упряжку, — сказал Сэм и в первый раз посмотрел на Роя.— Но как же, Сэм, — яростно воскликнул Рой. — Ведь это была лучшая упряжка в Сент-Эллене!Сэм пытался что-то сказать, но у него ничего не вышло.Рой пожалел о своей вспышке. Его изумление и гнев были подавлены привычным усилием держать язык за зубами. Ему жалко было брата, он был горько разочарован и угнетен тем, что этот развал происходит у него на глазах, не только душевный распад брата, но и распад дома, семейного очага.— А как же ты обойдешься без лошадей? — печально проговорил Рой.— Никак не обойдусь, если ты мне не поможешь. Об этом я и толкую тебе, Рой. — В безжизненном тоне Сэма все та же вялая угроза. Но Рой не поддастся; он не верит даже, что дело так уж плохо. Сэм удручен и подавлен, просто на себя не похож.— А что если я попрошу Джека Бэртона помочь тебе? — предложил Рой. — Джек сделает все, что может.— У него и без меня забот хватает, — сказал Сэм.— Не хотим мы его, — вмешалась Руфь Мак-Нэйр. — Он свинопас и лесоруб, одно слово — поденщик.— Он хороший фермер, Руфь, — сказал Рой.— А для меня он всегда останется батраком, и я не хочу, чтобы такие люди помогали нам задаром. Ему надо поденщину. Таким он был, таким и всегда будет.Рой терпеливо выслушал ее, он знал, что она презирает Джека, как может презирать дочь фермера сына батрака. Отец Джека десять лет батрачил у старого Боба Муди, отца Руфи. Теперь на земле не удержалось никого из этой семьи, а у Джека была какая ни на есть, но своя ферма, которая его все-таки кормила. Он даже прикупил два акра из той земли, которую старый Муди вынужден был продать, когда его разорили земельные банки и сломили постоянные споры, раздоры и грубость своих же детей, в том числе и Руфи. Рой всегда сознавал то зло, которое она внесла в их дом, постепенно обволакивая спокойного Сэма своей чванливостью и мелочностью, никогда не поддерживая его ласковым словом, участливой заботой, помощью в труде. Она так много поработала, чтобы сделать Сэма таким, каким он стал, что Рой уже не отделял их друг от друга, разве лишь в том, что Сэм был окончательно измотан и почти не говорил с женой, тогда как Руфь и сейчас еще пыталась его подзуживать. «Бедняга Сэм, — подумал Рой. — Ему только и нужна была что тихая, спокойная жена, которая заботилась бы о нем и уважала бы его. А он получил в жены злую бабу, которая держала его в постоянном страхе, прицеплялась к каждому слову и каждый спор раздувала в грубую свару». Ее пошлая грубость была главной причиной теперешнего состояния Сэма.— Не хочу я его, — твердила она и сейчас о Джеке Бэртоне. — Я так ему самому прямо в лицо скажу, если вы его сюда приведете. Он нам ни к чему!— У него собственная ферма, — заметил Рой, обращаясь к Руфи в тщетной попытке защитить Джека. — И хозяйствует он неплохо.— Ему и нельзя иначе при такой жене: наплодили целый выводок. — Эти грубые слова, сказанные с циничной усмешкой, были подчеркнуты непристойным жестом ее уродливых рук. Роя возмутила такая грубость, недостойная человека, и он отвернулся.Сэм покачал головой:— Джек выкручивается потому, что сколачивает кое-какие деньги — корчует другим землю, работает на дороге, продает тыкву, но через год-другой его тоже прижмут. Все эти карликовые фермы соснового пояса обречены. Тут вовсе не место для ферм. Вся эта полоса вдоль Гурона возникла потому, что несколько пустоголовых нищих кротов, вроде дедушки Мак-Нэйра, приплелись сюда за лесорубами и принялись ковыряться среди скал: вырастят картошку, выведут свиней и выколачивают из лесорубов деньги. Может быть, тогда игра и стоила свеч, но это все кончилось, как только лесные компании взяли все снабжение в свои руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28