— Мне очень жаль вас расстраивать, Клаус, но его уже нет. Почти семь лет.
Пожалуй, даже фанатику трудно за раз переварить такое огромное количество хороших и плохих известий. Он присел за стол, не выпуская снимки из рук, и я уже начала подумывать, не поторопилась ли с приездом.
— Как его звали?
— Джереми.
— Расскажите, каким человеком был мой сын?
— Хорошим. Только я познакомилась с ним всего за четыре месяца до смерти. Мальчика усыновили при рождении, и я ничего не знала о его местонахождении, пока он сам меня не разыскал.
— От чего он умер?
— От болезни. Рассеянный склероз. — Я заглянула в сумку. — Я тут захватила видеокассету, но на европейском магнитофоне ее посмотреть не получится.
Райнер сказал:
— Можно съездить в участок. Наша аппаратура читает любой формат.
Мы уселись напротив Клауса, стараясь не глядеть в сторону, пока он просматривал фотографии. Из уважения к чувствам растроганного отца.
Герр Байер поинтересовался, не болит ли у меня голова, и я ответила:
— Да нет, уже гораздо лучше. Наверное, это из-за перелета, да и вся та заваруха в аэропорту…
— Конечно-конечно, — с излишней поспешностью заверил меня Райнер.
— Кодеин здорово выручил. Спасибо.
— У меня еще есть, если понадобится. По роду деятельности всегда стараюсь иметь под рукой.
Клаус оторвался от фотографий и попросил:
— Пожалуйста, давайте съездим в участок.
Нас отвез Райнер на своей машине; я сидела впереди, Клаус — на заднем сиденье. Новоиспеченный отец погрузился в молчание и с напряженным лицом глядел в окно: на тучи голубей, на стайки японских туристов и на каменную кладку, витиеватую и изысканную, как в сказочном городке.
Войдя в здание участка, мы поднялись на лифте, прошли несколько коридоров и оказались в видеозале. Клаус сидел и ждал, а Райнер тем временем демонстрировал, как пользоваться техникой.
Я пояснила:
— Это запись с моего дня рождения в ноябре 1997-го, в доме у моей матери. Джереми еще более или менее владел мускулатурой лица. Мы все тогда немного набрались. Он умер примерно месяц спустя. В сущности, это последний удачный вечер.
— Пожалуйста, дайте взглянуть.
Я включила магнитофон, в который раз удивившись, что запись не пострадала от времени. Послышался треск, визг и, наконец, голоса: мы с Джереми, мать, Уильям и пара его сорванцов. Нэнси весь вечер дулась в углу. Лесли с семейством уехала на туристическую прогулку по острову Ванкувер.
Снимала в тот вечер я. Запись начиналась с фразы Уильяма: «Ну все, Джереми, сейчас мы тебе устроим испытание не для слабаков».
— Рассказывай небылицы! Мне все по зубам.
Мы с матерью гикали, ребятня визжала.
— Ну-ка, — подначивал Уильям, — а что про это скажешь… — Он вставил кассету в деку (специально раздобыли японскую модель с обратным воспроизведением), включил запись и зазвучал «Дьявол в Джорджии». На скорости было трудно разобрать слова: «Огнем пылает адским пик горы, затмило солнце пламя. Беги, пацан, беги!»
Сын крикнул:
— Смеешься! Вырубай свою шарманку, я буду петь!
Уильям повозился с выключателями, и Джереми бодро пропел хит наоборот. Все взгляды обратились на моего братца. Он нажал воспроизведение, и все прошло без изъяна. Мы от души повеселились в тот вечер.
Клаус поинтересовался:
— А чем вы занимались?
Я остановила запись.
— Перепевали песни наоборот. Этот фантастический дар Джереми унаследовал от меня.
Снова пошел фильм. На этот раз Уильям говорил:
— Ах ты, мерзавец, я вижу, тебя ничто не остановит. А как насчет попсы? — Уильям повернулся лицом к камере (и ко мне), а затем сказал: — Ну что, повеселимся?
Мелюзга заголосила:
— Пап, заткнись! Уильям снова:
— Ну что, повеселимся!
— Папа, ты дурак!
— Леди и джентльмены, любимая вещь всех времен и народов, «Богемская рапсодия»! «Я к смерти не стремлюсь, но жизнь порой не в радость».
Джереми сказал:
— Не мельтеши, я на этом номере пуд соли съел. Сэр Уильям, врубайте запись!
Парень встал, что само по себе уже было приятной неожиданностью, и, прекрасно владея телом, в точности изобразил знаменитого тенора. Нас настолько увлекло его исполнение, что, когда он закончил, в комнате наступила гробовая тишина.
— Ну и? — сказал Джереми. — А теперь, если желаете, воспроизведение.
Оригинал не шел ни в какое сравнение. Мы знали, что будет безупречно, и не ошиблись.
Я спросила:
— Джереми, хочешь обратиться к благодарным потомкам?
Один из мальчишек спросил:
— А что такое «благодарные потомки»?
Мать ответила:
— Благодарные потомки, мой мальчик, это люди, которые тебя помнят.
Джереми взглянул в камеру и неторопливо послал в объектив воздушный поцелуй.
— Приветствую вас, грядущие поколения. Рад наконец-то с вами встретиться. — Это был крайне волнующий момент, словно душ из лепестков цветущей сливы, что сыплются в апреле на ветровое стекло. — Рад, что вы к нам присоединились.
— Речь! — Мать безнадежно перебрала коньяку.
— Грядущим поколениям и всем, присутствующим в этой комнате, желаю мира, процветания и долгой, прекрасной жизни. — Он послал еще один воздушный поцелуй в камеру. — До встречи. Не ссорьтесь.
В комнате стало тихо. Нэнси, со свойственным ей прагматизмом, нарушила безмолвие:
— Давайте, что ли, торт резать.
Мальчишки устроили перепалку, кому зажигать свечи. И странное ощущение ушло. Я выключила магнитофон.
— Там еще есть. Мы устроили караоке-марафон. Близняшки вроде бы могут петь наоборот. Уильям — нет.
Райнер сказал:
— Я могу переписать для вас попозже.
Клаус медленно покачивался. Полицейский оставил нас, и я села возле потрясенного отца Джереми на кресло.
— Знаете, следователь мне ничего не рассказывал. У вас есть дети?
Кертец был сражен.
— Нет.
— Вы когда-нибудь были женаты?
— Я? Нет. К сожалению, мои причуды моментально отпугивали молоденьких газелей.
Мы замолчали, и Клаус попросил разрешения посмотреть кассету в одиночестве. Я оставила его.
Несколько лет назад я стала обедать в больничном кафетерии. Кормят там вполне сносно, но цель моих визитов была иной. Я наблюдала за людьми, пытаясь вычислить, какие внутренние драмы занимают моих сотрапезников. Столь нехитрое занятие помогало внести в собственную жизнь хоть толику интереса. Когда полчаса спустя в дверях видеозала появился Клаус, мне сразу вспомнились ожидающие из больничного фойе. Их многое объединяло: походка человека, утратившего последнюю надежду, адская боль в душе, беспомощный взгляд. Райнер позвал Кертеца в кабинет и пригласил присоединиться к нам.
К тому времени Клаус успел расставить все точки над «i» и понять, почему я приехала в Австрию. Он сказал:
— Вы думаете, я вас изнасиловал, да?
— Понятия не имею.
— То есть вы вообще ничего не помните?
— Ничего. — Повисло тягостное молчание. Я сказала: — Пожалуйста, расскажите мне все.
Он начал:
— Вряд ли мой рассказ соответствует вашим ожиданиям. Мы поднялись на крышу той ужасной дискотеки; целой компанией, человек восемь, наверное. Все порядком выпили, но вы накачались больше других.
— Это я помню.
— Мои друзья вели себя как самые заурядные подростки: плевались с крыши, бросали шутихи. Я бы и сам к ним присоединился, да боялся оставить вас в таком состоянии. Парни даже меня поддразнивали: «Сюси-пуси. Ой, глядите, какая нянька». И в том же роде. Потом пацаны решили спуститься вниз, чтобы закинуть удочки насчет ваших разбитных подруг, так что мы остались вдвоем. Я думал, как бы спустить вас обратно в зал, потому что это была задачка не из легких. Мало того, что крыша была покатая, мешали трубы, какие-то железные коробки и провода. А вы, хм, довольно…
— Я крупная женщина, Клаус. Чего уж скрывать.
— Да, ну и… я попросил вас рассказать о себе. Так я узнал, что вы из Ванкувера, и вам одиноко, как никому на свете. Сказали, что ваше любимое занятие — заходить в чужие дома и там сидеть, ничего не делая, просто сидеть. Никогда не слышал ничего более печального.
Я закусила губу.
— Вы были не в себе, а мне кажется, эту вашу сторону люди видят не часто. Вы пьете?
Райнер вопросительно изогнул бровь, но я сразу поняла, к чему клонит Клаус.
— Нет, не пью. Вы прекрасно знаете, что со мной происходит, когда такое случается.
— Ну вот, вы были неуправляемой, неуемной и попросили вас поцеловать. Я не отказался. Вы признались, что это первый поцелуй в вашей жизни, и я был очень счастлив, что для кого-то стану таким хорошим воспоминанием. Вы не захотели останавливаться на поцелуях, мы были на крыше, перед нами высился Колизей, это был Рим и мы… Что сделали, то сделали. Получилось здорово. Надеюсь, вам тоже понравилось. И хотя у меня уже был кое-какой опыт, хотелось, чтобы первый раз был именно таким. Я вкусил настоящей романтики. Мне жаль, что вы ничего не помните.
— Мне тоже.
На тему зачатия Джереми было все сказано, и вопрос потерял актуальность, как для меня, так и для Райнера. И тут, кто бы мог подумать, я зевнула, прервав затянувшееся безмолвие. Пришлось извиниться перед собеседниками:
— Совсем из колеи вышла, после того происшествия в аэропорту Франкфурта никак не втянусь в прежний ритм.
Клаус поинтересовался:
— Так и вы попали в ту переделку?
— Н-да, можно сказать и так.
Как выяснилось, Клаус был среди двух миллионов людей, пострадавших из-за того, что таможенники обнаружили в моем чемодане космический мусор. Герр Кертец встречал мать, которая возвращалась через Франкфурт из ботанической экспедиции по Исландии — изучала лишайники и мох. Клаус три раза приезжал в аэропорт, пока не прибыл ее рейс.
Он взглянул на меня, потом на Райнера и понял, что ситуация далеко не так проста, как могло показаться на первый взгляд. В итоге мы рассказали ему о метеорите и событиях, которые последовали дальше. Клаус ужаснулся. По роду деятельности он прекрасно наслышан об альфа-, бета— и гамма-лучах.
— Радиация! Вы могли облучиться! Какой вам присвоили индекс? Что сказано в документах?
— Я вообще не видела никаких бумаг.
— Это невозможно. Вам должны были выдать хотя бы справку о медицинском освидетельствовании.
— К сожалению, не выдали.
Клаус взглянул на Райнера.
— Невероятно. Каким-то образом можно получить информацию?
Райнер согласился помочь, и они оба принялись прорабатывать адресные книги и компьютерные базы данных. В результате получился приличный список адресов и телефонов. Я же тем временем пребывала в счастливом экстазе, зная, что в моем «крысином гнезде» хранится не только хлам и мусор: в глубинах подсознания таится нечто большое и светлое.
Когда Клаус с Райнером удовлетворились результатами поисков, им пришлось вывести меня из блаженного забытья.
— Да, я здесь…
Райнер предложил подбросить меня в отель.
И тут вдруг я запаниковала: снова придется остаться в просторном трехкомнатном люксе, одной в чужом городе. Моя миссия в Вене выполнена, и я снова стала собой; нет больше неразгаданных тайн, настала пора возвращаться к прежней жизни, где меня ждут только квартира и работа.
Клаус сказал:
— Позвольте пригласить вас на ужин, Лиз. Составьте мне компанию.
Я согласилась, и страхи меня покинули.
Когда я вышла из ванной и увидела мертвого Джереми, то села на стул возле его кровати, купленной всего месяц назад. Взяла сына за руку, заглянула ему в лицо и пискляво всхлипнула. Я тут же подумала: «Да, точно, кто-то пискляво всхлипывает». За окном стояло пасмурное унылое утро буднего дня. Доносились какие-то звуки: жизнь шла своим чередом, а я будто оказалась в другой галактике. Подумала о покойниках; вспомнила, как хоронили отца. Его кремировали — тела мы не увидели. Прах доставили из Гонолулу курьером; как же несправедливо, что нам не удалось в последний раз на него посмотреть. Помню, как мне нравилось разглядывать мертвецов по телевизору. Теперь эти тихие радости остались в прошлом.
Я знала, что надо кого-то оповестить, да только кого? Уильям и Нэнси с детишками отчалили в «Диснейленд». Лесли с семейством отдыхали в «Дисней уорлд». Мать на телефон не отвечала, так что я позвонила доктору Тайсон. Она-то и взяла на себя формальности: договорилась о машине и оформила необходимые бумаги.
Повесив трубку, я снова подсела к сыну. Чувство у меня было столь странное, будто я — не я, а маленький НЛО, который завис над плечом женщины по имени Лиз. Я просидела так примерно час, не отводя глаз от Джереми. За долгие недели болезни вокруг него образовался целый натюрморт из пустых пузырьков и початых баночек с пудингом. Рядом лежали стопки журналов «Современный фермер», аккуратно сложенные одеяла, два подкладных судна и дистанционный пульт от телевизора, да еще поилка.
Тут приехала «скорая», и мальчика забрали. Вместе с ним меня покинуло и чувство отчужденности. Я пришла в себя, обвела взглядом Самую Пустую Комнату на Свете и поняла, что больше ни минуты здесь не пробуду. Схватила белую полиэтиленовую сумку, сунула в нее кое-что из ванных принадлежностей, платье, пару рубашек и поехала к матери. Она возвращалась из магазина с продуктами и, увидев, как я заруливаю во двор, сразу поняла, что стряслось.
У матери выработалась особая манера справляться с тяжелыми ситуациями. Она берет на себя какую-нибудь задачу средней сложности и в кровь разобьется, но дело сделает; в данном случае она взялась организовывать похороны. Таким образом ей удалось пережить смерть отца, а теперь и внука. Остальные члены семьи явно не хотели лишать себя земных благ и собирались нежиться на райском солнечном побережье до самого Рождества. Мать разозлилась, как тигрица, и устроила родичам по телефону порядочную взбучку:
— Ваш племянник и мой внук не будет лежать в глубокой заморозке, пока вы с Лесли стоите в очереди на «Волшебную гору» или в проклятый джакузи феи Динь-динь. Остальные пусть остаются, но ты, Уильям, и ты, Лесли, сейчас же возвращаетесь домой. Да, сестра все оплатит.
В итоге брат с сестрицей вернулись к 27 декабря, дню похорон.
Мать организовала службу и разместила в «Ванкувер сан» объявление о смерти. Мы обе ломали головы, кто из знакомых или членов семей Джереми объявится, увидев некролог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28