Аликино со страхом отмечал, что старик не только расхаживал взад и вперед по всей квартире, но с нарастающим крещендо становился все более неутомимым. За исключением нескольких часов ночью и небольшого перерыва днем эти шаги не прекращались ни на минуту. Представление о старике, передвигающемся с помощью палки, сменилось в сознании Аликино образом запертого в клетке зверя, который бросался туда-сюда в приступе клаустрофобии. Зверь о трех ногах?
Когда Аликино больше уже не мог отвлечь себя, не мог притворяться, будто не слышит этих невыносимых звуков, он попросил мать объяснить, что там происходит. Поначалу она пыталась отрицать очевидное, но однажды вечером, когда они ужинали в большой столовой, наконец согласилась поговорить о загадочных шагах.
— Мы скоро переедем в другую квартиру, — сказала она. — Это и есть сюрприз, который я хотела сделать тебе. Я нашла наконец дом, какой мне всегда хотелось иметь. Продаю обе квартиры, эту и ту, что наверху, и покупаю другую.
— А что, разве квартира наверху твоя?
— Она осталась мне после смерти твоей тетушки Джустины. Это была ее квартира.
— До какого возраста она танцевала?
— До сорока пяти лет она еще была звездой. Потом у нее постепенно и безвозвратно стали отниматься ноги.
— Паралич?
— Какая-то болезнь, которую врачи не смогли определить и в конце концов оставили мою сестренку на произвол судьбы. Она больше не могла ходить. Чтобы передвигаться, ей пришлось сесть в кресло на колесиках. Тогда я и приехала в Рим. Эта квартира продавалась, и я купила ее.
— Почему ты перевезла сюда книги, которые были в Болонье?
— Об этом попросила Джустина. Она надеялась найти в них ключ к своему выздоровлению. — Фатима шумно высморкалась. — Какое это было мучение. Нельзя было наказать ее более жестоко.
Слушая рассказ матери, Аликино вспомнил начало карьеры своей тетушки, триумфальный успех, какой она имела во время войны, выступая в театрах Европы, в городах, оккупированных нацистами. Джустина была очень красивой девушкой. Слава сделала ее прямую осанку балерины еще высокомернее.
В памяти Аликино воспоминание о ней заметно стерлось. И в самом деле, он лишь изредка вспоминал тетушку, да и то только в связи с ужасной болезнью, поразившей ее.
— Квартира наверху пустует уже десять лет?
Фатима задумчиво кивнула.
— Квартира пустая, но она еще там. — Фатима отвела глаза, чтобы не встретиться с внимательным взглядом сына. — Уже давно не слышно было ее шагов. Наверное, сейчас она забеспокоилась, моя сестренка. Она знает, что я продаю ее дом, и решила уйти.
— Тайный, загадочный Рим…
— Скоро увидишь, Кино, увидишь новый дом.
— Где он находится?
— На виа Джулия. Это одна из волшебных улиц Рима.
На следующее утро Аликино проснулся, как всегда, рано. Разбудили его не шаги, а ожидание, что он вновь услышит их. Однако шагов не было слышно. Весь дом был погружен в полнейшую тишину.
Когда Фатима ушла, Аликино решил порыться в ящике, где, как он заметил, мать держала ключи, и сразу же нашел то, что искал.
Он медленно поднялся по лестнице.
Дверь в квартиру была защищена двойным замком. Аликино отпер его и вошел.
На него пахнуло затхлым воздухом и пылью. Сквозь закрытые ставни проникали полоски света. Квартира была совершенно пустой, никакой мебели, на полу валялся разный мусор — какие-то обертки, пустые бутылки.
Аликино прошел по коридорам и комнатам. В просторной гостиной он обнаружил несколько предметов — скамеечку, небольшой столик, кресло на колесиках, широкое, словно трон.
В углу, на полу, он увидел розовые балетные туфельки с плоскими твердыми носками, которые балерины надевают для классического танца.
Но почему их три?
Правая, левая. А третья?
Аликино поднял ее, чтобы рассмотреть получше. Она, казалось, была предназначена для третьей ноги.
Несомненно, для центральной ноги.
Не было, значит, никакой палки, а были только туфельки для трех ног. Вот почему был и тройной ритм шагов. Тук тук-тук, тук тук-тук, раз два-три…
4
Однажды в середине ноября, торопливо поужинав, Фатима сумела уговорить сына отправиться вместе с ней посмотреть квартиру на виа Джулия. Это был решающий визит, от которого — так она дала понять — зависела покупка.
В девять вечера? Конечно, это было не самое подходящее время для осмотра квартиры. Но владелец, желавший продать ее, жил там один и целыми днями отсутствовал. Кроме того, объяснила Фатима, этот господин был довольно эксцентричным типом. И в самом деле, желая продать квартиру, он тем не менее выражал явное недовольство, что вынужден принимать незнакомых людей, бесцеремонно совавших нос в его домашнюю жизнь, и потому определил рамки такого беспокойства — самое большее час, вечером после ужина.
Аликино отказался бы от подобной затеи, скорее стал бы искать другую квартиру, потому что не считал разумным покупать эту, лишь мельком осмотрев ее при электрическом свете, но Фатима, успевшая за пару месяцев побывать там, хоть и очень недолго, три раза, была очарована ею. Квартира была просторная и престижная, именно такая, какую ей хотелось иметь. Вдвоем, конечно, лучше смотреть, но Аликино был уверен, что ничье мнение не повлияет на выбор, который она уже сделала.
— Не будем говорить, что ты мой сын, — предупредила Фатима, когда они направились к подъезду.
— Я же тебе говорил, что мы похожи на мужа и жену.
— Ты, как всегда, очень мил, Кино. Скажем, что ты мой племянник.
— Но почему мы вообще должны ему что-то объяснять?
Вместо ответа Фатима позвонила в колокольчик.
Прием был откровенно враждебный. Как только они вошли, владелец квартиры внимательно посмотрел на большие часы с маятником, стоявшие в прихожей. Это был прямой намек на то, чтобы было соблюдено обязательное условие — не более часа.
Аликино сразу же почувствовал какую-то неприязнь и к квартире, и к человеку, жившему тут. Часы с маятником издавали вибрирующий звон, в котором слышалось что-то мрачное и зловещее. В помещении было слишком темно и стоял сладковатый запах горелой смолы. Запах этот никогда прежде не встречался Аликино и теперь показался чрезвычайно неприятным.
— Обычный, весьма приятный запах, — кротко и с восхищением возразила Фатима, — напоминает аромат сандалового дерева.
Хозяин — а он был высокого роста, импозантный, с черными пронзительными глазами, в красном халате до пят, расписанном арабесками, — казалось, оценил слова Фатимы. Обозначив улыбку, он внимательно осмотрел ее с ног до головы. Она перенесла осмотр без всякого смущения. Очевидно было, что подобное происходит не впервые.
Аликино почувствовал себя исключенным из этого инфернального общения, которое установилось между ними. Несколько раздраженный, он проследовал за хозяином внутрь квартиры, вошел в просторную гостиную, где с трудом смог рассмотреть очертания комнаты.
— Нельзя ли включить свет?
— Свет включен полностью, — ответил человек, обнаружив хорошо поставленный бас. — Не выношу яркого света.
— Я тоже, — прошептала Фатима.
Аликино хотел побыстрее закончить этот формальный осмотр, но хозяин теперь уже больше не торопил их. Мало того, обращаясь к Фатиме, он не только подчеркивал отдельные достоинства комнат, но был щедр и на советы, как лучше обставить их. Казалось, он наконец нашел покупателя, которого искал, так как, похоже, лишь немногие, ему одному ведомые люди, были достойны жить в этом здании шестнадцатого века. Фатима с удовольствием внимала ему.
Повсюду были ковры, циновки, подушки, какие-то деревянные идолы, старинное оружие, а все вместе соответствовало вкусу хозяина, который Аликино находил слишком погребальным.
Закончив осмотр, Фатима сказала, что она счастлива, что квартира — чудо, как раз именно то, о чем она всегда мечтала, с тех пор как оказалась в Риме.
— Не правда ли, Кино?
Сын охотно ответил бы ей, что квартира ему нисколько не нравится, но не хотел обсуждать это в присутствии хозяина, к тому же ему не терпелось как можно скорее уйти отсюда, поэтому он заметил только, что она кажется ему слишком большой. Фатима возразила, утверждая, что комнат здесь как раз столько, сколько необходимо, — две спальни для них, еще две для возможных гостей, еще одна для столь же возможной постоянной прислуги, кабинет, гостиная, столовая. Просто идеальная квартира. К тому же стоит она не так уж и дорого.
Хозяин незаметно оставил их вдвоем.
Аликино постарался подавить раздражение, которое вызывал у него запах горелой смолы, да и все остальное в квартире, и согласился, что, хваля ее размеры, мать была права. Он подумал, что, если привести помещение в порядок, оно приобретет совершенно другой вид. В то же время он пытался понять, почему хозяин вызывает у него такое отвращение. Между этим человеком — а ему можно было дать лет сорок — и Фатимой не было, не могло быть ничего, кроме мимолетной симпатии. Выходит, он ревнует мать?
Он невольно улыбнулся и, почти успокоившись, смог оценить травяной настой, который хозяин дома, сделавшись вдруг приветливым амфитрионом, пожелал предложить гостям.
— Чем вы занимаетесь?
Аликино ответил не сразу, пытаясь припомнить, где он мог видеть этого человека или кого-то очень похожего на него.
— Я? Я на пенсии.
— Всего несколько дней, — уточнила Фатима. — Он много лет жил в Америке. А вы, синьор, чем занимаетесь?
— Торговлей. Импорт восточной утвари.
— В традиции виа Джулия, улицы антиквариата, — заметила Фатима.
— Я оставляю эту квартиру, потому что должен далеко и надолго уехать. — Вопреки ожиданию Аликино мать не выразила ни капли огорчения. Человек с улыбкой добавил: — Я не сказал, что продаю ее, я предпочитаю говорить — покидаю квартиру, потому что знаю, в ней будут жить достойные люди.
Они выпили и другого настоя. Этот горячий напиток вызвал у Аликино легкое и приятное головокружение. Они побеседовали еще немного и без труда пришли к соглашению о передаче собственности и оплате. Фатима и Аликино могли вступить во владение квартирой со 2 декабря.
Когда мать и сын ушли, пробило одиннадцать часов.
— Какой утонченный человек, — сказала Фатима. — Правда же, он понравился тебе?
Аликино наконец понял, на кого тот походил. На одного лоточника, который до войны продавал чудотворные лосьоны на скотном рынке в Баретте. Но он не захотел огорчать мать этим отнюдь не аристократическим сходством, которое было к тому же поразительным.
Фатима с сыном серьезно занялись упаковкой вещей для переезда на новую квартиру. Аликино, вновь пересмотрев книги отцовской библиотеки, высказал намерение продать их. Но Фатима была против. Укладывая книги и бумаги в большие коробки, Аликино случайно обнаружил таблицу соответствий Расула, которую составил в апреле 1946 года. Бумага прекрасно сохранилась — она, казалось, стала еще новее, чем прежде.
Аликино перечитал последние две строки:
1965 — У АЛИКИНО РОЖДАЕТСЯ ДЖАКОМО
1985 — УМИРАЕТ АЛИКИНО В ШЕСТЬДЕСЯТ ЛЕТ (ДЖАКОМО В ЭТО ВРЕМЯ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ)
Обеими руками совершенно хладнокровно он скомкал бумагу и выбросил ее в мусорное ведро.
Помощь, которую он оказывал матери, не заставила его позабыть собственные дела.
Он позвонил в римский филиал «Ай-Эс-Ти». Ему ответила та же сотрудница, что и прежде. Нет, из центрального управления не было никаких писем для него, никакого чека для синьора Маскаро нет.
Второго декабря, в понедельник, состоялся переезд из Порта Пинчана на виа Джулия. Когда Аликино вошел в новую квартиру, его ожидало поразительное открытие.
Недоставало одной комнаты.
Он знал, что их должно быть семь, а оказалось шесть.
Фатима засмеялась:
— Но это же абсурд. Было темно в тот вечер. Ты ошибся.
Объяснение не убедило Аликино. У него возникло ощущение, будто его обманули, надули. Он был абсолютно уверен, что в тот вечер, когда они осматривали квартиру, исчезнувшая комната была на месте. Он помнил даже ее обстановку: его поразила тогда огромная медно-латунная жаровня, стоявшая посреди комнаты на полу. Более того, разве не оттуда, не из этой жаровни исходил запах горелой смолы? Аромат сандалового дерева?
Утешительные — почему чересчур утешительные? — слова матери, продолжавшей считать его жертвой какого-то ослепления, лишь слегка успокоили Аликино. Ему гораздо легче стало после беседы с одним весьма пожилым синьором, знатоком истории виа Джулия, который объяснил, что квартиры в самых старых зданиях на этой улице много раз переделывались, поэтому первоначальную планировку нередко уже и не узнать. Нечего и удивляться, что комнаты иной раз увеличивались или уменьшались. Очень важны были, по мнению старого синьора, зафиксированные в документах характеристики комнат, но дальнейшие его объяснения оказались слишком сложными для Аликино.
Очевидность была неоспоримой, как считала Фатима, и комнат наличествовало только шесть. И все же Аликино отчетливо припоминал ту огромную жаровню в восточном стиле. А запах смолы все время стоял в доме оттого, что кто-то продолжал ее жечь? Но Фатима клялась, что в квартире не было никакого запаха, разве только от свежей побелки.
Он постарался примириться с новым жилищем. И действительно, в каких-то деталях оно слегка напоминало квартиру на Порта Пинчана, но Аликино казалось, будто он живет в мрачном жилище какого-нибудь рыночного зазывалы. Когда же, возвращаясь домой, он входил в прихожую, ему всегда слышалось, будто его приветствует мрачный бой часов с маятником. Вдобавок диваны Фатима заменила огромными и неудобными подушками, разложенными на полу. Вот почему Аликино искал любой повод, чтобы находиться здесь как можно меньше. Правда, он не терял надежды, что постепенно привыкнет.
Фатима, напротив, все реже выходила из дому и все свое время посвящала украшению и убранству квартиры. Она даже пела, чего не делала никогда прежде. Милая сумасбродка, с нежностью подумал Аликино в тот вечер, когда ужин был особенно веселым. Мать и сын, обычно употреблявшие не больше наперстка вина, на этот раз выпили несколько бокалов. Волосы Фатимы, по большей части еще совсем черные, были собраны в великолепный узел и заколоты бриллиантовой пряжкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26