— А где Реня?
— Она сегодня в институте, — задвигая ящик обратно под кровать, ответила Валя. — Ты подумай, вот уже на третий курс переходит, а я такая глупая — и в медицинский не прошла, и на вечернее не захотела. А время так летит, сейчас и я бы уже на третий переходила. — Она снова села на диван, с хрустом надкусила яблоко. — На будущий год буду поступать. И Люба тоже. Обязательно, вот увидишь, — с полным ртом говорила она. — Ну, а ты как? Что-то похудела. — И, не дожидаясь ответа, снова заговорила. — А знаешь, к Женьке жена приезжала, беременная… Дней пять побыла и уехала, и он с ней, взял отпуск и уехал.
Говорила Валя об этом будто между прочим, будто ей и в голову не приходило, что Зою это может интересовать. Так, попутно с другими новостями. Она даже сделала вид, что не заметила, как покраснела Зоя. Ну, и Зоя притворилась, будто вся эта история с Жениной женой и его отпуском ее совершенно не касается.
— А как ты? Работаешь где-нибудь? — перевела Валя разговор на другое.
— Нет, нигде не работаю, — опустила Зоя глаза.
— Глупенькая, зачем же бросила завод? — с сожалением сказала Валя.
Возле дома Зою встретил Михаил Павлович.
— Где ты была, Зоенька, я давно тебя жду.
— Ждешь? Здесь? Что-нибудь случилось? — испугалась Зоя.
— Мама заболела. Приезжала «скорая».
— Мамочка! — бросилась в подъезд Зоя.
— Подожди, — придержал ее за руку отец. — Не ходи пока домой. Там с мамой тетя Маша, а мне с тобой надо поговорить.
— А что, что с мамой? — заплакала Зоя.
Михаил Павлович обнял дочь за плечи.
— Не плачь. Ничего страшного. Ты же знаешь ее сердце. Еще с войны больное. Доктор сказал, что придется с неделю полежать в больнице, анализы сделать, кардиаграмму… А тут… понимаешь…
Зоя ничего не понимала. Она не верила, что болезнь матери не опасна. Почему тогда отец так взволнован, зачем дожидался ее на улице?
— Послушай, дочка, что я тебе скажу, — обнял он Зою за плечи. — Хотел я все сделать сам. Хотел до времени не говорить вам ничего, но не могу больше выдержать, да и помощь мне твоя понадобиться… Вот, — Михаил Павлович вынул из кармана пальто синий конверт. — Видишь? Пойдем сюда, на скамейку.
Они сели прямо на снег, укрывавший скамейку.
— Слушай, что я тебе прочитаю. — Он вынул письмо из конверта, развернул его, отыскал глазами нужные строчки. — Вот, слушай: «В документах значится, что Юра Новаторов поступил в наш детский дом 30 июня 1941 года. Привел его младший лейтенант Новаторов Борис Степанович, 1920 года рождения, белорус. Младший лейтенант Новаторов сказал, что мать мальчика погибла во время обстрела эшелона немецкими самолетами. На лейтенанта Новаторова мы Юру и записали, потому что своей фамилии он назвать не мог, был очень испуган. Из вашего письма видно, что мальчик, которого привел младший лейтенант Новаторов, потерялся при обстоятельствах, похожих на те, в которых потерялся ваш сын. Однако утверждать наверное, что Юра ваш сын, пока не могу. В то время к нам таким же образом попало немало детей. Многих из них мы переводили в другие детские дома. Возможно, возникла бы большая ясность, если бы мне удалось отыскать письма, присланные нам младшим лейтенантом Новаторовым. А то, что он писал, я хорошо помню. Помню даже, что он собирался усыновить Юру, но потом к нам пришло извещение, что старший лейтенант Новаторов (к тому времени он уже был старший лейтенант) погиб при обороне Сталинграда. Если письма Новаторова сохранились, они должны быть где-то в нашем архиве. Я обещаю вам при первой возможности заняться поисками. Не знаю, скоро ли пришлю ответ, потому что архив у нас большой. Понадобится порядочно времени, чтобы его просмотреть. Но главное — найти письма. Прошло так много времени, и они могли просто потеряться…
— Понимаешь, Зоенька, — хрипло заговорил Михаил Павлович. Порыв ветра подхватил листок письма и чуть не вырвал его из рук. Михаил Павлович прижал его к колену и начал старательно складывать, спасая от ветра и снежинок, посыпавшихся с дерева. — Если еще взять во внимание Ренины фотографии, то я думаю…
— Какие фотографии? — не поняла Зоя.
— Ах, ты же ничего не знаешь, — ладонью потер отец небритую щеку.
И Михаил Павлович рассказал Зое все. О том, как приходила Реня и приносила фотографии, о Рениной догадке и о том, как благодаря ей он стал снова искать Шурика… И вот…
Зоя сидела, боясь шелохнуться, боясь поверить в чудо, — ее брат, которого она и представить себе не могла, считала чем-то нереальным, мечтой своих родителей, вдруг мог появиться в образе живого человека.
— Так вот, я хотел поехать туда, в Калиновку… Сегодня, завтра… Надо помочь этой доброй женщине искать письма. А тут мама заболела, в больницу придется класть. Можно, конечно, подождать, пока мама поправится, но где взять терпение, силы?
— А она ничего не знает?
— Нет, — покачал головой отец.
— Это правильно, — согласилась Зоя.
И вдруг она почувствовала к отцу такую благодарность. Он говорит с ней о том, о чем не мог сказать даже матери. Значит, Зое можно доверять, с ней можно говорить, как с человеком, советоваться даже. Решение пришло тут же.
— Папочка, — схватила она отца за руку. — Позволь мне поехать, я все сделаю, как надо, помогу искать письма, вот увидишь. — На глаза ей снова набежали слезы. Она то вытирала их своей красной рукавичкой, то снова брала отца за руку. Ей сейчас казалось, что от его разрешения зависит очень многое.
— Думал я, Зоенька, и над таким вариантом. Но боюсь, боюсь отпускать тебя одну…
— Пусти, папочка, пусти, — горячей прежнего стала упрашивать Зоя. — Ничего со мной не случится, а ты будешь каждый день маму навещать. Про меня ей что-нибудь придумаешь, придумал бы ведь что-то, если бы сам поехал.
— Да я, признаться, уже и придумал… Сказал бы, что еду к фронтовым друзьям, поговорить, повспоминать, обновить в памяти прошлое для своих мемуаров…
— Вот видишь, — уже смеялась Зоя. — Так что и про меня что-нибудь сочинишь. А я поеду…
— Да, пожалуй, придется так и сделать, — согласился отец. — А сейчас пошли домой. Ох, как это скверно, что мама у нас заболела, — вздохнул Михаил Павлович.
Зоя сидела в купе вагона, облокотившись на столик у окна. Заходило солнце, поезд, казалось, бежал за ним, догонял и догонял его красный раскаленный диск. Часто мелькали столбы, провода то перечеркивали солнечный круг, то поднимались выше, то падали вниз. Зоя, не отрываясь, смотрела в окно и думала: как хорошо, что папа разрешил поехать. Она будет стараться изо всех сил, чтобы хоть чем-нибудь быть полезной. И неужели действительно найдут брата? Об этом Зоя раньше даже и не думала. В ее жизнь слово «брат» вошло как отзвук далекой беды, как отзвук того страшного, что называется войной. Она не раз слышала печальный рассказ матери, и когда пробовала представить себе брата, он казался ей маленьким мальчиком, в точности таким, как на портрете, висевшем у них на стене. Так неужели Шурик может оказаться тем красивым юношей, которого она видела на снимке у Рени?
Перед самым отъездом Зоя зашла к ней. Рассказала, что едет в Калиновку. Расспрашивала о Юре.
Реня с Михаилом Павловичем провожали Зою. На вокзале Реня в который раз объясняла Зое, как добраться от станции до Калиновки. На прощанье обняла, поцеловала.
— Ни пуха тебе ни пера! Счастливо!
— Будь осторожна в дороге! — тоже в который раз предупредил Михаил Павлович.
— Что я, маленькая?! — неожиданно запальчиво сказала Зоя.
Солнце опускалось все ниже. Вот уже коснулось вершин дальнего леса, на мгновение будто застыло и покатилось, все глубже утопая за горизонтом.
«Значит, Реня любит, — думала Зоя. — Любит Юру, который, возможно, мой брат. Вот у них, наверно, настоящая любовь, не то что было у меня. Юра из самого Ленинграда на каникулы едет к Рене. А разве и у меня не могло быть такой любви? Хорошей, чистой…»
— Хотите чаю? — отвлекла ее от мыслей девушка, соседка по купе.
Она ехала с матерью и братом, непоседливым мальчуганом лет двенадцати. В черном шерстяном свитере, в шароварах, коротко стриженная, девушка и сама была похожа на мальчика-подростка.
— Давайте, вместе веселее, — говорила девушка, вынимая из сетки колбасу, вареные яйца, хлеб. — Сейчас сбегаю к проводнице, спрошу, готов ли чай.
Девушка убежала, оставив дверь купе открытой. Братик ее тут же шмыгнул в коридор. Зоя потянулась за чемоданом, чтобы достать и свои припасы, наготовленные отцом в дорогу.
— Чай сейчас будет, — сказала девушка, входя в купе. — А где же Витька?
— Да вот, следом за тобой выскочил, — ответила мать девушки.
Она сидела, сложив на коленях большие тяжелые руки. Казалось, что женщина сильно наработалась и теперь присела отдохнуть. Возможно, впереди еще много работы, работы этой столько, что ее не переделаешь за всю жизнь, но вот теперь она села и сидит, отдыхает.
— Витя, Витя, — звала девушка, выглядывая в коридор, — хватит тебе носиться. Посиди хоть минутку.
Витя послушно вернулся в купе и сел рядом с матерью, но глаза его так и бегали, казалось, только отвернись, он тут же вскочит, помчится неизвестно куда.
— Впервые в купированном едет, да еще так далеко, — словно извиняясь за брата, объясняла девушка, — вот и не усидит на месте. Мама, подвинься ближе к окну, за стол, — командовала она, — тебе так удобнее будет. А ты, Витя, около тети садись. Он вам не будет мешать? Простите, вас как зовут? — вежливо спросила она у Зои. — Меня — Валя. А я вот здесь буду, — примостилась она с краешка стола.

Зоя выложила на общий стол кусок жареной курицы, котлеты. Проводница принесла чай и поставила на стол три стакана в белых подстаканниках.
— О, нам надо четыре, — весело глянула на нее Валя.
Проводница попалась строгая, она не улыбнулась Вале, только что-то пробурчала себе под нос.
— Ничего, — сказала Валя, не теряя хорошего настроения, — вы пейте, я потом, подожду.
Поужинав и убрав со стола, стали готовиться ко сну. Валя стелила постели.
— Ты, мамочка, ляжешь здесь, на нижней полке. Пускай и Витька с тобой спит, а то сверху еще свалится. А я наверх полезу.
Зоя смотрела на это семейство — на мать, на дочку и брата — и удивлялась. Если они куда-то ехали с мамой, всем командовала и все делала мама. Мама покупала еду и следила за тем, чтобы Зоя вовремя поела. Мама следила за тем, чтобы Зое было хорошо и удобно. Все лучшее было для Зои, а мама — как попало, маме все равно. За все в дороге отвечала мама, а Зоя только подчинялась ей, когда охотно, а когда и не очень. А тут дочка за матерью смотрит, как за маленькой. И брат как ее слушается!
— Вы далеко едете? — спросила Валя, когда постели уже были постелены, и мать с братом улеглись.
— Мне нужно в Калиновку, — ответила Зоя.
— О, так вы завтра утром уже будете на месте. А нам после вас еще четыре станции, а потом еще на автобусе. Если к вечеру доберемся, хорошо будет.
— А вы что — там живете? — спросила Зоя.
— Ага, сейчас живу. И вот маму с братом к себе везу. В этом году закончила медучилище, получила направление в село. Полгода уже работаю сестрой в больнице. А сейчас вот дали комнату, и везу их к себе, — показала Валя на мать с братом.
Зоя с любопытством смотрела на Валю. Вроде обыкновенная девушка, встретила бы на улице — и не оглянулась. Ничего особенного. А смотри, какая отважная… Сама, одна в деревню поехала, а теперь еще и мать с братом с собой везет. Вот почему они ее так слушаются, она, выходит, в семье главная.
— У меня, знаешь, программа-максимум есть, — доверительно рассказывала Валя. Она перешла с Зоей на «ты», потому что видела в ней ровесницу, товарища, а еще полутемный вагон и мерный перестук колес настраивали на задушевность. А может, просто захотелось рассказать случайной спутнице о том, что волновало. — Вот поработаю года три сестрой, немного скоплю денег, чтоб маме оставить. Витька к тому времени подрастет, может, в ремесленное поступит. А я… я в Минск поеду, в медицинский поступать. Папа наш умер от рака желудка. Никак не пойму, неужели ничего нельзя придумать, чтоб люди не умирали от этой болезни?.. Конечно, пока я закончу институт, что-то придумают, найдут средство… Но все равно… Всю свою жизнь посвящу…
Зое теперь казалось, что не такая уж она обыкновенная, эта Валя. И в лице, и в глазах у нее есть что-то особенное. Что-то такое, что и на самом деле может заставить слушаться ее. Слушаться и верить ей.
— А ты, если не секрет, где работаешь? — спросила она Зою.
— Я? — Зоя склонилась под столик, будто что-то там отыскивая. Так, не поднимая головы, тихо ответила. — На часовом работаю…
— На часовом? — переспросила Валя. — Это ведь, наверно, очень интересно.
— Да, интересно…
— Ой, уже поздно, — посмотрела на часы Валя, — а вам завтра рано вставать. Будем ложиться. Спокойной вам ночи.
— Это хорошо, Зоенька, что вы приехали. Поможете мне. Видите, сколько нам с вами придется писем пересмотреть, — говорила Анна Владимировна.
Они стояли в небольшом кабинете перед канцелярским шкафом, набитым разноцветными папками — желтыми, зелеными, розовыми. Папки были толстые и тонкие, новые и старые, с ободранными, измятыми углами.
— Это наш архив. Здесь я храню все письма, которые мы получаем. Пускай будут на память. А некоторые, возможно, пригодятся. Понадобились же сейчас… Только отыскать бы…
Зоя смотрела на папки и представить себе не могла, как к ним подступиться. В самом деле, если во всех этих папках письма, сколько ж это надо времени, чтобы все пересмотреть?
— Сегодня же и начнем, Зоенька, а сейчас пойдем позавтракаем. Раз уж приехали к нам, будьте нашей гостьей.
По узкой деревянной лестнице с перилами, украшенными затейливой резьбой, сошли они вниз. Дальше вел просторный коридор с большими окнами вдоль стены. Анна Владимировна обняла Зою за плечи, и Зое было приятно так идти с ней. Ей казалось, что с этой женщиной она знакома уже давно. Просто не верилось, что впервые они увиделись только сегодня.
Остановились у двери, за которой слышался шум, похожий на шум класса, куда еще не пришел учитель.
— Это наша столовая, — сказала Анна Владимировна, открывая дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15