Она застывает на несколько секунд.
– Я… выбираю… шоколадное… – осторожно говорит она.
– Хорошо. Почему ты выбрала шоколадное?
– Я выбрала шоколадное… потому что… мне хочется шоколадное.
– Нет. Это рассудочно. Вот два мороженых. Ванильное и шоколадное. Выбери одно.
Элания явно злится. Многие ученики чувствуют, что знают ответ, и дрожат от нетерпения. Элания смотрит в стену.
– Ванильное, – говорит она без особого энтузиазма.
– Прекрасно. Почему ты выбрала ванильное?
– Я выбрала… ванильное… потому что… я люблю ванильное мороженое больше любых дру…
– Нет! Это рассудочно…
– НО Я БОЛЬШЕ ЛЮБЛЮ ВАНИЛЬНОЕ!
– Это грандиозно, Элания, – говорит Мишель, – я понял. Ты любишь ванильное мороженое больше шоколадного. Верно?
– ДА!
– Прекрасно. Вот два мороженых – одно ванильное, другое шоколадное. Выбери одно.
– ВАНИЛЬНОЕ!
– Грандиозно, Элания. Слушай внимательно. Почему ты выбрала ванильное?
– Я выбрала ванильное, потому что выбрала!
(Смех и аплодисменты)
– Хорошо. Почему ты выбрала выйти на сцену для этой демонстрации?
– Будь я проклята, если я знаю, – говорит Элания, явно радуясь концу мучения.
– Почему ты выбрала быть добровольцем для этой демонстрации?
– Потому что я хотела как можно больше получить от тренинга…
– Нет! – говорит Мишель. – Это рассудочно, это делает тебя эффектом чего-то. Почему ты выбрала быть добровольцем для…
– ПОТОМУ!
– Что потому? – спрашивает Мишель.
– Я выбрала быть добровольцем, потому что я выбрала быть добровольцем!
(Смех и аплодисменты.)
– Это очень хорошо, – говорит Мишель) – теперь, Элания, ты можешь либо остаться на платформе, либо вернуться на место. Выбирай.
Элания улыбается.
– Я выбираю сесть, – говорит, встает и идет на место.
– СТОП! – кричит Мишель. – Это прекрасно. Почему ты выбрала сесть?
Элания смотрит на него секунд десять.
– Очень просто, – говорит она наконец, теперь широко улыбаясь, – я выбрала сесть потому… что выбрала сесть.
Элания идет на место, ученики аплодируют.
– Хорошо. Продолжим ЭСТовскую бессмыслицу.
Хочет кто-нибудь спросить или прокомментировать? Да, Джек?
– Теперь я знаю, что Дон пытался мне объяснить в прошлый уик-энд. Я сказал ему, что пришел на ЭСТ потому, что мне порекомендовали друзья, а он настаивал на том, чтобы я выбрал быть здесь. Тогда я сделал вид, что понял. Теперь я получил это.
– Спасибо, Джек. Бетси?
(Аплодисменты.)
– А я не получила. Элания предпочитает ванильное мороженое шоколадному. Разве не из-за этого она выбирает ванильное?
– Из-за этого она выбирает ванильное в мире эффекта, эффекта, эффекта, в мире нереальности – кодовое слово «реальность», но не из-за этого люди выбирают вещи в реальности, в сфере ответственности, в мире причины, причины, причины. В этой сфере мы выбираем чтото потому, что мы это выбираем.
– Это различие кажется мне тривиальным, – говорит Бетси.
– Я боюсь, Бетси, что если различие между реальностью и нереальностью кажется тебе тривиальным, ты можешь столкнуться с проблемами. Смотри. Большинство людей говорят: «Я злюсь потому, что мой друг потерял мои двадцать долларов» или «Я ем ванильное мороженое потому, что мой язык предпочитает ваниль», потому что они переживают свое тело или своих друзей как причину, а себя как эффект. Это верный путь к тому, чтобы жизнь не работала. На ЭСТе мы являемся причиной. Наш язык предпочитает ваниль, любит ваниль, но мы выбираем…
либо ванильное, либо шоколадное, мы выбираем то, что мы выбираем, мы не переживаем себя просто как эффект своих тел.
– Но мне казалось, что ты сказал, что мы только машины.
– Я это сказал? – говорит Мишель с напускным удивлением. – Ах да, я это сказал. Я сказал, что вы – машины, потому что вы машины, и когда вы получаете это, вы выбираете свою машинность, выбираете действовать скорее как причина, чем как эффект.
– Но есть ли у нас свобода воли, в конце концов? спрашивает Бетси.
– Мы не произносили слов «свобода» или «воля», или «свобода воли» ни разу за тренинг и не собираемся этого делать. «Свобода воли» – это концепция, и она может привести только к беспокойству. Просто выбирай, Бетси, выбирай, что получаешь, выбирай, что выбираешь, и бери ответственность за то, что происходит.
– Что касается меня, то я думаю, я всегда бы ела то, что люблю. Я бы съела, вероятно, тысячу ванильных.
– Грандиозно. Если ты получила ванильное, выберешь ли ты ванильное?
– Конечно.
– А если есть только шоколадное, и ты получила шоколадное, выберешь ли ты шоколадное?
Бетси смотрит на Мишеля.
– Ох! – внезапно говорит она. – Теперь я получила это.
Она начинает смеяться.
– Почему ты смеешься? – спрашивает Мишель.
– Я смеюсь, – говорит Бетси, счастливо улыбаясь, потому что я выбрала смеяться…
* * *
Мишель знакомит учеников с некоторыми положениями Вернера: о любви и о том, как люди ее запутывают; о том, что люди – это Бог, который, соскучившись, должен создавать игру; о естественном течении Вселенной от «бытия» и «деятельности» к «обладанию». (Согласно последнему положению, большинство людей пытаются определить себя скорее тем, чем они обладают – деньгами, машинами, любовниками – или тем, что они делают – выигрывают гонки, производят пластмассовые игрушки, – чем тем, чем они в действительности являются. Факт бытия хорошей балериной, например, начинается не с обладания специальными туфлями или платьями и не с выполнения специальных упражнений, а с бытия балериной; деятельность и обладание вытекают затем из бытия.)
Наконец Мишель вводит нас в процесс, в котором мы используем наши центры для создания новых переживаний, после чего наступает последний перерыв перед выпуском. В течение двадцатиминутного перерыва кучка из семи или десяти учеников собирается вокруг Мишеля, который остается сидеть на одном из стульев.
Он изменил свою «форму» общения – улыбается, шутит с учениками, как никогда раньше. Когда кто-то пытается посмотреть, что налито в термос, из которого он пил в течение двух дней, Мишель прячет термос и твердо говорит, что священную жидкость можно будет увидеть только после выпуска.
Несколько учеников благодарят Мишеля за то, что он был таким, каким он был. Роберт говорит:
– Ты знаешь, два часа назад, во время процесса «получения этого», я был просто в экстазе. Это было невероятно. Сейчас я начинаю немного остывать, но энергия в зале была просто фантастической. Я хочу только знать, часто ли я могу ожидать таких вершин, или я должен начать готовиться к своим обычным тусклым дням.
– Ты не должен начинать ни к чему готовиться, Роберт, – говорит Мишель, отхлебывая из своего термоса, твои тусклые дни наступят независимо от того, будешь ли ты к ним готовиться или нет, но светлые дни наступят только тогда, когда к ним не готовишься.
– Верно, но эти разговоры о Боге меня несколько смутили. Какое отношение наш подъем сегодня вечером имеет к игре в игры?
– В действительности он имеет отношение к отбрасыванию неработающих игр. Ваше получение этого является видом временного освобождения от того, чтобы принимать неработающие умственные игры всерьез. В действительности каждый из нас, как единственный творец своей вселенной, является Богом, и из-за того, что мы создаем все, любая вещь так же важна, как и другая. Когда мы полностью прикасаемся к тому, что уже есть, и принимаем то, что есть, как более важное по сравнению с тем, чего нет, все игры заканчиваются. Нечего делать, некуда стремиться, все и так хорошо. Один парень сказал в поэме, посвященной просветлению, которую он написал после сатори: «Как великолепна чашка чаю!»
Мишель улыбается, отхлебывает из термоса, и корчит гримасу пьяного удовольствия, затем хмурится.
– Но нам, Богам, наскучивает это совершенство, продолжает он, – поэтому мы всегда кончаем тем, что претендуем, что что-то, чего нет, что более важно, чем то, что есть, и начинается игра. Как только мы с вами решим, что находиться у доски более важно, чем находиться там, где вы сейчас, мы можем устроить гонки. Пока мы сидим и чувствуем свое совершенство, полностью осведомлены, что являемся Созидателями, все так же важно, как и другое. Делать нечего, играть не во что, и мы можем некоторое время сидеть в экстазе и рассматривать свои пупки. Но нам становится скучно. Мы решаем снова начать играть. Я добегу до сортира быстрее тебя, говорю я, – и игра начинается. Когда мы начинаем играть, мы снова на вагонетке.
Роберт хмурится. Кто-то задает другой вопрос и умолкает. Роберт говорит:
– Ты имеешь в виду, что мы можем сойти с вагонетки, сохраняя контакт с тем, что… ну, что все прекрасно так, как оно есть?
– Верно. Я знаю, что это звучит странно, но быть Богом надоедает. Заметьте, что Боги и в греческой, и в нордической мифологии всегда принимали человеческий облик, чтобы поиграть в игры. Так же делали Кришна и Шива. Даже Иисус видится как Бог, временно принявший человеческий облик.
– Как же мы должны играть? – спрашивает Хэнк. Мне кажется, ты предлагаешь нам создать воображаемый мир.
– Ты забыл: мир и так воображаемый, – говорит Мишель. – Единственный вопрос – кто воображает.
Большинство людей пассивно принимают воображаемые структуры и правила игры других. Мудрый человек создает свои собственные. Все игры, все цели, все события созданы воображением. Ты можешь либо принять мир таким, каким его создали другие, принять их цели, правила и играть в их игры, либо ты можешь сознательно создать свои собственные. В обоих случаях тем не менее ты и только ты отвечаешь за все, что происходит.
– Меня беспокоит, – говорит Хэнк, – что ты даешь такую власть воображению.
– Мы не даем. Эта власть есть. Она используется каждую секунду, хотим мы этого или нет.
– А как с человеческим стремлением к просветлению, Конечной Истине и Богу? – спрашивает Том. – Ты говоришь, что это бессмысленно?
– Нет, – отвечает Мишель, – стремление к Просветлению или Реальности, или Богу, или Конечной Истине это интересная игра… пока она не выиграна. Она интересна, пока ты не достиг Просветления, Бога или Конечной Истины. Когда это случается, ты обнаруживаешь, что игра окончена. Если ты затем женишься на своем прозрении, ты обнаруживаешь, что живешь с иллюзией. Ты этого, может быть, и не замечаешь, но замечают твои соседи.
«Что он (или она) в ней (или в нем) такого увидел?» – спрашивают они. То, что по твоему мнению является Конечной Истиной, вероятно, покажется тривиальной иллюзией твоим соседям.
– Это грустно, – говорит Том.
– Вовсе нет, – говорит Мишель, – мы, люди, хотим интересных проблем и игр, ни больше, ни меньше. Не удовольствий, не истин, не моральных заповедей, не счастья, а интересных игр. Ум, тело, дух – все это любовные игры.
Проблемы большинства людей состоят в том, что они живут в воображаемом мире, в котором желание играть не существует как сознательное желание, оно всегда должно появляться замаскированным под стремление к «истине», «сексуальному опыту», «содержательным отношениям» или «приключениям». Но нет ни истин, ни сексуального опыта, ни отношений, ни приключений без правил, целей, противников, союзников и болельщиков, т. е. без игр.
– Значит, и монах, и мистик играют в игры? – спрашивает Роберт.
– Лучшие, лучшие. Они продвигаются по Пути, отступают, делают внезапные порывы, даже «выигрывают», хотя большинство мистиков обнаруживают, что «выигрывание» уменьшает интерес, и снова начинают карабкаться вверх по Пути, и снова открывают счет.
– А как насчет тех, которые действительно просветлились? – спрашивает Том. – Тех, которые действительно получили это, таких людей, как дон Хуан, Рамакришна, Баба Рам Дас, вступивших на то, что я называю путем без пути?
– Хорошо, – отвечает Мишель, – они отличаются от среднего человека главным образом тем, что никогда не играют в одну игру несколько раз, никогда не скучают и постоянно создают совершенно новые вселенные.
– Значит, они все время соревнуются?
– Да. Человеческая жизнь в любом содержательном смысле невозможна без игр, без соревнования. Но они не имеют иллюзий, что соревнуются за что-то, стоящее выигрыша, или с кем-то, не являющимся творением собственного воображения.
– Значит, для тебя, – спрашивает Хэнк, – я – только часть твоего творения?
– Конечно. Самая приятная и умная часть.
– Мой ум ты приписываешь себе?
– Конечно. Я один переживаю твой ум. Без меня твой ум не существовал бы.
– Ты очень скромен.
– Я также создаю твою глупость.
– Спасибо.
– Твою глупость для меня. Ты создаешь свою собственную глупость для себя, и эти две глупости редко пересекаются.
– Значит, я все-таки существую отдельно от тебя?
– Иногда, – говорит Мишель, вставая, так как перерыв подходит к концу, – когда у меня есть настроение…
* * *
Скоро к ученикам присоединяется сотня других учеников ЭСТа, которые специально пришли поприсутствовать и позднее сделать профиль личности с одним из новых выпускников. Эта последняя часть тренинга является приятным переживанием практически для всех учеников, даже для большинства тех, которые были мрачны или раздражены во время «получения этого».
Сам выпуск происходит в другом зале, где каждый ученик делает профиль личности, лично встречается с тренером и получает маленький сборник афоризмов Вернера. Но в некотором смысле тренинг заканчивается еще до того, как ученики переходят в другой зал, тогда, когда Мишель говорит, что хочет сказать от себя лично. Его глаза сияют, он оживлен, в приподнятом настроении, как и ученики.
– Два дня, – говорит он, – я играл роль тренера, а вы играли роли учеников. Теперь я хочу спуститься с платформы и вернуться к роли Мишеля, Бога, претендующего, что он человек, общающегося с другими Богами, также претендующими быть людьми. Каждый из нас будет также время от времени играть роль Бога, претендующего быть жопой.
(Смех.)
Теперь, когда я закончил играть роль тренера, – говорит он, спускаясь с платформы, – я хочу сказать за себя и за Дона, что в течение этих четырех дней вы тренировали нас. Я не был бы там, где я сейчас, если бы я не был там для каждого из вас, и вы на протяжении всего тренинга не создавали бы для меня пространство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32