В основном по улицам гуляют супружеские пары всех возрастов. Для них, уставших от работы, семейных забот и родных мест, и создан этот город, главная специализация которого — развлечения.
Глава 10. Путь на восток.
Я снова стоял у обочины дороги и голосовал, вытянув правую руку поперек дороги, а в левой держа большой листок бумаги с надписью «Santa Fe». Только в Америке я приобрел привычку голосовать с подобным плакатом. Правда, как мне показалось, надпись не сильно помогала — наверно, водители на большой скорости не успевали её прочитать. Во всяком случае, «останавливаемость» машин оставалась на прежнем уровне.
К этому месту — окраине Лас-Вегаса — меня подвез Кёрк. Мы с ним попрощались, он сразу поехал к себе в Солт-Лейк-Сити, а я остался стоять у дороги. Но пришлось полтора часа голосовать и смотреть, как мимо с равнодушием проезжают американцы, которые после бурных выходных в Лас-Вегасе разъезжались по домам. Полтора часа у дороги в невадской пустыне, в полдень, когда солнце приближается к зениту и жарит со всей силой, — испытание не для слабонервных. При этом надо учесть, что уже почти две недели как наступила осень. Трудно даже представить, каково там, скажем, в июле. Мне кто-то говорил, что ехать автостопом по югу США летом так же опасно, как путешествовать по северу России зимой. Возможность сдохнуть от жары здесь так же велика, как вероятность замерзнуть у себя на родине.
Но вот остановилась первая машина. Подвез меня студент из Беркли (университетский пригород Сан-Франциско), ехавший в Аризону навестить своего отца. Отмечу интересную, как мне кажется, особенность. То, ездил человек когда-либо автостопом, зависит исключительно от его возраста. Среди молодежи почти невозможно найти тех, кто практиковал подобный способ путешествия. Зато люди старше сорока лет наверняка когда-то были хитч-хайкерами. Один американец лет пятидесяти сказал, словно сообщая о чем-то необычном, что он в молодости не путешествовал автостопом. Причина была простая: он работал с четырнадцати лет и уже в шестнадцать имел собственную машину.
Ну а те, кто помоложе, иногда вообще ничего не знают о хитч-хайкинге и подвозят просто от удивления. Вот и этот студент сказал, что он никогда не автостопил по Америке. Только в Чили ему доводилось пару раз ездить на попутках. В Беркли он изучал Латинскую Америку — поэтому и попал по какой-то учебной программе в Чили, жил и учился там некоторое время.
Латинская Америка — та часть света, в которой США защищают свои интересы еще с 19 века. Уже и не припомнить все те перевороты, путчи, военные операции, которые устраивались там при непосредственном участии Америки. Так что я думал, что отношение к Штатам там, мягко говоря, не очень хорошее, о чем и спросил своего попутчика:
— Конечно, — подумав, ответил он, — есть и антиамериканские настроения, есть и буквально противоположные: «Америка — это рай, и я жду не дождусь, когда поеду туда». Но многие относятся к нашей стране плохо. Начиная с такой малости: они обижаются, когда ты говоришь, что приехал из Америки. Они говорят: «Мы тоже из Америки». Так что надо говорить, что ты из Estados Unidos. Еще в последнее время из-за Ирака все значительно ухудшилось. Плохо это еще и то, что люди обычно думают, будто все американцы хотели этой войны и все согласны с Бушем. Но как только ты начинаешь с кем-то обсуждать эту тему и сообщаешь, что не согласен с Бушем, он тут же радостно говорит: «О, правда?! Как я рад, что не все американцы такие, как ваш президент».
— Кстати, как думаешь, переизберут его этой осенью?
— Не знаю, но надеюсь, что нет.
— Что, Керри будет лучшим вариантом?
— Вообще-то не уверен. В принципе демократическая и республиканская партия мало чем отличаются друг от друга.
— Я думал, что демократы больше защищают интересы бедных.
— Все они — и демократы, и республиканцы — защищают интересы корпораций, которые их спонсируют. Так что большой разницы между ними я не вижу.
— А как же демократ Рузвельт?
— Ну, Рузвельт, правда, защищал интересы бедных, давал им работу. Но это было семьдесят лет назад. Сейчас другие времена. Демократ Клинтон, хоть и добился успешного экономического развития, но сократил социальные программы.
От политики мы вскоре перешли к другим темам. Этот парень побывал в свое время в Европе, и мы начали говорить, прямо как герои фильма «Криминальное чтиво», о «маленьких различиях» между Европой и Америкой:
— Что тебе понравилось в Европе? — спросил я.
— Там больше разнообразия. В Америке ты приезжаешь из одного города в другой, из одного штата в другой — и, за исключением природы, все остается одним и тем же. Люди едят ту же еду, живут в таких же домах. В Европе же ты приезжаешь в другое место — и многое меняется. Другая еда, одежда, дома, образ жизни.
— А что не понравилось?
— Мне кажется, там больше сексизма.
— То есть?
— Ну там мужчина может обратиться к женщине со словами «Хей, крошка, не хочешь развлечься?» или вроде того. Здесь это считается оскорбительным.
США, как известно, страна победившего феминизма. Есть там характерное понятие — «сексуальное домогательство» (sexual harassment), обозначающая любую форму приставаний к женщине, в основном на рабочем месте. На деле это может значить, что мужчину засудят из-за какой-то неприличности или сальной шутки, обращенной к женщине. Неприличностью, оскорбляющей женское достоинство, здесь считается в том числе упомянутая студентом фраза. Поэтому при общении с американкой нужно быть как можно осторожнее, чтобы она не подумала, будто вы к ней пристаете. Ибо самое незначительное, что может с вами из-за этого случиться — судебный процесс и штраф, выраженный пятизначной цифрой.
Я много читал об этом в российских газетах, для которых в диковинку такие принципы — точно так же, как и политкорректность. И мне казалось, что американцы мужского пола должны быть недовольны подобным порядком. А вот поди ж ты: этот студент посчитал разумным и правильным то, что женщину оскорбляет излишнее внимание со стороны мужчины.
Так что США, на его взгляд, продвинулись в этом отношении дальше Европы. Но зато во многих других аспектах Европа идет впереди:
— Мне нравится метрическая система, — продолжил он. — Удобно, когда все увеличивается в десять раз. А не так как у нас — в одной миле 1760 ярдов, в одном ярде три фута, в одном футе двенадцать дюймов и так далее.
Он изучал испанский язык примерно таким же способом, как я — английский: а именно провел долгое время в испаноязычной стране. Поэтому к моей просьбе отмечать речевые ошибки, которые я допускал в своей речи, он отнесся серьезно и все время поправлял меня: "Лучше не «Faculty of Journalism», а «Department of Journalism»", "Не «level of life», а «standard of living»" и так далее. Я с удивлением обнаружил, что делаю огромное количество ошибок — наверно, другие мои собеседники-американцы просто не обращали на это внимание.
Мы доехали до развязки, на которой мой попутчик сворачивал. Я остался голосовать на хайвее и — о чудо! — третья машина остановилась. Пожилой мужчина, ехавший как раз из того города, в который собирался студент, направлялся недалеко, но я успел и с ним поговорить немного о политике. Он оказался, в отличие от предыдущего моего собеседника, сторонником Буша:
— Возможно, Ирак был ошибкой, — высказал он свое мнение, — время покажет. Но операция в Афганистане и общее направление нашей политики выбрано правильно. С терроризмом надо бороться, террористы не понимают другого языка. Вам, в России это должно быть понятно — вы сами столкнулись с той же проблемой.
— Странно слышать, — заметил я. — Большинство людей, с которыми мне доводилось общаться, особенно в Сан-Франциско, считают Буша плохим президентом и собираются голосовать за Керри.
— Ну что же, я думаю, в Сан-Франциско должен произойти теракт. Тогда эти люди поймут, что такое международный терроризм и почему надо с ним бороться. Во Всемирном Торговом Центре погибло несколько тысяч человек. И надо принять все меры, чтобы такое не повторилось. А Керри, на мой взгляд, не сможет быть хорошим президентом. Он слабый лидер.
Проехав с водителем двадцать миль, я вышел из машины и пошел по обочине, чтобы найти более удобное место для голосования. Но, не прошагав и ста метров, увидел остановившуюся впереди машину. Женщина средних лет, сидевшая за рулем, спросила:
— Ты едешь в Санта-Фе?
— Да, как вы догадались? — спросил я, садясь в машину. Я не успел достать свой плакат «Santa Fe», с которым голосовал у Лас-Вегаса.
— Я видела тебя у Лас-Вегаса, но ехала слишком быстро и не успела остановиться. Я еду в Альбукерке — это совсем недалеко от Санта-Фе.
— О"кей.
У Эмми — так звали женщину — был отпуск, так что она навещала родственников в Денвере и Лас-Вегасе, а сейчас возвращалась домой в Альбукерке — большой город в штате Нью-Мексико. Я спросил о том, играла ли она в Лас-Вегасе:
— Нет, не играла, — ответила она. — Вообще-то я могу играть в казино у себя в Нью-Мексико, но мне просто это не нравится.
— Разве азартные игры разрешены в Нью-Мексико?
— Они легализованы на территории индейских резерваций, а их в нашем штате очень много.
— И давно там это разрешено?
— Уже лет десять. Правительство озаботилось в свое время бедственным положением индейцев и решило им помочь таким образом.
— И как, помогло?
— Да, за это время жизнь там реально улучшилась. Большинство резерваций сегодня выглядят совсем не так, как это можно представить. В них есть современные дома, индейцы носят современную одежду, живут более или менее благополучно.
— А все благодаря играм, казино?
— Да, в основном, — сообщила Эмми, оказавшаяся крайне разговорчивой женщиной. — В индейские казино приезжает много народу. Некоторые проигрывают кучу денег. Так что это нечто вроде мести со стороны индейцев. В свое время европейцы привозили им алкоголь и продавали, из-за чего индейцы спивались и разрушили генофонд, на протяжении нескольких поколений теряя человеческий облик. А сейчас бледнолицые теряют деньги в индейских казино. Так что индейцы сегодня говорят: «Алкоголь был нашей слабостью и вы использовали это. Азартные игры — ваша слабость, и мы используем это», — Эмми засмеялась.
Мы несколько раз проезжали по территории индейских резерваций. Действительно, несколько казино — правда, не такие шикарные и сверкающие огнями, как в Лас-Вегасе или Рино, но все же вполне крупные здания, располагались совсем недалеко у дороги. И любой проезжающий по 40-му интерстейт хайвею мог остановится и попытать счастья здесь, если еще не спустил деньги в Неваде или не собирался сделать это в ближайшие дни.
К Альбукерке мы подъехали уже за полночь. Я проголосовал у огромной автомобильной развязки, пока не застопил пожилого мужчину, ехавшего в Санта-Фе. С ним мы за час добрались до города, по пути проехав очередную индейскую резервацию. Никаких ограждений или указателей там не было (впрочем, дорожный знак я мог и пропустить). Просто я увидел пустынную местность, с небольшим количеством домов, казино и стадионом для автогонок.
В Санта-Фе водитель высадил меня прямо у хостела. Очередной мой приют оказался достаточно дешевым и чистым. Всего 15 долларов (после калифорнийской и невадской дороговизны это казалось сущим пустяком), просторные комнаты, а главное — кухня, где кое-какую еду можно было брать бесплатно. Выбор халявной еды не отличался разнообразием — только сладости к чаю и рис с мясом, но все же как приятно для русского человека найти место, где что-то дают на халяву. Даже если он (русский человек) этим пользоваться не собирается.
Впрочем, такой социалистический принцип имел и свои оборотные стороны. Низкая цена и наличие халявных продуктов объяснялись следующим образом — администрация хостела экономила на обслуживающем персонале. Поэтому любой, кто жил здесь больше одного дня, отвечал за небольшой участок работы — например, должен был подмести или вымыть пол. Занимало это от силы минут десять, так что никто не выражал протеста по этому поводу.
Санта-Фе — самый неамериканский из всех американских городов, которые я видел. Если фотографии этого города показать человеку, никогда не слышавшему про него, он может предположить все что угодно: Греция, Турция, Южная Америка, Ближний Восток, Африка. Но вряд ли ему придет в голову, что такое место может находиться в США. Настолько Санта-Фе не похож на привычные американские индустриальные пейзажи.
Санта-Фе основал испанский конкистадор Дон Педро де Перальта в 1610 году. Позже город принадлежал Мексике, а потом, как вы уже, наверно, догадались, был захвачен американцами, как и весь нынешний юго-запад США.
Санта-Фе построен в так называемом адоби-стиле. Адоби (adobe), в честь которого названа уже упоминавшаяся компьютерная компания в Сан-Хосе, — это смесь высушенной земли и глины с соломой, которая когда-то использовалась испанцами и индейцами. Из этого материала, оранжевого или коричневого цвета, выстроена большая часть зданий в Санта-Фе. Дома все низкие, нет не только небоскребов, но и вообще ни одного высокого здания — все на уровне двух и трех этажей.
В старинных городах распространено следующее явление — исторический центр оставляют нетронутым, а всю остальную территорию застраивают типичной современной архитектурой. Здесь же почти весь город застроен а подобном стиле. Как только въезжаешь в Санта-Фе, сразу видишь желто-коричневые низенькие дома, словно слепленные из глины. Хотя здания на окраине, конечно, делают из современных материалов и только стилизуют под здешнюю архитектурную традицию.
Много позже, уже после Нового Орлеана меня подвез журналист, ехавший из Санта-Фе в отпуск на восточное побережье. Он, в частности, рассказал мне немного про свой город:
— В Санта-Фе есть закон, согласно которому в центре можно строить только здания в адоби-стиле. Но и в других районах люди строят дома в таком же стиле. Если ты потом захочешь продать свой дом, то с большей охотой и за большую цену у тебя купят дом в таком стиле — стиле коренных американцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33