Это уже была не линия, а настоящий фронт. Война шла на всех уровнях, в ход шло все: заявления друг на друга в разные структуры, неподчинение, взаимные угрозы. Естественно, доставалось и коммерсантам с одной и с другой стороны. Вот характерный пример того времени: для того, чтобы нас „нагнуть“, налоговая полиция по Минской области в лице Голоколенко начала незаконные (в последствии это было доказано в суде) аресты имущества, принадлежащего нашей компании. Мы, естественно, попросили защиты у людей, которые привыкли от нас получать квартиры, машины, мебельные гарнитуры и деньги, то есть налоговых инспекторов. И вот собирается заседание налогового комитета по Минской области, и его начальник указывает своему заму Голоколенко на недопустимость незаконных арестов и требует немедленно вернуть имущество. Тот команду не выполняет и обвиняет руководство налогового комитета в коррупции. В ответ начальник обвиняет Голоколенко, предъявляя ему то, что он передал часть конфискованной алкогольной продукции своей любовнице — руководителю одного из минских магазинов, а также в том, что деньги от реализации этой продукции не поступили в бюджет. Эпизоды из этого противостояния „просочились“ даже в некоторые газеты, в частности, описаны в газете „Народная воля“. Спор на этом уровне решить не удалось, и мы вынуждены были обратиться к Лукашенко и Титенкову. Титенков вызвал председателя налогового комитета республики и предупредил, что если не отстанут от наших компаний, то его уберут как не справившегося со своими обязанностями. Но начальник комитета уже ничего не мог сделать, потому что у него на то время тоже был заместитель, прикомандированный из другого клана, быстро набиравшего силу. Шла война.
В то время мы занимались, как я уже говорил, поставкой в республику зерна с последующей его переработкой в спирт. Титенков позвонил своему брату в Кличев и поручил пристроить нас на заводы Могилевской области. В каждой из областей правила переработки были свои, вернее они были общими для республики, но с собственными дополнениями в каждой области, которые порождали дополнительную коррупцию. Так как перерабатывающих мощностей не хватало, то шла борьба за каждый завод. Захват территорий шел разными путями: кто-то подкупал, кто-то угрожал расправой, кто-то пользовался своим высоким положением, кто-то делал это при помощи проверок на предмет правильности начисления налогов. Так, на Бобруйский гидролизный завод с проверкой приехал ранее упоминаемый мною Голоколенко. Произошел передел собственности, руководство завода, работающее на другие структуры, было арестовано, на завод были заведены другие коммерческие фирмы, работающие под крышей Совета безопасности и налоговой милиции. Весь этот беспредел был известен министру сельского хозяйства Леонову и начальнику Госконтроля по Могилевской области Миколуцкому, которые каждый на своем месте пытались навести порядок. Но одного убили, а второго обвинили в организации этого убийства. Я могу только предполагать, но чиновникам и их коммерсантам эти люди уже помешать не могли, нас и так не было на заводах. Помешать они могли только организованным преступным группировкам, одетым в мундиры с погонами. Только они могли столь профессионально убрать с дороги одного, а свалить вину на другого. На похоронах Миколуцкого Лукашенко на весь мир заявил, что скоро все ужаснутся, узнав, как на их любимого президента готовилось покушение, и что республиканская мафия свила свое гнездо в Бобруйске, а жил этот спрут за счет реализации спирта с Бобруйского гидролизного завода. Однако это, как всегда, оказалось только словами, а на заводе теперь работают фирмы, приносящие доход победившему клану. Последнее серьезное столкновение между кланами состоялось в ноябре 2000 года, когда попытались отстранить от власти Шеймана. Но он всех обыграл и стал Генпрокурором. Это и было окончательной победой его клана, победой, приведшей страну, на мой взгляд, к геноциду белорусской нации. А как еще назвать время, когда цвет нации пропадает, а кто не пропал, тот гниет в тюрьмах или уезжает из страны поднимать экономику соседних государств.
Когда-то жизнь меня свела с известным политическим обозревателем Цветовым, прожившим в Японии около 15 лет. Он говорил о том, что страна с ее людьми — это как большой сосновый бор, где растут высокие сосны, из которых можно делать корабельные мачты. Но если постоянно хорошие деревья вырубать, то постепенно лес преображается в гнилое болото с кривыми, убогими деревьями и возродить здоровый лес если когда-нибудь и удастся, то на это уйдет не один десяток лет. Как это мне напоминает сегодняшнюю Белоруссию, мою родину».
Это рассказ белорусского предпринимателя Александра Цудикова. С остальными примерами пока воздержимся. Всему своё время. Однажды все подобные сведения придутся, как говорится, в строку, если, конечно, действующий президент не перехватит инициативу и во время очередной кадровой «прополки» не пересажает своих «друзей» сам.
Надеюсь, я доступно объяснил источники своей осведомленности. И пусть никого не смущает давность получения информации. Её характер и масштабы таковы, что она по своей актуальности переживёт ёще не одно поколение и будет востребована при любой власти.
Но вернемся к событиям ноября 2000 года. Утром 27 ноября неожиданно раздался телефонный звонок руководителя следственной группы по делу Игнатовича, сотрудника Генеральной прокуратуры Бранчеля. Спросив у меня, буду ли я в ближайшее время на рабочем месте, и получив утвердительный ответ, он сказал, что ему необходимо срочно повидаться со мной и что он сейчас подойдет. Я сказал, что буду ждать его. Примерно через пятнадцать минут в кабинет заскочил запыхавшийся Бранчель с «дипломатом» в руках. Он выглядел каким-то испуганным и растерянным. В кабинете в это время находился мой заместитель по оперативной работе Саевич. Бранчель спросил меня, может ли он вести разговор при Саевиче, на что я ответил утвердительно. Тогда он открыл дипломат и достал из него мой «расстрельный» пистолет и журнал учета выдачи оружия, изъятые у меня накануне. Затем попросил меня написать расписку в получении оружия. Я написал расписку в получении пистолета и спросил, что происходит, почему возвращены «вещдоки»? Бранчель как-то тоскливо посмотрел на меня и Саевича и сказал, что указом президента Генеральным прокурором республики назначен В.Шейман. Затем он попросил, чтобы я «забыл» о том, что меня кто-то допрашивал и изымал у меня оружие, иначе это может плохо кончиться, как для меня, так и для него. Я сказал, что забывать ничего не намерен, так как никакой вины за собой не чувствую и что имею свое мнение на этот счет. Он не стал меня больше убеждать, быстро попрощался и ушёл. Мы же с Саевичем, «ошарашенные» такой новостью, долго не могли прийти в себя. Мы никак не могли понять, что происходит в нашей стране? Как же так получилось, что человек, о котором три дня вся страна говорила, что он преступник, назначается руководителем самого главного карательно-правового органа государства. Едва дождавшись времени «новостей», я включил телевизор и из уст самого Лукашенко услышал подтверждение слов Бранчеля. Более того, я узнал, что президентом пресечена попытка государственного переворота, в связи с чем в отставку отправлены Генеральный прокурор Божелко и председатель КГБ Мацкевич. Павличенко же освобожден из СИЗО КГБ и объявлен народным героем, который чуть не стал жертвой вражьих происков и интриг. Наумова, как ни странно, президент не задел даже словом. Трудно описать состояние, в котором я находился в первое время после просмотра теленовостей. Однако довольно быстро пришёл в себя и стал думать, что же делать дальше. Я понимал, что Шейман при всей его, мягко говоря, неумности все-таки догадается провести небольшое внутреннее расследование, чтобы уяснить для себя источники происхождения предъявляемых ему обвинений. Да ему и не нужно будет шибко напрягаться. Подхалимы сделают своё дело, и уже завтра ему будет известно, кто, когда и в каком объеме «загрузил» секретаря Совбеза тяжкими подозрениями? Какова будет его реакция? Какие последствия наступят для свидетелей? Это были риторические вопросы. Правда, оставалась надежда на Наумова. Ведь он уцелел, хотя, по моему мнению, проявлял вполне достаточную активность в разоблачении преступной «троицы» и должен был разделить судьбу Божелко и Мацкевича. Кто знает, на каких условиях «батька» сохранил ему «жизнь»? Однако в любом случае, с ним все равно следовало переговорить. Набрав номер приемной Наумова, я представился и попросил доложить министру, что прошу назначить мне встречу. Девушка-секретарь ответила, что министр отсутствует, но она доложит ему о мой просьбе. Не прошло и полчаса, как позвонила секретарь министра и сказала, что он примет меня завтра в 11 часов утра. Вечером, возвращаясь домой, я заметил за собой наружное наблюдение. Но большого значения этому не придал, так как на фоне произошедших событий это была такая мелочь, что на неё не стоило обращать внимания.
На следующий день в назначенное время я вошел в кабинет министра. Наумов встретил меня доброжелательно и даже несколько виновато. Вообще он выглядел смущенным и, как мне показалось, подавленным, хотя изо всех сил старался этого не показать. Но неуверенный голос и вялость в движениях выдавали его состояние. Как бы предваряя мой вопрос, он сказал: «Понимаешь, как все вышло. Одни люди искренне борются с преступностью, а другие только спекулируют информацией и используют её для устранения политических соперников». Мне показалось, что он говорит какими-то заранее заготовленными фразами, явно рассчитанными на ещё чьи-то уши. Поэтому я не стал задавать никаких волнующих меня вопросов, за исключением одного: что мне следует ожидать после всех произошедших событий и почему за мной установлено наружное наблюдение? Наумов ответил, что я нахожусь под его опекой, и никаких проблем у меня не будет. А насчет наружного наблюдения он разберется, так как ему об этом ничего не известно. Лично он такого поручения спецслужбам не давал. Но, возможно, это действуют спецслужбы других ведомств. Во всяком случае, опасаться мне нечего и некого.
На этом наш разговор закончился. Попрощавшись, я покинул здание МВД и пошел в СИЗО. Я доверял Наумову и понимал, что ему сейчас очень непросто. Я также понял, что он действовал самостоятельно и президента ни во что не посвящал. Видимо, рассчитывая на то, что, столкнувшись с неопровержимыми фактами преступной деятельности Шеймана, Сивакова и Павличенко, он отреагирует на это соответственно, со свойственной ему решительностью и принципиальностью, не взирая на дружеские или какие-либо иные отношения с обвиняемыми. Он обязан в интересах правосудия, гарантом которого является по должности, перешагнуть через любые личные обстоятельства. Ведь так должно быть в нормальном государстве с нормальным президентом. Точно так же думали Божелко и Мацкевич и тоже жестоко ошиблись, что для них было непростительно. Уж они-то обязаны были знать «сильные и слабые» стороны «вождя», подверженность его чужому влиянию, зависимость от ближайшего окружения, степень его личной причастности к похищению и уничтожению политических противников. Не располагая такой информацией, не стоило и заваривать всю эту кашу, так как все было заведомо обречено на провал.
Учитывая такую реакцию президента на обвинение его ближайших «соратников», он имел самое непосредственное отношение к их преступной деятельности. Во всяком случае, встав на откровенную защиту высокопоставленных преступников, грубо поправ при этом конституционные и уголовно-правовые нормы государства, он, имевший до этого предположительно весьма косвенное, незначительное, практически не доказуемое отношение к произошедшим событиям, моментально превратился в соучастника, а точнее — в организатора и идейного вдохновителя. При этом свой выбор он сделал сам. Ведь у него была возможность не препятствовать ходу следствия, признать свои ошибки в подборе и расстановке кадров, в излишней «доверчивости» и наивности и попросить прощения. Народ бы ему поверил. Преступники понесли бы заслуженное наказание, а Лукашенко мог начать свою деятельность с чистого листа. Но он не пошёл на это. Причина могла быть только одна: он действительно являлся организатором и вдохновителем серии политических убийств. И увяз в этом процессе так глубоко, что имей он хотя бы небольшой шанс выйти сухим из воды, он бы его непременно использовал, без раздумий пожертвовав такими фигурами, как Шейман, Сиваков и Павличенко. Но вся беда в том, что они уже успели основательно подцепить его на «крюк». Когда допрашивали Павличенко из его уст в первую очередь зазвучала фамилия Лукашенко как главного лица, отдававшего преступные приказы. Видимо, свежи ещё были в памяти оршанского «героя» воспоминания о сцене расстрела приговоренных к смертной казни, которую он не так давно с восторгом наблюдал. И в нехорошем предчувствии заныл его хорошо выбритый затылок. А поэтому, правильно оценив ситуацию и представив себя на месте одного из участников этой ужасной процедуры, Павличенко не стал размениваться в своих показаниях на таких пешек, как Сиваков и Шейман. Он понимал, что их головы, так же как и его собственная, уже ничего не стоят (ведь арестовывал его не участковый инспектор, а сам председатель КГБ), и все зависит от реакции на сложившуюся ситуацию только одного человека — «батьки». Как ни старались следственные органы умолчать о «чистосердечных» заявлениях Павличенко, ничего не вышло. Информация просочилась сначала в коридоры прокуратуры и КГБ, а затем, обрастая различными слухами и деталями, вырвалась на «оперативные просторы» города Минска. И Лукашенко спасовал. Он испугался, что, будучи арестованными, его друзья не сумеют вести себя «достойно», то есть взять всю вину на себя и оградить своего президента от сплетен, интриг и других происков оппозиции, пытающейся любыми путями очернить светлый президентский путь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13