https://wodolei.ru/catalog/stoleshnicy-dlya-vannoj/
», в котором мною уже были выделены места, указывающие на причастность руководства МВД и СОБРа в лице Сивакова и Павличенко к похищению людей. Таким образом, я заручился поддержкой сильного и влиятельного союзника.
Незаметно прошло лето, в течение которого Наумов лишь однажды позвонил мне, поинтересовался, как идут у меня дела и сказал, что «мои» проблемы решаются, но необходимо набраться терпения и подождать. Я был рад и этому, поскольку понимал, что задача перед ним стоит не из простых и для её решения одной «близости» к президентскому телу явно недостаточно. Состоялись также и несколько встреч с Удовиковым по вопросам служебного характера. Бесед на тему «расстрельного» пистолета я больше с ним не заводил, а Удовиков её откровенно избегал. Лишь однажды я спросил его мнение о возможностях Наумова, в смысле, как бы повел себя Наумов, если бы он располагал информацией о преступной деятельности президентского окружения. Удовиков сказал, что, скорее всего, Наумов не решится говорить о таких вещах президенту, так как это не его, Наумова, ума дело, да и смелости не хватит. Короче говоря, высказался о Наумове как о выскочке и человеке недалеком, при чем довольно жестко и с нотками плохо сдерживаемого раздражения и неприязни. Я в то время ещё не знал, что в кулуарах власти идет жесткая подковерная борьба за кресло министра, и что Удовиков и Наумов являются главными претендентами на этот пост, а соответственно — соперниками. В тот момент их взаимная, мягко говоря, неприязнь друг к другу достигла своего апогея. Поэтому я отнес раздражение Удовикова к фактору обычного переутомления и больше никогда при нем эту тему не поднимал.
А в октябре 2000 года неожиданно для многих сотрудников МВД министром был назначен молодой генерал-майор милиции Наумов Владимир Владимирович, а Удовикова перевели в Совет безопасности, на должность заместителя секретаря. К счастью, Наумов действительно не забыл о данном мне обещании. При первой же возможности, то есть при первой же встрече, состоявшейся вскоре после его назначения, он дал понять, что теперь у него нет препятствий для активизации деятельности по раскрытию преступлений, связанных с похищениями людей.
7 июля 2000 года в аэропорту «Минск-2» при загадочных обстоятельствах был похищен телеоператор телеканала ОРТ Дмитрий Завадский. На этот раз следы похитителей нашли сравнительно быстро, и по подозрению в похищении Завадского был задержан бывший офицер спецподразделения «Алмаз» В.Игнатович, уволенный из МВД по состоянию здоровья. Вместе с ним были арестованы еще двое бывших сотрудников милиции — Гуз и Малик, а так же бывший уголовник Саушкин. Помимо похищения Завадского, Игнатовичу и его банде инкриминировались ёще несколько тяжких преступлений, связанных с убийствами, грабежами, разбоями и вымогательствами. Но основным направлением следствия по делу банды Игнатовича было раскрытие обстоятельств похищения Завадского, поиск его тела и сбор других доказательств. Для этого были задействованы все лучшие милицейские силы города Минска и самого МВД. Причина столь необычного служебного рвения объяснялась очень просто: президент Лукашенко, зная, что Завадского он не «заказывал», публично поклялся найти и покарать виновных в этом злодеянии, надеясь тем самым «отмыться» и от других подозрений. В совокупности с чудесным «воскрешением» Тамары Винниковой успешный розыск и наказание похитителей Завадского вдребезги разбивали версию о причастности Лукашенко к исчезновению политических противников и давали мощный стимул к его реабилитации по этим вопросам. Он вспомнил, что ранее Дмитрий Завадский был его личным телеоператором. И как истинный, благородный отец нации, конечно же, забыл такие мелочи, как двумя годами раньше этого же личного телеоператора он за ничтожный проступок — имитацию перехода неохраняемого участка белорусско-литовской границы — упрятал на несколько месяцев в тюрьму. Тем не менее повод для саморекламы и политической реабилитации был идеальный, и Лукашенко не мог его упустить. Однако он не предполагал, что верные опричники, руководство МВД, КГБ и прокуратуры, с такой прытью возьмутся за это дело, что, как почти всегда бывает с холуями, выйдут за пределы «заданной программы». Они копнут так глубоко, что потом никто не будет знать, как остановить разогнавшийся «следственный локомотив», и что Лукашенко придется это делать самому с помощью экстренного торможения, при этом нанеся со страху теперь уже окончательно непоправимый ущерб своей и без того сомнительной репутации. (Вспомним арест Павличенко и его экстренное, незаконное освобождение, а также увольнение Генерального прокурора Божелко и председателя КГБ Мацкевича).
Впрочем, больших проблем в раскрытии преступлений, совершенных бандой Игнатовича, у работников милиции не было, поскольку все преступления совершались грубо, нагло, без особых попыток скрыть обстоятельства их совершения, а также при наличии достаточного количества свидетелей. Складывалось впечатление, что члены банды не особенно и опасались правосудия. По моему опыту, обычно так себя ведут преступники, либо недалекие по складу ума, либо имеющие очень высоких покровителей во властных структурах, во всяком случае, в силу каких-то «особых» заслуг перед Родиной, которые позволяют рассчитывать на такое покровительство.
После ареста Игнатович некоторое время содержался в ИВС ГУВД города Минска. До меня доходили слухи, что он дал согласие на указание места захоронения тела Завадского. На сколько эти сведения были достоверны, мне не было известно, да я, в общем-то, и не проявлял к этой теме особого любопытства. Но из практики я знал, что на пустом месте такие слухи не рождаются, тем более что исходили они от милицейских чинов довольно высокого ранга. И вдруг все утихло. Все разговоры о местонахождении тела Завадского прекратились. А когда Игнатовича привезли в СИЗО, то выяснилось, что он уже несколько дней отказывается от приема пищи и встреч с какими бы то ни было представителями следственных органов. Для меня ничего нового в поведении Игнатовича не было. Довольно часто лица, совершившие тяжкие преступления, особенно имеющие реальные шансы получить в виде наказания смертную казнь, ведут себя аналогичным образом, симулируя таким способом невменяемость и рассчитывая избежать ответственности. Но по делу Игнатовича в достатке было других свидетелей и соучастников, и с ними таких проблем не возникало. Как правило, в таких случаях преступное «братство» дает сильную трещину, и подельники довольно охотно освещают деятельность друг друга, при этом явно умаляя свои «заслуги». Особенно откровенны они бывают, когда беседа ведется «без протокола». В остальных случаях показания становятся предметом торга, особенно если в итоге выторговывается собственная жизнь. Я говорю об этом потому, что такие дела, как похищение человека, его убийство и захоронение тела, в одиночку не делаются. Я не помню случая, чтобы когда-либо у следователей при наличии как минимум двух обвиняемых возникали какие-то проблемы по установлению истины. А вот в деле Игнатовича такие проблемы возникли. И, судя по всему, не без посторонней помощи.
В раскрытии любого неочевидного преступления главную сложность всегда составляет определение круга подозреваемых. Затем путем проведения различных оперативно-следственных действий из этого круга выявляются уже конкретные лица, совершившие преступление. Дальнейший процесс доказательства вины носит чисто технический характер и для опытного следователя никаких трудностей не составляет. Говорю это как человек, видавший на своем веку сотни людей, осужденных за убийства, где порой не имелось ни одного свидетеля, а количество улик было ничтожно мало. Тем не менее следователь, психологически и тактически грамотно построивший ход расследования, почти всегда добивался положительных результатов, устанавливал вину обвиняемого и добывал улики, используя показания самого обвиняемого. Короче говоря, не доказать вину человека, обоснованно подозреваемого в совершении преступления, можно только в одном случае — когда сам следователь не хочет этого делать. В деле похищения Завадского виновные в похищении установлены, их вина в этом доказана, они даже осуждены за это. Почему же следствие не пошло дальше? Потому, что к дальнейшему следственному процессу по розыску тела Завадского можно смело применять приведенную выше формулу: «следствие» не хотело этого делать. Я прекрасно знаю возможности оперативных аппаратов мест лишения свободы в деле раскрытия любых преступлений, а особенно в таких подразделениях, где содержатся осужденные к пожизненному заключению. Если начальнику учреждения, где содержится Игнатович, утром дадут поручение выяснить у него, где находится тело Завадского, то уже к обеду он будет иметь точное описание этого места, а к вечеру — подробный отчет, при желании даже в стихах. Я нисколько не преувеличиваю возможностей заведений такого рода в раскрытии преступлений. Это может подтвердить любой сотрудник такого учреждения, а также любой заключенный, содержащийся или содержавшийся в нем. Ведь только законных способов воздействия на осужденных, особенно в местах пожизненного заключения, больше чем рецептов приготовления блюд из картофеля в Белоруссии. Я лично знал не менее десяти человек из числа осужденных к длительным срокам заключения или смертной казни, которые абсолютно добровольно, я подчеркиваю — добровольно заявляли о своей причастности или прямом участии в убийстве бывшего председателя Гродненского облисполкома Арцимени. Причем мотивом явки с повинной являлось то, что всех устраивало новое следствие а, следовательно, и новый суд, который неизвестно чем может кончиться. Возможно, и в пользу подсудимого. Во всяком случае, отсрочка исполнения приговора была гарантирована. И это многих удовлетворяло. Я знал десятки случаев подтвержденных заявлений о совершенных ранее преступлениях, которые следователи умышленно «отсекали» или прекращали только потому, что у них истекал срок следствия, и им не хотелось возиться с новыми эпизодами. Я знал сотни случаев, когда люди из различных побуждений брали на себя чужие преступления, и в тюрьме это считалось «нормой». Я видел сотни арестованных с телесными повреждениями, оставшихся при получении «признательных» показаний во время «задержания», причем порой за незначительные преступления. Я знал десятки наказанных, а иногда и осужденных милиционеров, допускавших запредельное насилие при получении «нужных» показаний и сведений, причем вполне искренне считавших, что таким образом они способствуют искоренению преступности.
Но мне известны также и десятки различных способов уклонения от ответственности. Назову самые главные или наиболее «продуктивные». Они бывают медицинского, юридического и «экономического» характеров. Заключенные и адвокаты знают их не хуже меня. Знают их так же и следователи. И если какой-то из способов «сработал», то можно смело сказать, что наступил консенсус между обвиняемым, защитой, и следователем — главной стороной этого треугольника. Конечно, по количеству заинтересованных сторон треугольник может преобразоваться и в квадрат, и в другой многогранник, но основной тактической или базовой единицей остается «треугольник». Я привожу эти философско-геометрические сентенции для того, чтобы подобным способом довести до здравомыслящих людей мысль, что именно такой консенсус сработал и в деле Игнатовича. Причем третьей стороной выступал не защитник, а Совет безопасности, в лице его государственного секретаря Шеймана, в последствии Генерального прокурора, а в настоящее время главы Администрации президента.
Почему так получилось? Постараюсь ответить и на этот вопрос, вернее — изложить свою версию этих событий. Дело в том, что поиск Завадского и его похитителей велся с искренними намерениями изобличить и наказать преступников. На Игнатовича вышли сразу. К моменту задержания в арсенале его банды было столько трупов, помимо Завадского, что их вполне хватило бы на несколько смертных приговоров. Никаких проблем «расколоть» его на Завадского никогда не было. Их нет и сейчас. В какой-то момент это было сделано. Но здесь сработал страх. Страх Лукашенко. Вдруг выяснилось, что слишком близко тема похищения и убийства Завадского переплеталась с темой похищения и убийства Захаренко, Гончара и Красовского. Если говорить простым языком, то поиск тела Завадского неминуемо привел бы к обнаружению и других страшных находок. Я не утверждаю, что Игнатович причастен и к другим политическим убийствам, но смело могу заявить, что он и его «коллеги» весьма осведомлены об этом. И именно это обстоятельство явилось предметом торга. С ним была достигнута определенная договоренность: ему сохраняют жизнь, а он молчит о Завадском, об остальных убитых и их убийцах. Моё заявление опирается не на какие-то заумные размышления, а базируется на имеющихся у меня объективных данных и свидетельских показаниях, которые пока не попали в прессу и, надеюсь, до определенной поры не попадут. Теперь становится понятным поведение следователя Бранчеля, который не мог, не потеряв головы, выйти за пределы обозначенного ему следственного «коридора», по которому затем также послушно «протопал» и наш «неподкупный народный суд». Все это абсолютно понятно. На кону стояла судьба уже самого президента, а не только его холуев, во главе с Шейманом.
Таким образом, впервые в истории современного белорусского правосудия создан прецедент, когда государство в лице своих правоохранительных и судебных органов на глазах у всего народа, чтобы скрыть тяжкие преступления, совершенные правительственными чиновниками, вступило в преступный сговор с убийцами и негодяями, подарив им жизнь в обмен на молчание. Это прозрение пришло ко мне гораздо позже, а тогда, в ноябре 2000 года, я вновь всецело полагался на состоятельность и порядочность белорусского МВД и нисколько не сомневался в «святости» действующей власти, то есть президента страны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
Незаметно прошло лето, в течение которого Наумов лишь однажды позвонил мне, поинтересовался, как идут у меня дела и сказал, что «мои» проблемы решаются, но необходимо набраться терпения и подождать. Я был рад и этому, поскольку понимал, что задача перед ним стоит не из простых и для её решения одной «близости» к президентскому телу явно недостаточно. Состоялись также и несколько встреч с Удовиковым по вопросам служебного характера. Бесед на тему «расстрельного» пистолета я больше с ним не заводил, а Удовиков её откровенно избегал. Лишь однажды я спросил его мнение о возможностях Наумова, в смысле, как бы повел себя Наумов, если бы он располагал информацией о преступной деятельности президентского окружения. Удовиков сказал, что, скорее всего, Наумов не решится говорить о таких вещах президенту, так как это не его, Наумова, ума дело, да и смелости не хватит. Короче говоря, высказался о Наумове как о выскочке и человеке недалеком, при чем довольно жестко и с нотками плохо сдерживаемого раздражения и неприязни. Я в то время ещё не знал, что в кулуарах власти идет жесткая подковерная борьба за кресло министра, и что Удовиков и Наумов являются главными претендентами на этот пост, а соответственно — соперниками. В тот момент их взаимная, мягко говоря, неприязнь друг к другу достигла своего апогея. Поэтому я отнес раздражение Удовикова к фактору обычного переутомления и больше никогда при нем эту тему не поднимал.
А в октябре 2000 года неожиданно для многих сотрудников МВД министром был назначен молодой генерал-майор милиции Наумов Владимир Владимирович, а Удовикова перевели в Совет безопасности, на должность заместителя секретаря. К счастью, Наумов действительно не забыл о данном мне обещании. При первой же возможности, то есть при первой же встрече, состоявшейся вскоре после его назначения, он дал понять, что теперь у него нет препятствий для активизации деятельности по раскрытию преступлений, связанных с похищениями людей.
7 июля 2000 года в аэропорту «Минск-2» при загадочных обстоятельствах был похищен телеоператор телеканала ОРТ Дмитрий Завадский. На этот раз следы похитителей нашли сравнительно быстро, и по подозрению в похищении Завадского был задержан бывший офицер спецподразделения «Алмаз» В.Игнатович, уволенный из МВД по состоянию здоровья. Вместе с ним были арестованы еще двое бывших сотрудников милиции — Гуз и Малик, а так же бывший уголовник Саушкин. Помимо похищения Завадского, Игнатовичу и его банде инкриминировались ёще несколько тяжких преступлений, связанных с убийствами, грабежами, разбоями и вымогательствами. Но основным направлением следствия по делу банды Игнатовича было раскрытие обстоятельств похищения Завадского, поиск его тела и сбор других доказательств. Для этого были задействованы все лучшие милицейские силы города Минска и самого МВД. Причина столь необычного служебного рвения объяснялась очень просто: президент Лукашенко, зная, что Завадского он не «заказывал», публично поклялся найти и покарать виновных в этом злодеянии, надеясь тем самым «отмыться» и от других подозрений. В совокупности с чудесным «воскрешением» Тамары Винниковой успешный розыск и наказание похитителей Завадского вдребезги разбивали версию о причастности Лукашенко к исчезновению политических противников и давали мощный стимул к его реабилитации по этим вопросам. Он вспомнил, что ранее Дмитрий Завадский был его личным телеоператором. И как истинный, благородный отец нации, конечно же, забыл такие мелочи, как двумя годами раньше этого же личного телеоператора он за ничтожный проступок — имитацию перехода неохраняемого участка белорусско-литовской границы — упрятал на несколько месяцев в тюрьму. Тем не менее повод для саморекламы и политической реабилитации был идеальный, и Лукашенко не мог его упустить. Однако он не предполагал, что верные опричники, руководство МВД, КГБ и прокуратуры, с такой прытью возьмутся за это дело, что, как почти всегда бывает с холуями, выйдут за пределы «заданной программы». Они копнут так глубоко, что потом никто не будет знать, как остановить разогнавшийся «следственный локомотив», и что Лукашенко придется это делать самому с помощью экстренного торможения, при этом нанеся со страху теперь уже окончательно непоправимый ущерб своей и без того сомнительной репутации. (Вспомним арест Павличенко и его экстренное, незаконное освобождение, а также увольнение Генерального прокурора Божелко и председателя КГБ Мацкевича).
Впрочем, больших проблем в раскрытии преступлений, совершенных бандой Игнатовича, у работников милиции не было, поскольку все преступления совершались грубо, нагло, без особых попыток скрыть обстоятельства их совершения, а также при наличии достаточного количества свидетелей. Складывалось впечатление, что члены банды не особенно и опасались правосудия. По моему опыту, обычно так себя ведут преступники, либо недалекие по складу ума, либо имеющие очень высоких покровителей во властных структурах, во всяком случае, в силу каких-то «особых» заслуг перед Родиной, которые позволяют рассчитывать на такое покровительство.
После ареста Игнатович некоторое время содержался в ИВС ГУВД города Минска. До меня доходили слухи, что он дал согласие на указание места захоронения тела Завадского. На сколько эти сведения были достоверны, мне не было известно, да я, в общем-то, и не проявлял к этой теме особого любопытства. Но из практики я знал, что на пустом месте такие слухи не рождаются, тем более что исходили они от милицейских чинов довольно высокого ранга. И вдруг все утихло. Все разговоры о местонахождении тела Завадского прекратились. А когда Игнатовича привезли в СИЗО, то выяснилось, что он уже несколько дней отказывается от приема пищи и встреч с какими бы то ни было представителями следственных органов. Для меня ничего нового в поведении Игнатовича не было. Довольно часто лица, совершившие тяжкие преступления, особенно имеющие реальные шансы получить в виде наказания смертную казнь, ведут себя аналогичным образом, симулируя таким способом невменяемость и рассчитывая избежать ответственности. Но по делу Игнатовича в достатке было других свидетелей и соучастников, и с ними таких проблем не возникало. Как правило, в таких случаях преступное «братство» дает сильную трещину, и подельники довольно охотно освещают деятельность друг друга, при этом явно умаляя свои «заслуги». Особенно откровенны они бывают, когда беседа ведется «без протокола». В остальных случаях показания становятся предметом торга, особенно если в итоге выторговывается собственная жизнь. Я говорю об этом потому, что такие дела, как похищение человека, его убийство и захоронение тела, в одиночку не делаются. Я не помню случая, чтобы когда-либо у следователей при наличии как минимум двух обвиняемых возникали какие-то проблемы по установлению истины. А вот в деле Игнатовича такие проблемы возникли. И, судя по всему, не без посторонней помощи.
В раскрытии любого неочевидного преступления главную сложность всегда составляет определение круга подозреваемых. Затем путем проведения различных оперативно-следственных действий из этого круга выявляются уже конкретные лица, совершившие преступление. Дальнейший процесс доказательства вины носит чисто технический характер и для опытного следователя никаких трудностей не составляет. Говорю это как человек, видавший на своем веку сотни людей, осужденных за убийства, где порой не имелось ни одного свидетеля, а количество улик было ничтожно мало. Тем не менее следователь, психологически и тактически грамотно построивший ход расследования, почти всегда добивался положительных результатов, устанавливал вину обвиняемого и добывал улики, используя показания самого обвиняемого. Короче говоря, не доказать вину человека, обоснованно подозреваемого в совершении преступления, можно только в одном случае — когда сам следователь не хочет этого делать. В деле похищения Завадского виновные в похищении установлены, их вина в этом доказана, они даже осуждены за это. Почему же следствие не пошло дальше? Потому, что к дальнейшему следственному процессу по розыску тела Завадского можно смело применять приведенную выше формулу: «следствие» не хотело этого делать. Я прекрасно знаю возможности оперативных аппаратов мест лишения свободы в деле раскрытия любых преступлений, а особенно в таких подразделениях, где содержатся осужденные к пожизненному заключению. Если начальнику учреждения, где содержится Игнатович, утром дадут поручение выяснить у него, где находится тело Завадского, то уже к обеду он будет иметь точное описание этого места, а к вечеру — подробный отчет, при желании даже в стихах. Я нисколько не преувеличиваю возможностей заведений такого рода в раскрытии преступлений. Это может подтвердить любой сотрудник такого учреждения, а также любой заключенный, содержащийся или содержавшийся в нем. Ведь только законных способов воздействия на осужденных, особенно в местах пожизненного заключения, больше чем рецептов приготовления блюд из картофеля в Белоруссии. Я лично знал не менее десяти человек из числа осужденных к длительным срокам заключения или смертной казни, которые абсолютно добровольно, я подчеркиваю — добровольно заявляли о своей причастности или прямом участии в убийстве бывшего председателя Гродненского облисполкома Арцимени. Причем мотивом явки с повинной являлось то, что всех устраивало новое следствие а, следовательно, и новый суд, который неизвестно чем может кончиться. Возможно, и в пользу подсудимого. Во всяком случае, отсрочка исполнения приговора была гарантирована. И это многих удовлетворяло. Я знал десятки случаев подтвержденных заявлений о совершенных ранее преступлениях, которые следователи умышленно «отсекали» или прекращали только потому, что у них истекал срок следствия, и им не хотелось возиться с новыми эпизодами. Я знал сотни случаев, когда люди из различных побуждений брали на себя чужие преступления, и в тюрьме это считалось «нормой». Я видел сотни арестованных с телесными повреждениями, оставшихся при получении «признательных» показаний во время «задержания», причем порой за незначительные преступления. Я знал десятки наказанных, а иногда и осужденных милиционеров, допускавших запредельное насилие при получении «нужных» показаний и сведений, причем вполне искренне считавших, что таким образом они способствуют искоренению преступности.
Но мне известны также и десятки различных способов уклонения от ответственности. Назову самые главные или наиболее «продуктивные». Они бывают медицинского, юридического и «экономического» характеров. Заключенные и адвокаты знают их не хуже меня. Знают их так же и следователи. И если какой-то из способов «сработал», то можно смело сказать, что наступил консенсус между обвиняемым, защитой, и следователем — главной стороной этого треугольника. Конечно, по количеству заинтересованных сторон треугольник может преобразоваться и в квадрат, и в другой многогранник, но основной тактической или базовой единицей остается «треугольник». Я привожу эти философско-геометрические сентенции для того, чтобы подобным способом довести до здравомыслящих людей мысль, что именно такой консенсус сработал и в деле Игнатовича. Причем третьей стороной выступал не защитник, а Совет безопасности, в лице его государственного секретаря Шеймана, в последствии Генерального прокурора, а в настоящее время главы Администрации президента.
Почему так получилось? Постараюсь ответить и на этот вопрос, вернее — изложить свою версию этих событий. Дело в том, что поиск Завадского и его похитителей велся с искренними намерениями изобличить и наказать преступников. На Игнатовича вышли сразу. К моменту задержания в арсенале его банды было столько трупов, помимо Завадского, что их вполне хватило бы на несколько смертных приговоров. Никаких проблем «расколоть» его на Завадского никогда не было. Их нет и сейчас. В какой-то момент это было сделано. Но здесь сработал страх. Страх Лукашенко. Вдруг выяснилось, что слишком близко тема похищения и убийства Завадского переплеталась с темой похищения и убийства Захаренко, Гончара и Красовского. Если говорить простым языком, то поиск тела Завадского неминуемо привел бы к обнаружению и других страшных находок. Я не утверждаю, что Игнатович причастен и к другим политическим убийствам, но смело могу заявить, что он и его «коллеги» весьма осведомлены об этом. И именно это обстоятельство явилось предметом торга. С ним была достигнута определенная договоренность: ему сохраняют жизнь, а он молчит о Завадском, об остальных убитых и их убийцах. Моё заявление опирается не на какие-то заумные размышления, а базируется на имеющихся у меня объективных данных и свидетельских показаниях, которые пока не попали в прессу и, надеюсь, до определенной поры не попадут. Теперь становится понятным поведение следователя Бранчеля, который не мог, не потеряв головы, выйти за пределы обозначенного ему следственного «коридора», по которому затем также послушно «протопал» и наш «неподкупный народный суд». Все это абсолютно понятно. На кону стояла судьба уже самого президента, а не только его холуев, во главе с Шейманом.
Таким образом, впервые в истории современного белорусского правосудия создан прецедент, когда государство в лице своих правоохранительных и судебных органов на глазах у всего народа, чтобы скрыть тяжкие преступления, совершенные правительственными чиновниками, вступило в преступный сговор с убийцами и негодяями, подарив им жизнь в обмен на молчание. Это прозрение пришло ко мне гораздо позже, а тогда, в ноябре 2000 года, я вновь всецело полагался на состоятельность и порядочность белорусского МВД и нисколько не сомневался в «святости» действующей власти, то есть президента страны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13