Да и качество будет в лучшем случае нестандартным.
— Заварили хренову кашу! — сказал Годдард. Я в первый раз услышал, как он столь откровенно ругается.
Я взял листок со спецификациями продукта, снова тронул Годдарда за руку.
— Можно я выйду на минутку?
* * *
Я выбежал из зала в зону отдыха и открыл крышку телефона.
Ноя Морддена не было на месте, и я набрал его сотовый. Он тут же ответил:
— Что?
— Это я, Адам.
— Я же спрашиваю, что?
— Помнишь уродливую куклу у тебя в офисе? Которая говорит: «Поцелуй меня в зад, Годдард»?
— Люби-Меня-Люсиль. Не отдам. Купи себе другую.
— У нее на животе, случайно, не жидкокристаллический дисплей?
— Ты что задумал, Кэссиди?
— Слушай, надо поговорить про управляющую схему для дисплея. Про заказной чип.
* * *
Через несколько минут я вернулся в конференц-зал. Начальник производства и начальник отдела проектирования ожесточенно спорили о том, можно ли в крошечный корпус «Гуру» втиснуть другой дисплей. Я молча сел и стал ждать, когда возникнет пауза. Наконец пришел мой шанс.
— Простите, — сказал я, однако никто не обратил внимания.
— Понимаете, — продолжал Эдди Кейбрел, — именно поэтому нам и приходится откладывать запуск.
— Мы не можем этого себе позволить! — оборвал его Годдард.
Я прочистил горло.
— Позвольте мне сказать...
— Адам... — начал Годдард.
— Я знаю, это прозвучит по-идиотски, — сказал я, — но помните куклу-робота по имени Люби-Меня-Люсиль?
— Мы что, — проворчал Рик Дьюрант, — сейчас займемся всеми нашими ошибками? Не напоминайте. Мы сделали полмиллиона этих уродок, и все вернулись обратно.
— Вот именно, — сказал я. — Поэтому у нас на складе лежит триста тысяч заказных чипов, специально разработанных для дисплея «Триона».
Раздались смешки, кто-то откровенно рассмеялся. Один из инженеров сказал другому, но так, что было слышно всем:
— А он знает, что такое коннекторы?
Кто-то сказал:
— Просто умора.
Нора посмотрела на меня, сморщившись от притворного сочувствия, и пожала плечами.
Эдди Кейбрел сказал:
— Если бы все было так просто, Адам. Только заказные микросхемы не взаимозаменяемы. Они должны быть совместимы по разъемам.
Я кивнул.
— В микросхеме для Люсиль разводка типа SOLC-68. Разве в «Гуру» не такая же?
Годдард удивленно воззрился на меня.
Настала тишина. Кто-то зашуршал бумагой.
— Разводка SOLC-68, — сказал один из инженеров. — Да, должно сработать!
Годдард обвел глазами зал и хлопнул по столу:
— Хорошо, так чего же мы ждем?
Нора улыбнулась мне влажными губами и подняла большой палец вверх.
По пути в свой офис я достал сотовый. Пять сообщений, все с одного номера, одно с пометкой «лично». Я набрал голосовую почту и тут же узнал вкрадчивый голос Мичема: «Говорит Артур. От вас три дня ничего не слышно. Это неприемлемо. К полудню свяжитесь со мной по электронной почте во избежание неприятных последствий».
Я вздрогнул: то, что Мичем позвонил, несмотря на риск, доказывало, что он не шутит.
Он прав: я действительно пропал с горизонта. Но возвращаться у меня не было никакого желания. Извини, дружок.
Следующее сообщение было от Антуана. Его голос звучал высоко и напряженно.
— Адам, приезжай в больницу, — сказал он в первом сообщении. Второе, третье, четвертое, пятое — все были от Антуана, и каждое звучало отчаяннее предыдущего. — Адам, где ты, черт возьми? Ну давай же, приезжай!
Я остановился у офиса Годдарда — он все еще говорил с командой «Гуру» — и сказал Фло:
— Передайте Джоку, что у меня непредвиденные обстоятельства, ладно? Что-то с отцом.
70
Конечно, я знал, что с ним, знал заранее, и все равно гнал машину как сумасшедший. Каждый светофор, каждый автомобиль, который делал левый поворот, каждый дорожный знак («Ограничение скорости в течение школьного дня») словно сговорились задержать меня, не дать добраться до больницы и увидеть отца, пока он не умер.
Я припарковался в неположенном месте, потому что добираться до стоянки не было времени. Забежал в отдел реанимации, ударом ноги распахнув двери, будто я санитар с носилками, и бросился к регистратуре. Знакомая мне неприветливая санитарка сидела на телефоне и смеялась, явно звоня не по работе.
— Где Фрэнк Кэссиди? — спросил я.
Она глянула на меня и продолжала болтать.
— Фрэнсис Кэссиди! — крикнул я. — Где он?
Санитарка обиженно положила трубку и посмотрела в компьютер.
— Палата номер три.
Я пробежал по коридору, рывком открыл тяжелые двойные двери в палату и увидел Антуана, который сидел на стуле у зеленой занавески. Когда он заметил меня, то ничего не сказал, посмотрел пустым взглядом, и я понял, что у него красные глаза. Он медленно покачал головой, когда я подошел, и сказал:
— Мне очень жаль, Адам.
Я отдернул занавеску и увидел отца. Он сидел на кровати с открытыми глазами, и я подумал: «Антуан, ты ошибся, он еще с нами, гад этакий», пока до меня не дошло, что у папы странный цвет лица. Какой-то желтоватый, восковой, и, что самое ужасное, рот открыт. Я почему-то видел только это: его рот был открыт не так, как у живых людей, он застыл в агонии, в последнем отчаянном вдохе, сердито, почти злобно.
— Нет! — простонал я.
Антуан встал позади и положил мне руку на плечо.
— Констатировали десять минут назад.
Я дотронулся до отцовского лица, до его восковой щеки. Прохладная. Не холодная и не теплая. На пару градусов холоднее обычного, такой температуры, какой никогда не бывает у живых. Кожа казалась похожей на пластилин.
У меня перехватило дух. Я будто оказался в вакууме. Свет над головой померк.
— Папа! Нет!
Я смотрел на отца полными слез глазами, гладил его лоб, щеки, красный шелушащийся нос с черными волосками, торчащими из пор. Потом наклонился и поцеловал его злое лицо. Много лет я целовал отца в лоб или в щеку, а он почти не отзывался, да только я всегда был уверен, что замечал крошечную искринку удовольствия в его глазах. Теперь, конечно, он никак не реагировал, и это потрясло меня еще больше.
— Я хотел, чтобы ты успел с ним попрощаться, — сказал Антуан. Я слышал его голос, басистый рокот, но не мог обернуться. — У него опять отказала дыхалка, и на этот раз я даже не стал тратить время на споры, а просто вызвал «скорую». Он совсем задыхался. Они сказали, что у него воспаление легких и, наверное, давно. Спорили, вставлять ли трубку, но до этого дело не дошло. Я все звонил тебе и звонил...
— Знаю, — сказал я.
— Чуть-чуть времени было... Я хотел, чтобы ты с ним попрощался.
— Знаю. Все нормально. — Я сглотнул. Не хотел смотреть на Антуана, не хотел видеть его лицо, потому что в его голосе были слезы, а я не мог этого вынести. Еще я не хотел, чтобы он видел, как я плачу, хотя понимал, что это глупо. Ведь если ты не плачешь, когда умирает отец, с тобой явно что-то неладно. — Он... он что-нибудь говорил?
— В основном ругался матом.
— Я имею в виду, он...
— Нет, — очень медленно проговорил Антуан. — Он о тебе не спрашивал. Да ты же знаешь, он вообще ничего не говорил, он...
— Я понимаю. — Лучше бы он помолчал.
— В основном ругал врачей и меня...
— Да, — сказал я, глядя на лицо отца. — Неудивительно. — Сморщенный, сердито нахмуренный лоб так и застыл. Я протянул руку и дотронулся до морщин, попытался их расправить, но ничего не вышло. — Папа, мне очень жаль.
Не знаю, что я хотел этим сказать. Чего мне жаль? Ему уже давно было пора умереть. Легче умереть, чем жить в постоянной агонии.
Штору по другую сторону кровати отдернули. Темнокожий мужчина в медицинской форме со стетоскопом. Я узнал: доктор Пейтел, с которым я познакомился еще в прошлый раз.
— Адам, — сказал он, — мои соболезнования. — Казалось, врач говорил искренне.
Я кивнул.
— У него развилась пневмония, — сказал доктор Пейтел. — Наверное, она какое-то время протекала в скрытой форме, хотя в тот раз, честно говоря, мы ничего не заметили. Видимо, потому что лейкоциты были в норме.
— Все понятно, — сказал я.
— В таком состоянии ему было не справиться. Мы даже не решили вопрос об интубации, как у него случился инфаркт миокарда. Организм не выдержал.
Я снова кивнул. Зачем мне эти подробности, какой теперь смысл?
— Все вышло к лучшему. Он мог бы месяцы пролежать с трубкой. Едва ли ему было бы легче.
— Понимаю. Спасибо. Я знаю, вы сделали все, что в ваших силах.
— У вас был... только он, так? Матери уже нет? И братьев и сестер?
— Да.
— Наверное, вы с ним были очень близки.
Неужели? Вам-то откуда знать? Психологический диагноз?
В ответ я просто кивнул.
— Адам, хотите ли вы, чтобы мы позвонили в какое-то конкретное похоронное бюро?
Как же называлось бюро, которое хоронило мать? Через несколько секунд я вспомнил.
— Дайте нам знать, если нужна еще какая-то помощь, — сказал доктор Пейтел.
Я посмотрел на тело отца, на его сжатые кулаки, сердитое лицо, глаза-бусинки, разинутый рот. Потом повернулся к доктору Пейтелу и спросил:
— Вы не могли бы закрыть ему глаза?
71
Через час приехали из похоронного бюро — двое вежливых коротко стриженных мужчин плотного телосложения. Оба сказали: «Сочувствую вашей потере», положили тело в специальный мешок, застегнули молнию и унесли его на носилках. Я позвонил с сотового директору похоронного бюро и почти механически обсудил с ним все, что должно быть сделано. Он тоже сказал: «Сочувствую вашей потере». Он спрашивал, приедут ли на похороны пожилые родственники из других городов, на какое время я хочу назначить похороны, ходил ли мой отец в какую-нибудь церковь и нужно ли проводить богослужение. Потом он спросил, есть ли у нас семейное место на кладбище. Я сказал ему, где похоронена мама и что я почти уверен, что отец купил два участка: для нее и для себя. Он пообещал проверить. Наконец, директор бюро уточнил, когда я приеду и решу остальные вопросы лично.
Я вышел в холл для посетителей и позвонил в офис. Джослин уже знала, что я уехал из-за отца, и спросила:
— Как ваш отец?
— Только что отошел, — сказал я. Так говорил отец: у него люди «отходили», а не умирали.
— Ох! — выдохнула Джослин. — Мне так жаль, Адам!
Я попросил ее отменить все мои встречи в следующие пару дней, а после позвонил Годдарду. Трубку взяла Фло:
— Здравствуйте. Босса нет в офисе. Сегодня вечером он вылетает в Токио. — Приглушенным голосом она спросила: — Как отец?
— Только что отошел, — сказал я быстро. — Понимаете, меня пару дней не будет на работе, и я хотел, чтобы вы заранее передали Джоку мои извинения...
— Конечно! — сказала она. — Конечно! Мои соболезнования. Он обязательно позвонит до отлета, и я знаю, он все поймет, не беспокойтесь.
В холл вышел Антуан. Он выглядел не к месту, каким-то потерянным.
— Что теперь от меня требуется? — тихо спросил он.
— Ничего, Антуан, — ответил я.
Он поколебался:
— Вещи вывозить?
— Да нет, что ты! Не спеши.
— Просто все произошло так быстро, а мне больше негде...
— Оставайся в квартире столько, сколько хочешь, — сказал я.
Антуан переступил с одной ноги на другую.
— А знаешь, он все-таки говорил о тебе.
— Конечно, — сказал я. Отец, наверное, жалел о том, что сказал. — Я знаю.
Он хмыкнул басом.
— Не всегда хорошо, однако, по-моему, так он показывал свою любовь, понимаешь?
— Понимаю.
— Еще тот подарочек твой папаня.
— Да.
— Мы не сразу поладили.
— Он вел себя довольно мерзко.
— Просто он такой человек. Я не принимал это близко к сердцу.
— Ты о нем заботился, — сказал я. — Это много для него значило, хоть он и не умел это выразить.
— Знаю, знаю. Под конец у нас установились нормальные отношения.
— Ты ему нравился.
— Ну, насчет этого не уверен, но все было нормально.
— Я уверен, что ты ему нравился.
Он помолчал.
— Знаешь, он был хорошим человеком.
Я не знал, как ответить.
— Ты очень внимательно к нему относился, Антуан, — наконец сказал я. — Я понимаю, что ему это было важно.
* * *
Странное дело: после того как я разрыдался у больничной койки отца, что-то во мне закрылось. Я больше не плакал. Онемел, как рука, которую отлежали. Только иногда покалывало.
По дороге в похоронное бюро я позвонил Алане на работу. На автоответчике было оставлено сообщение, что ее нет в офисе, но она будет часто проверять сообщения. Я вспомнил, что она в Пало-Альто. Я позвонил на сотовый, и она ответила сразу же:
— Слушаю.
Мне очень нравился ее голос: бархатный, немного хрипловатый.
— Это Адам.
— Привет, дурак.
— Что я такого сделал?
— Разве после того, как переспишь с девушкой, ты не должен наутро позвонить, чтобы она не чувствовала себя виноватой?
— Господи, Алана, я...
— Некоторые мужчины даже присылают цветы, — продолжала она деловым тоном. — Не то чтобы я таких встречала, но читала об этом в «Космо».
Конечно, она права. Я не позвонил ей, и это было очень грубо. Но что я должен был ей сказать? Правду? Что я застрял, как жук в янтаре, и не знаю, что делать? Что я безумно рад, что нашел такую женщину, как она, постоянно о ней думаю и в то же время ненавижу и презираю самого себя? «Да, детка, — подумал я, — ты читала в „Космо“, что мужчины вас используют, но ты понятия не имеешь, насколько подло».
— Как Пало-Альто?
— Красивый городишко, но я не дам тебе так легко сменить тему.
— Алана, послушай. Я хотел сказать тебе... У меня плохие новости. Мой отец только что умер.
— Ой, Адам! Мне так жаль! О Господи... Жаль, что меня не было рядом.
— Мне тоже.
— Как тебе помочь?
— Не беспокойся, ничего не надо.
— Ты уже знаешь... когда похороны?
— Через пару дней.
— Я должна быть здесь до четверга. Мне так жаль!
Потом я позвонил Сету, который сказал практически то же самое:
— Елки, приятель, мне так жаль! Как тебе помочь?
Люди всегда так говорят, и это приятно, хотя поневоле задумываешься: а чем тут поможешь? Мне ведь не кастрюля нужна. Я и сам не знаю, что мне нужно.
— Да никак.
— Ладно, я смоюсь с работы. Будь спок!
— Нет, не нужно, спасибо.
— Будут похороны и все такое?
— Да, скорее всего. Я дам тебе знать.
— Ну, береги себя, друг!
Потом сотовый зазвонил сам. Мичем даже не поздоровался. Его первыми словами были:
— Куда ты пропал, черт тебя дери?
— У меня только что умер отец. Около часа назад.
Долгое молчание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45