Бреннан чувствовал такую любовь к этой девушке! Но он не вправе разрушать ее жизнь. Ведь он не мог предложить ей ничего, кроме жизни в Йоркшире, среди грязи и навоза.
Бреннан сжал ее лицо в руках, лаская большими пальцами ее губы. Она была такая юная, такая наивная, такая послушная! Он снова причинит ей боль, если прогонит ее. Она все так же смотрела на него с любовью и доверием.
— Милая, — прошептал Бреннан. — Ты моя погибель.
Он нежно целовал ее губы, это все, что он мог сейчас позволить себе. А затем с сожалением оттолкнул девушку от себя. Флер осталась стоять неподвижно, лишь плотнее укуталась в шаль.
— Слуги говорят, что у Глэншила желудочные колики, — как можно спокойнее произнес Бреннан. — В это время человеку обычно не до флирта, но все на самом деле не так просто, как кажется на первый взгляд. Сейчас я посмотрю, действительно ли Клэгг вернулся в свою комнату, а затем ты быстро пойдешь к себе, а я проверю, на месте ли его светлость. Я буду осторожен — мы ведь не хотим, чтобы весь дом знал, что твоя сестра решила исчезнуть в эту ночь.
— Она сама не сделала бы этого, — уверенно возразила Флер.
Бреннан вздохнул:
— Дорогая, да если бы я захотел, ты уже стала бы моей на этой вот кровати. Ты станешь утверждать, что твоя сестра не такая?
Флер вздрогнула, как будто он ударил ее:
— Нет, не стану. Мы обе в глубине души шлюхи, когда считаем, что влюблены.
Она замолчала, наблюдая, как он надевает носки и ботинки. Оба они выглядели странно по-домашнему. Бреннан размышлял, что же еще такое ему следует сделать, чтобы прогнать ее, чтобы она навсегда возненавидела его. Он нанес ей самый тяжелый удар, какой только мог себе представить, и, несмотря на это, чувствовал, что сквозь нарочитую ложь и жестокость она видит самое главное. То, что он любит ее всем сердцем, будь он проклят. И будет любить до конца своих дней.
В коридоре было пусто. В одной руке Бреннан сжимал свечу, другой обнял Флер и повел в темноту, прикрывая ее хрупкую фигурку своим телом. Как только они свернули за угол и направились к главному корпусу здания, Бреннану показалось, что он слышит, что кто-то тихо закрывает дверь.
Джессамин вцепилась в кожаное сиденье, чтобы не упасть. В экипаже были для этого специальные ремешки, но в темноте Джессамин ничего не видела. Ей оставалось только крепиться. Кучер, тот самый человечек по имени Никодемус, правил каретой на бешеной скорости. Впереди был Лондон.
Джессамин вдруг показалось, что ее спутник уснул. Очевидно, у него просто железные нервы, раз бешеная тряска нисколько не мешает ему.
— Что вы сделали, если бы попали в меня? — неожиданно спросила она. — В темноте вы могли меня застрелить.
— Я хорошо вижу в темноте, — спокойно ответил Глэншил. — К тому же я неплохо стреляю.
— И все же нельзя быть до конца уверенным.
— Ни в чем в жизни нельзя быть до конца уверенным, слава Богу. Этим-то она и хороша.
— Так что бы вы сделали? — настаивала Джессамин.
— Не знаю точно. Может быть, поднял бы тебя на руки, положил перед собой в грязь и завыл бы на луну от тоски и отчаяния.
— Сегодня не видно луны.
— Ну ладно. Может быть, я отвез бы тебя обратно в особняк, нашел бы доктора, сознался бы в своих грехах и позволил бы твоему другу Клэггу проводить меня на виселицу.
Она вздрогнула, радуясь, что он не видит ее.
— Что-то не могу себе представить, что вы готовы пожертвовать собой.
— Не можешь? Правильно. Если бы я смертельно ранил тебя, я распорядился бы, чтобы Никодемус отнес тело в лес и засыпал листьями. А вот незначительная рана предоставила бы мне много соблазнительных возможностей, — протянул Алистэйр. — Я ведь очень практичный, ты знаешь.
— Охотно верю. — Джессамин откинулась на подушки. — Вам не кажется, что хозяйка поместья может забеспокоиться, куда мы могли подеваться?
— Я, например, лежу тяжелобольной в своей спальне. Что же касается тебя, боюсь, ты переоцениваешь свое значение. На твое отсутствие никто и внимания не обратит.
— Но моя сестра…
— Думаю, полицейские позаботятся о ней.
— Нет! — Джессамин была вне себя и, несмотря на то что экипаж несся на страшной скорости, в панике кинулась к дверце.
Он, конечно, остановил ее, толкнув обратно на сиденье, закрыв проход своим телом, слишком большим. Слишком теплым, слишком сильным;
— Не Клэгг. — Он словно понял, о чем она подумала. — О ней позаботится Бреннан.
— Не думаю, что это намного лучше, — пробормотала она.
— Джессамин, ты не можешь уследить за всем, — вкрадчиво произнес Глэншил. — Твоя сестра маленькая и глупая и не понимает, что на самом деле в жизни значат деньги и другие практические ценности. Она променяет все это на симпатичного полицейского с Боу-стрит, и ты не сумеешь остановить ее.
— Откуда вы знаете об этом?
— Это я постарался, чтобы они нашли друг друга. Ты хочешь, чтобы она вышла замуж за бесполезного аристократа вроде меня? Она достойна лучшего.
— Будьте вы прокляты!
— Конечно. Это ведь ты хочешь спасти свою семью, вот и жертвуй своим свадебным алтарем. Но не судьбой своей маленькой сестрички.
— Нет, — решительно сказала Джессамин, — я не выйду замуж.
— В таком случае ты можешь стать любовницей какого-нибудь знатного господина, который будет роскошно содержать тебя, дарить тебе жемчуга и научит тебя телесным радостям.
— Нет, — повторила она еще более сурово.
— Ни мужа, ни любовника? Уж не собираешься ли ты уйти в монастырь? — пробормотал Глэншил. Казалось, задать этот вопрос его побуждает не только праздное любопытство. Он был рядом с ней, она чувствовала его тепло, его длинные ноги были слишком близко к ее ногам, обтянутым мужскими панталонами.
— Возможно.
Он усмехнулся. Это привело ее в ярость, но Глэншил перехватил ее руку до того, как она успела дать ему пощечину.
— Тебе не подойдет одинокая жизнь, дорогая. Хочешь, я это докажу?
Он подхватил ее с неожиданной силой и пересадил к себе на колени. Джессамин пыталась бороться, но экипаж подпрыгивал на каждом пригорке, и ее все равно отбрасывало к нему. Он целовал ее, держа за подбородок, и чем больше она извивалась, тем крепче он прижимал ее к себе.
Глэншил оторвался от ее губ, его глаза сверкнули в темноте.
— Чем упорнее ты сопротивляешься, тем сильнее возбуждаешь меня. Может быть, ты станешь посмирнее? В конце концов существует предел моих возможностей в таком тесном и подпрыгивающем экипаже, и если ты не будешь меня поощрять, то мне это скоро наскучит.
То, что он произнес, звучало довольно разумно. Нельзя сказать, чтобы она теперь доверяла ему, но она действительно не могла представить себе, как он сможет овладеть ею в этой маленькой кибитке. Кроме того, бороться было все равно бессмысленно.
— Ну что ж, — пробормотала она, — давайте покажите худшее, на что вы способны.
— О нет, дорогая. — Он потянулся к ее рубашке. — Я постараюсь показать лучшее, на что я способен.
Она почувствовала тепло его пальцев, которые скользили под рубашкой к свободному вороту ее нижней сорочки. Джессамин открыла рот, чтобы остановить его, но в этот момент он коснулся ее губ, прижав к своей груди. Экипаж трясло, и его толчки отдавались в ее теле странными, волнующими ощущениями.
— Нет! — прошептала она, когда он стал целовать ее шею, нежно покусывая чувствительную кожу.
— Да! — прохрипел он, как изголодавшееся животное.
Она изо всех сил старалась сохранить спокойствие. Не отвечать на его поцелуи. Не отвечать на прикосновения кончиков его пальцев к ее упругой груди. Прикосновения к соскам рождали странную томительную боль. Эта боль распространялась от тех мест, где он прикасался к ней, ласкал ее, и сосредотачивалась в самом заветном ее месте.
Джессамин подвинулась, сжимая колени, и услышала, как он тихо засмеялся в темноте:
— Это не поможет, дорогая. Я все равно скоро доберусь туда.
Она не знала, о чем он говорит, и не хотела знать. Кончики его пальцев ласкали ее грудь кругообразными движениями. Она задыхалась. Она не могла ничего сделать с его губами, которые нежно касались ее ключиц, а потом стали спускаться ниже по ее телу. С его сильными ногами, которые она чувствовала под собой. С тем, что на ней нет больше толстых юбок. Она была как голая — между ними только два слоя одежды, и она ощущала жар его тела, его силу, его…
Она попыталась оттолкнуть его, но поняла, что он страшно возбужден и просто не сможет отпустить ее. Ему удалось каким-то образом расстегнуть маленькие перламутровые пуговички, и белье уже спустилось с ее плеч. И дальше ему было легко освободить ее грудь. Было легко поднять ей голову и поцеловать ее.
Джессамин вскрикнула, но в его ласках было столько силы, что она не могла освободиться. Глэншил откинул ее на согнутую руку, теперь все ее тело было распростерто перед ним. Она проваливалась в чарующую грешную бездну, его горячий язык ласкал ее грудь, охватывая сосок глубокими, сильными движениями, и ей захотелось закричать от охватившей ее страсти.
Вот, оказывается, о чем предупреждала ее Марилла! Джессамин казалось, что она летит куда-то вниз, в какое-то странное пространство, где правили лишь грех и желание, где не было ничего, кроме безумного наслаждения от его языка, скользящего по ее груди. Конечно, это колдовство было гораздо опаснее ее карт. Оно было так могущественно, что пугало ее. Она чувствовала, что самообладание ее покидает. Вместе с ее талантом, единственной защитой в этом жестоком мире.
— Прекратите, — шептала она. — Пожалуйста!.. Я не хочу потерять мой дар.
— Первый раз слышу, чтобы это так называли, — пробормотал Алистэйр. Его рука скользнула между ее бедрами.
Джессамин могла только стонать, больше ничего. Он продолжал целовать ее грудь. Ее охватил жар, и колдовское наслаждение разлилось в ней, когда она почувствовала его пальцы в самом укромном месте своего тела.
Джессамин хотела сказать ему, чтобы он остановился, но это было бы неискренне. Она уже не желала останавливать его. Марилла предупреждала ее, и теперь она поняла почему. Она готова была отказаться от всего ради того наслаждения, которое он давал ей, ради его опытных пальцев, скользящих вдоль этих непристойных панталон, его изголодавшихся поцелуев, ради его сильной руки, поддерживающей ее спину.
Джессамин хотела, желала от него большего, и сама не знала, чего именно. Она выпрямилась и хотела было оттолкнуть его, но ее рука зарылась в его густые волосы, она ласкала его шелковистые локоны, закрывая глаза от наслаждения. А он…
Экипаж подпрыгнул на пригорке, и их отбросило куда-то вниз. Никогда еще Джессамин не была так благодарна судьбе. И ничего, что она на полу повозки, в объятиях Алистэйра. Важнее, что его губы заняты сейчас проклятиями, а не поцелуями. Джессамин пришла в себя, оттолкнула его и вскарабкалась на свое сиденье, поправляя рубашку на груди. Джессамин все еще горела от его ласк. Грудь ныла, между ног у нее все пылало огнем, но она подобрала их под себя.
— Не приближайтесь больше ко мне, — свирепо предупредила она.
— Я не могу находиться слишком далеко от тебя в этом экипаже, — сухо заметил Алистэйр. По его голосу было заметно, что произошедшее ничуть не охладило его пыла. Бешенству и стыду Джессамин не было предела.
— Просто оставьте меня в покое.
— Если бы это было так просто!..
Она почувствовала, что он снова наклонился над ней, и в панике толкнула его. Он властно остановил ее, схватив за руки.
— Вы с ума сошли! — прошипела Джессамин.
— Я? — Он был совершенно искренне возмущен. — Нам осталось ехать всего несколько часов, учитывая даже энтузиазм Никодемуса. Советую вам положить голову мне на плечо и немного поспать.
Наглость Глэншила не знала предела. На секунду она лишилась дара речи. Но только на секунду.
— А я советую вам…
Он притянул ее за плечо, и она замолчала. Сопротивляться было бессмысленно — она и не подозревала, что такой изящный мужчина может оказаться таким сильным.
— Ты еще не устала? — спокойно спросил он, словно не замечая ее попыток вырваться.
Бесполезно! После того как волна возмущения и злости схлынула, Джессамин смирилась с тем, что ей остается просто сидеть спокойно.
— Вот и умница, — прошептал он ей на ухо. — Спи, свирепая моя. У нас впереди еще длинная ночь, тебе надо отдохнуть.
Он был прав, она безумно устала.
— Я ненавижу вас, — пробормотала она, подчиняясь ему, покорно лежа в его объятиях.
— Знаю, золотко, — сказал Глэншил. — К утру у тебя будет еще больше оснований для этого.
— С утра вы будете в Ньюгейтской тюрьме. — Она хотела произнести это с угрозой, но не удержалась от зевка, и это, конечно, ослабило эффект.
«Ну и ну», — подумала Джессамин. Она не могла подвинуться ближе к нему, не могла расслабиться в плену его рук, не могла довериться ему. Он похитил ее, она ненавидела его, она…
Она спала.
Глава 17
Ночь необычайно подходила для грабежа. Алистэйр запрокинул голову, вглядываясь в чистое темное небо, и вдохнул свежий осенний воздух. Грозные тучи уже рассеялись, тоненький месяц исчез за горизонтом. Сквозь черный бархат неба просвечивали серебряные звезды.
«Как гроздь крошечных сверкающих бриллиантов», — подумал Алистэйр. Какая досада, что у тех, кого он грабит, такой отвратительный вкус.
— Где мы? — спросила Джессамин.
Он повернулся и посмотрел на нее. Никодемус высадил их из экипажа около извозчичьего двора, примыкающего к Керзон-стрит. Было тихо, и если кто-нибудь из ночных сторожей и бодрствовал, то, во всяком случае, их не было видно.
Джессамин выглядела прелестно. Мужская одежда шла ей — было даже что-то возбуждающее в том, как панталоны сидели на ее длинных ногах, как ее грудь приподнимала рубашку. Но Алистэйра она возбуждала независимо от того, что было на ней надето.
— В Лондоне, — произнес он.
— Понятно.
Казалось, Джессамин совсем не волновало, куда он ее привез. Мужественная девочка! Учитывая то, что ей пришлось пережить, она выглядела почти спокойной. На самом деле Джессамин похитили, почти совратили, ей угрожали, в нее даже стреляли. И у нее все же еще хватало храбрости, чтобы сердиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35