– Он склонился к ней и приблизил губы к ее рту. – Но я прошу тебя верить мне. Хотя бы на одну ночь.
Расцепляя пальцы ее рук, он одновременно нашептывал по-арабски что-то успокаивающее и возбуждающее. Потом поднес к губам ее правую ладонь и, один за другим, перецеловал трепещущие пальцы. И только после этого впился в ладонь жадным, огненным поцелуем.
Долго сдерживаемые чувства хлынули лавиной, беря реванш за месяцы самоотречения. Все поплыло у Ли перед глазами. Она не сопротивлялась, ощущая на всем своем податливом теле влажные, страстные поцелуи Халила. Жар его губ проник ей в кровь, вызвал мучительный восторг.
Его губы и руки ни на минуту не останавливались – лаская каждый участок ее тела, высекая искры. Там, где только что были его губы, вспыхивал огонь; где он гладил рукой – все пело. Ли таяла и устремлялась навстречу. В шатре стало душно от огня, дыма и пламенной страсти.
Губы Халила на мгновение задержались на внутренней стороне одного ее бедра, затем другого. Напряжение стало непереносимым. Пальцами, зубами, языком – он безжалостно возносил ее на гребень за гребнем, пока все ее тело не начало гудеть и вибрировать и он не ощутил у себя на губах терпкую влагу ее оргазма.
Ли не успела отдышаться, как Халил вторгся в ее заветную глубину. Он двигался быстро, энергично – и она отдалась его ритму. Внезапно он перевернулся на спину и увлек ее за собой, заставил оседлать его и начать бешеную скачку. Длинными смуглыми пальцами он вцепился в ее бедра, не давая упасть. Потом снова поменял положение – и Ли захлестнули волны нового оргазма.
Ощутив ее бешеные содрогания, Халил сам взорвался внутри нее. Эхо этого взрыва еще долго отдавалось в ночной тишине, в бескрайней голой пустыне.
В его тело вонзились тысячи острых иголок. По прибытии домой Мэтью первым делом принял горячий, обжигающий душ. Вторым – позвонил на студию.
– К сожалению, мистер Сент-Джеймс, – произнес незнакомый голос, – мисс Бэрон находится за пределами страны.
Это еще что за новости? Он предпочел бы, чтобы Ли в безутешном ожидании просиживала у телефонного аппарата. Но, может быть, она узнала, что он в Мексике, и отправилась на розыски? Приятная мысль!
– Куда она уехала?
Ему показалось, что он уловил секундное замешательство.
– В Абу-Даби.
Какого черта ей понадобилось в Абу-Даби? Ли ни разу не упомянула о возможной поездке на Ближний Восток.
– Будьте так добры дать мне ее телефон.
На этот раз у него не осталось сомнений: пауза не была случайной.
– Прошу прощения, сэр, но мисс Бэрон просила никому не давать номера.
– Но…
– Извините.
– Я хотел бы поговорить с мистером Бэроном.
– Мне очень жаль, но и мистер Бэрон в отъезде.
– Тоже в Абу-Даби?
– Нет, мистер Сент-Джеймс. В Лас-Вегасе.
– И вы не знаете, как ему позвонить?
– Нет, сэр, – неубедительно солгала девушка.
– Ну конечно. – Он лихорадочно соображал, как убрать с дороги это новое препятствие.
– Ладно, давайте Мередит.
– Прошу прощения?
– Мередит Уорд, секретаршу мисс Бэрон.
– Мисс Уорд больше не работает. Я – новая секретарша. Круг замкнулся.
– И вам даны указания не давать мне ее координаты?
– Да, мистер Сент-Джеймс. Мне, право, очень жаль.
– Мне тоже, моя прелесть.
Вот и все. Конечно, в последнее время их отношения были натянутыми, поэтому он и хотел уехать с ней куда-нибудь вдвоем – подальше от этой чертовой студии.
Мэтью мог понять стремление Ли к успеху. Даже уважать. Но одно дело – здоровое честолюбие, и совсем другое – слепые амбиции. Приканчивая бутылку «бурбона», он поддался прежним эмоциям. Обиде. Недоверию. И запрятанному глубоко-глубоко чувству незащищенности, в котором не признавался даже самому себе.
Ли предала его: ушла и даже не оглянулась. Когда из-за окрестных гор вновь встало солнце, Мэтью дал себе клятву никогда больше не позволять чему-либо – или кому-либо – нарушать его планы.
Теперь, когда у него достаточно денег, чтобы целиком отдаться творчеству, он станет лучшим в своей профессии. А кинокомпания «Бэрон», ее глава Джошуа Бэрон и особенно Ли Бэрон могут идти в пекло!
Он в них не нуждается.
Мэтью Сент-Джеймс не нуждается ни в ком.
Как поется в одном шлягере, он снова одинок.
Что и требовалось доказать.
Глава 29
– Ты все-таки уезжаешь? Ли погладила руку Халила.
– Натурные съемки для «Арабских ночей» закончились пять недель назад. Я и так задержалась.
Он дотронулся рукой до ее волос – чистый шелк!
– Подумай – что ты теряешь!
– Да. – За последние месяцы Халил стал ей бесконечно дорог. Ей будет недоставать его. Очень. Но она его не любит, хотя за эти несколько недель, согретых его любовью, не раз жалела об этом.
– Ты дал мне счастье.
Нет. Он дал ей больше чем счастье. Кошмары канули – или затаились в отдаленных уголках сознания.
Его лицо затуманилось от эмоций – слишком сложных, чтобы Ли могла в них разобраться.
– Ты мне тоже. А если бы ты осталась, я был бы еще счастливее.
– Я бы с удовольствием, но и так просрочила. Пора возвращаться к работе.
– К работе? Или к Мэтью Сент-Джеймсу?
Утром после их первой ночи она рассказала ему о Мэтью Сент-Джеймсе. С тех пор они избегали упоминать это имя.
– Конечно, к работе. То, что было у нас с Мэтью – то, что я себе нафантазировала, – прошло.
– Тогда что мешает тебе стать моей женой?
Как гром среди ясного неба! Ли решила, что он подтрунивает над ней, как они делали довольно часто.
– Ты хочешь сказать – первой женой?
– Коран дозволяет мужчине иметь четырех жен, пока он относится ко всем одинаково. Что означает не только дарить равноценные подарки, но и поровну проводить с ними время. Вот почему в моду начинает входить моногамия. Выходи за меня, Ли. Я стану обращаться с тобой так, как ты заслуживаешь.
Значит, он серьезно?
– То есть?
– То есть как с принцессой. Нет – королевой. Во всем равной королю.
Хотя Ли и верила в возможность такого отношения со стороны человека, с молоком матери впитавшего арабские традиции, она понимала, что никогда не полюбит Халила так, как он ее. Кончится тем, что она причинит ему такую же боль, как ей самой – Мэтью. Она слишком дорожила им, чтобы нанести такой удар.
– Я люблю тебя, Халил. Но не так, как ты меня.
– Я говорил тебе, что мои родители поженились исходя из родовых интересов?
– Нет.
– Однако это так. Вполне в духе нашей страны. Матери было двенадцать лет, отцу двадцать три. Они впервые увиделись в день свадьбы, тридцать восемь лет назад. Сегодня более счастливой супружеской пары не найти.
– Ты хочешь сказать, что я тебя полюблю?
– Так случается. Рискуя показаться тщеславным, все же скажу, что я – не из тех, кого невозможно полюбить.
– Ты лучше всех, кого я знала! И один из красивейших мужчин на земле! И самый умный! И мне так хорошо с тобой, когда…
– Постой. – Халил засмеялся и поднял руку. – Если я, как выражаются в Америке, такой клевый, что же ты не клюешь?
– Не знаю. – Она поиграла золотым колье, тем самым, к которому приценивалась три недели назад и нашла слишком дорогим. Халил немало удивил ее, когда преподнес ей колье в то утро в пустыне.
Он приподнял ее лицо за подбородок и заставил заглянуть ему в глаза. В этих глазах Ли увидела невыразимые любовь и нежность.
– Я думаю, ты все еще любишь Мэтью Сент-Джеймса.
– Но это же смешно. Нет, я… Он приложил палец к ее губам.
– А еще я думаю, что ты его никогда не разлюбишь. Неправда! Слова Халила всколыхнули в ней целую бурю чувств. Он ошибается!
С Мэтью покончено!
Навсегда!
Так ли?
Апрель 1974 г.
Великолепное солнце Калифорнии медленно погружалось в туманное розово-алое марево. Бульвар Заходящего Солнца заполнили афиши, наперебой рекламируя фильмы. Шла яростная борьба за «Оскары»; фаны, запрудившие южные районы Лос-Анджелеса, собирались на открытых трибунах, мечтая хоть одним глазком взглянуть на своих кумиров; над головами кружилась целая флотилия вертолетов с фотографами и операторами на борту. Нефтяной кризис был на время забыт; триста черных лимузинов, заказанных Академией киноискусств для «королевской процессии», карабкались по склону к величественному зданию из стекла и бетона – Музыкальному центру Лос-Анджелеса, где обычно происходило вручение наград.
Выйдя из лимузина, участники церемонии ступали на красную ковровую дорожку. Слышались возгласы репортеров; сверкали фотовспышки; фаны оглашали округу восторженными воплями. На противоположной стороне улицы группа сектантов размахивала самодельными плакатами с выдержками из Писания и сыпала проклятиями в адрес актеров за то, что они «продали душу дьяволу». К стоянке подкатил длинный белый лимузин; шофер в ливрее, такой красавец, что хоть снимай его в роли героя-любовника, выскочил и с нижайшим поклоном – словно при встрече августейшей особы – распахнул дверцу. Из машины высунулась нога идеальной формы в блестящем золотистом чулке. В следующее мгновение сверкнуло роскошное бедро, сразу приковавшее к себе внимание толпы; все затаили дыхание. И когда Марисса, в обтягивающем платье из золотой парчи, расшитой черным бисером, вышла из лимузина под шквал мигающих огней, фаны одобрительно загудели. Отбросив с лица искусно взъерошенные волосы, Марисса лучезарно улыбнулась и помахала рукой. Фаны ошалели от счастья.
По контрасту с Мариссиным обжигающим зноем, в Ли все дышало свежестью и прохладой. Нарушив голливудскую традицию появляться на церемонии награждения в уникальном, заказанном специально для этого случая туалете, она предпочла платье, приобретенное для премьерного показа «Беспорядочной стрельбы» – то самое серебристо-голубое шелковое платье от Валентино, в котором она была, когда Мэтью впервые поцеловал ее; а если оно и пробудило тяжелые воспоминания, Ли приложила все усилия, чтобы загнать их обратно, в дальние закоулки памяти. Единственное различие: в прошлый раз она по просьбе Мэтью распустила волосы, а сегодня красиво уложила их на затылке, демонстрируя изысканные серьги с бледно-голубыми – точно льдинки – бриллиантами.
Сидя через пять рядов позади Ли, Мэтью сравнивал ее с героиней финского эпоса «Калевала», с которым недавно познакомился. Эта Дева Печали, белокурая красавица, была сколь обольстительна, столь жестока. Ледяной крестик сделал ее неуязвимой для любовных чар. Если бы кто-то решил экранизировать «Калевалу», лучше Ли исполнительницы не найти.
Ее самообладание и восхитило, и взбесило Мэтью. Не может быть, чтобы она не волновалась (даже он против воли поддался общему ажиотажу из-за «Оскара»), – однако внешне Ли оставалась чудовищно, неправдоподобно спокойной. Глядя, как невозмутимо она принимает знаки внимания от «звездных» режиссеров – Майка Николса и Фрэнсиса Форда Копполы, – Мэтью испытывал сильнейшее искушение перескочить через несколько рядов, вклиниться между ними и Ли, схватить ее за плечи и трясти, трясти… или целовать. Беда только в том, что, дай он себе волю, потом ни за что не остановится. Рана еще не зажила.
Официально провозглашенная колоритнейшим зрелищем Голливуда, церемония вручения наград Академии скорее представляла из себя череду невероятно затянутых спичей. Некоторое оживление внес лишь сиганувший через всю сцену «сверкач» – так стали называть любителей появляться в обществе обнаженными (в семьдесят третьем году эта мода приобрела характер эпидемии). А вообще тягомотина не уменьшила радость Ли по случаю высокой оценки ее работы. Отчасти этому способствовало и получившее широкую огласку похищение террористами Патриции Херст. Ли могла гордиться: ее картина получила «Оскара» в восьми номинациях, в том числе за лучший фильм, лучшую режиссуру и лучшее исполнение мужской роли. И хотя Марисса уступила первое место Эллен Бирнстин, все понимали, что младшая Бэрон – ярчайшая новая звезда на голливудском небосклоне.
Ли не видела Мэтью год и три месяца. Хотя он неизменно – через Корбета – отказывался принимать участие в мероприятиях по обработке общественного мнения, жюри сочло его игру достойной восхищения – так же, как и сама Ли два года назад…
Наблюдая за тем, как прославленные Ширли Маклейн и Уоррен Битти вручают Мэтью «Оскара», нельзя было не заметить окружающую его ауру мужественности и энергии. Когда он спокойно поднял золотую статуэтку высоко над головой, чтобы фотографы могли запечатлеть ее на пленке, Ли поняла: он все тот же гордый одиночка. Однако вместо того чтобы повредить ему в этом мире стадных инстинктов, такая репутация делала его еще более интригующим.
Взгляд Мэтью скользнул по залу и безошибочно остановился на Ли. На какой-то головокружительный миг на нее нахлынули сумбурные, горько-сладкие воспоминания. Вот когда Ли окончательно поняла, что бессознательно лгала Халилу. Долго она убегала от правды, но пришло время признаться – хотя бы самой себе: ей никогда не освободиться от любви к Мэтью.
Он необратимо изменил ее жизнь. Открыл для нее мир чувственности, пробудил желания, о существовании которых она и не подозревала. Ласками, уговорами, принуждением поставил их отношения на земную, первобытную основу, подарил безотчетное счастье взаимного обладания.
Мэтью Сент-Джеймс вознес ее на вершину блаженства.

КНИГА ВТОРАЯ
1976 г
Глава 30
Го было время фейерверков и оркестра Джона Филипа Суза. Время, когда празднование двухсотлетнего юбилея Америки явилось очищением от скверны последних лет: Уотергейта, скандальных разоблачений сексуальной жизни обитателей Капитолийского холма, Вьетнама, падения президента, энергетического кризиса, бунтов и упадка производства.
Это было также горячее время для женщин. Дух независимости вел к отказу от прежнего – пассивного, ограниченного рамками семьи существования. Такие взгляды получили наконец признание в обществе, где издавна господствовали порядки, установленные мужчинами. «Воинственная» Белла Абцуг, прославившаяся непомерно большими шляпами и хриплым голосом, пробила брешь в традиционном представлении о декоративном назначении женщин: их, мол, как новичков в конгрессе, можно созерцать, но ни в коем случае не слушать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50