Он кивнул головой в сторону телефона в углу.
— Какой-то чувак оставил тебе сообщение.
На телефоне горел красный огонек индикатора оставленных сообщений, который Эван едва удостоил взглядом. Схватив полотенце, он скатал его в жгут.
— Весь коридор провонял, — сказал он раздраженно. — Ты мог хотя бы открыть окно.
Эван закрыл полотенцем щель под дверью, чтобы запах марихуаны не просочился наружу. Тампер улыбнулся и издал приглушенный кашляющий звук, который мог означать согласие.
Эван нажал на кнопку автоответчика и наклонился над телефоном, чтобы лучше слышать. «У вас. Два. Сообщения», — сказал механический голос автоответчика с паузами.
«Привет, Эван. Это профессор Картер». Эван скорчил гримасу. Одной из лекций, которые он сегодня прогулял, была психология. «Хотел узнать, почему ты сегодня не сдал свою работу. Меня это беспокоит. Позвони мне, и мы договоримся о дне, когда ты сможешь ее закончить. Помни о том, что я тебе сказал».
Тампер оторвался от кальяна и посмотрел на Эвана с комично-осуждающим выражением лица. Аппарат издал скрипучий визг. «Следующее сообщение».
Слова вылетали их динамика с быстрым, лихорадочным рычанием, от которого у Эвана застыла в жилах кровь. «Что ты сказал моей сестре, ты, гондон?»
Несмотря на то, что он не слышал голос Томми Миллера семь лет, он тотчас узнал его. «Прошлой ночью она звонила мне и рыдала около часа».
Было слышно, как он тяжело и зло дышал. «Она сказала, что ты приезжал… Какого хера ты опять трахаешь ей мозги? Ты уже однажды разбил ей сердце, или тебе этого было недостаточно, а?»
Он кричал так громко, что его слова искажались динамиком. «Почему бы тебе от нее просто не отстать?»
Эти крики так удивили Тампера, что он выронил кальян из рук, пролив воду на покрывало Эвана, выхватил из-под двери полотенце и быстро начал промакивать им воду с кровати.
Для Эвана же не существовало более ничего, кроме этого голоса. Томми то ли рыдал, то ли всхлипывал. «Кейли… Она… Она убила себя сегодня ночью! Она мертва! Как и ты!» — прошипел он.
Колени Эвана подогнулись, и он упал на пол. Его голова дергалась, рот открылся, глаза смотрели в одну точку.
Тампер не видел происходившего за его спиной.
— Офигеть, братан. Плохие новости, — сказал он, указывая на покрывало. — Мне кажется, это не отстирать.
Но Эван не слышал, что ему говорил сосед. Все его чувства были наполнены звуками рушащегося на куски мира.
>
Совершенно случайно у Эвана остался номер старика с трейлерной стоянки. Эван не помнил, что именно он ему наплел, но тем не менее старик дал ему всю необходимую информацию. Пропустив мимо ушей пять сообщений от матери, Эван надел единственную чистую рубашку и доехал до Саннивейла в каком-то ступоре. Уже подъезжая к кладбищу, он осознал, что здесь, в южном конце, ближе к автостраде, также похоронен и его отец. Эван взял букет роз, купленный этим утром, медленно пошел к небольшой группе людей, собравшихся вокруг священника.
В его голове возникла картинка из детства: Кейли протягивает ему руку, когда гроб отца опускают в землю. Эван никак не мог поверить, что ее больше нет. Чем ближе он подходил, тем отчетливее слышен был мягкий голос священника, вещающий о смерти и воскрешении. Эван увидел женщину, рядом с которой стоял хорошо одетый мужчина и которая время от времени бросала кинжальные взгляды на того или другого скорбящего. Как он понял, это были мать Кейли и ее муж.
Эван смотрел на Джорджа Миллера и на стоявшего рядом Томми. При виде их обоих у него сжались от ярости кулаки, и шипы роз, прорвав обертку, впились ему в ладони. Он колебался несколько долгих, неприятных секунд. Ему очень хотелось попрощаться с Кейли, но он также понимал, что Томми бросится на него сразу же, как только увидит. Пока никто его не заметил, и Эвану пришлось с сожалением уйти к своей машине, из которой он наблюдал за церемонией.
Отец Бирн, надев на лицо профессионально скорбное выражение, прощался с пришедшими на похороны людьми. Мать бедной девушки со слезами на глазах попрощалась с ним и пошла к своей машине, демонстративно проигнорировав Томми и его отца. Священник подумал о том, какой счастливой могла бы быть Кейли, если бы ее родители уделяли ей столько же времени, сколько они тратили на то, чтобы ненавидеть друг друга. Перед тем как последовать за отцом к выходу, Томми бросил последний взгляд на простенькое надгробие. Этим людям явно была нужна Божья помощь.
Когда все ушли, отец Бирн увидел, как к могиле подошел молодой человек с печальным выражением лица, он был примерно одного возраста с братом покойной. Отец Бирн подошел поближе, чтобы получше рассмотреть его. Молодой человек положил на могилу Кейли большой и явно дорогой букет роз. Теперь священник был уверен, что молодой человек не желал, чтобы его увидел кто-нибудь из Миллеров, но в то же время было ясно, что Кейли была для него близким человеком.
Потом молодой человек положил к надгробью еще что-то и, развернувшись, зашагал прочь, ни разу не посмотрев назад. Когда он исчез из виду, отец Бирн подошел к могиле.
Рядом с цветами лежала сложенная квадратиком бумажка.
В четырех словах, которые были написаны на листе, было столько же скорби и печали, сколько было на лице этого молодого человека. Священник почтительно прочитал записку и, снова сложив ее, аккуратно положил на место.
«Я вернусь за тобой».
Глава четырнадцатая
Необходимо понять, что история — это не только даты и места, не только имена в пыльных учебниках или экспонаты в музеях, это выбор, который мы делаем. Каждый из нас.
Каждое решение, принимаемое нами, посылает волну вероятности бежать впереди нас, и следы того, что «могло бы быть» или «могло не случиться», разбегаются в стороны от наших путей, как бегут трещины по льду перед носом ледокола. В какой-то момент каждый из нас оглядывается назад и думает: «А что было бы, если бы я был там, а не здесь, и поставил бы на красное вместо черного?»
Мы играем с этими мыслями до тех пор, пока не устаем от них, хотя некоторые мудрецы утверждают, будто каждый не сделанный нами выбор существует отдельно, изолированно, хотя и параллельно с уже принятыми решениями. Вот уж совсем непонятно, что с этим делать. Если все вероятные варианты где-то проигрываются, то имеет ли вообще смысл что-либо выбирать? Можно голову сломать в попытках разгадать эту тайну.
Я твердо уверен в том, что выбор рождает жизнь и нередко ответствен за смерть. Я часто думал, что было бы со мной, если бы не эти дневники и не моя проклятая способность возвращаться в прошлое. Осталась бы Кейли в живых? Смогли бы мы остаться вместе, или мой мир продолжил бы распадаться на куски уже без нее? Если и существуют ответы на эти вопросы, то я не хотел бы их знать. Сейчас уж точно не хотел бы. Персонаж одной из пьес Шекспира — не помню, какой именно — говорит, что, мол, время все расставит по своим местам. Эта фраза имеет двойной смысл, и если бы я услышал ее сразу же после самоубийства Кейли, то воспринял бы эти слова, скорее всего, как руководство к действию, хотя на самом деле они служат предупреждением.
Сейчас мне нужно немного времени, чтобы собраться с мыслями и чувствами и вспомнить, что именно произошло в тот день. Теперь, глядя назад, в прошлое, отягощенный грузом переживаний и душевных травм, виной которым моя самоуверенность, я не могу представить ни одного столь неразумного решения. Как мог я быть таким глупым, думая, что смогу переделать историю по своему желанию? Причинная связь, судьба, время — как ни назови, эта сила обрушивается на тебя, подобно ревущей реке, от рождения к смерти, от Большого Взрыва к Энтропии. Мне казалось, что я смогу выйти из этого потока, пройти назад по берегу и изменить направление течения так, как мне этого хочется. Однако если реку перекрыть плотиной, то она просто выйдет из берегов, и горе тому, кто построил свой дом у ее русла.
Я это сделал. Я повернул время вспять и дал ему новое направление, будучи уверенным, что история примет эти перемены и продолжит свой ход, не заметив их. Некоторое время так и было. На какой-то период я создавал для себя прекрасный маленький мирок, что-то вроде водоворота в реке, но давил на прошлое, а прошлое давило на меня.
Давило все сильнее и сильнее.
А затем все начало рушиться, и к тому времени, когда я понял, что двигаюсь по спирали, ведущей вниз, я был настолько далеко от границы, которую пересек, что не мог ее разглядеть.
Вы, наверное, спросите: «Зачем он все это делал? Что толкало его на это безумие?»
Ответ на эти вопросы ясен как день: несмотря на то, что мне стыдно в этом признаться, я бы сделал то же самое, даже если бы знал обо всех разрушительных последствиях. Прости меня, Господи.
Почему же я тогда так поступил? Зачем было рисковать не только своим будущим, но и жизнями тех, кого я когда-либо знал? Зачем?
Потому что я любил ее.
>
Тампер мудро решил не появляться в тот день в общежитии, и когда Эван вернулся с похорон Кейли, комната была пуста. Он был признателен своему другу за это. Тампер не знал, как вести себя в подобных ситуациях, и, несмотря на то, что Эван питал симпатию к этому толстому варвару, все же иногда ему необходимо было побыть в одиночестве. Воротник рубашки душил его, и он торопился переодеться. Зашвырнув рубашку в корзину с грязным бельем, Эван ощутил слабый аромат роз. Этот запах остался на рукаве рубашки и нес за собой ощущение печали. Когда он посмотрел на себя в зеркало, его глаза невольно скользнули к ожогу на груди, и он удержался от желания его снова потрогать. Зажившая рана выглядела как странное клеймо или шрам племенного обряда. На какое-то время его разум обратился ко всему, что этот шрам представлял, то есть к опасной возможности изменять прошлое. В тишине Эван смотрел, как гаснут последние лучи солнца. На кровати перед ним лежали все его дневники — целая коробка тетрадей. Он почти сделал это. Он взял коробку и вынес все тетради к лифту, и нажал кнопку вызова, стараясь не думать о том, что намеревался сделать. Эван был готов бросить в огонь все свои записи. Уничтожив их, он останется ни с чем, навсегда лишившись возможности что-либо менять и причинять зло. С этого пути его не свернуть. Дверь лифта открылась, и он увидел стоявшую в кабине красивую блондинку. Она посмотрел на Эвана, и его сердце екнуло. На секунду ему показалось, что это Кейли.
— Привет, — девушка посмотрела на него вопросительно. — Вниз едешь?
— Извини, — Эван услышал свой голос, словно он шел откуда-то издалека. — Нет.
Он пошел назад к своей комнате, крепко прижимая к груди коробку с тетрадями. И теперь, оставшись один в темной комнате, он сделал выбор. Перевернув коробку, он вывалил все дневники на покрывало и начал их раскладывать в стопки, пытаясь найти какую-то определенную тетрадь. Он быстро нашел ее. На обложке была пожелтевшая наклейка с надписью «7 лет». Эта тетрадь была самой старой. Взяв ручку, он пролистал испачканные чернилами страницы с потрепанными уголками, пока не нашел то, что искал. Затем он начал лихорадочно писать, втискивая слова в узкие поля. Быстрый убористый почерк контрастировал с аккуратными печатными буквами, которыми он писал в детстве.
«Говорят, что жизнь немного больше, чем просто сумма человеческого опыта, — писал он, изливая свои мысли на бумагу. — Если это правда, то я понятия не имею, кем сейчас являюсь. — Эван подавил очередной приступ тоски. — Я никогда не знал Кейли».
Закончив, он перевернул страницу, выискивая глазами отмеченный ранее абзац. Глубоко вздохнув, он начал читать, шевеля губами.
И снова почувствовал давление в черепе, появившееся из ниоткуда, как гром среди ясного неба, но теперь это не было для него неожиданностью, и Эван не пытался противиться. Как опытный пловец, он расслабился и позволил волнам увлечь его. Его голова склонилась на грудь. Он почувствовал, как искажается пространство. Комната начала дрожать и расплываться, и откуда-то издалека он услышал странный отголосок слов немолодого мужчины. Он чувствовал, как это начинается: отключение от настоящего и падение в прошлое. Мир Эвана уменьшился в размерах…
…И двигался, дрейфуя и скользя, как масло на поверхности воды. В светлой большой гостиной Джордж Миллер посмотрел поверх новой видеокамеры и бросил на Томми злой взгляд.
— Заткнись, кретин.
Потом он повернулся к Кейли и Эвану, глядя на то, как двое детей хихикают и улыбаются друг другу.
— А теперь надевай свой костюм, Эван. Пообещай мне, что это будет нашим маленьким секретом. — Мистер Миллер одним глотком осушил свой стакан. — Думаешь, ты сможешь?
Эван слегка покачнулся, нетвердо стоя на ногах, словно разучившись ходить. Мальчик кивнул и начал неуклюжими движениями стаскивать с себя одежду.
Мистер Миллер хищнически усмехнулся, отставляя в сторону пустой стакан и бросив жадный взгляд на раздевающегося Эвана.
— Эй, ребята, а знаете, что я придумал? — с фальшивым восторгом в голосе сказал он. — У меня есть отличная идея. Давайте спустимся в подвал. Там прямо как в темнице!
Кейли радостно захлопала в ладоши.
— Это будет здорово! Как в настоящем замке!
Она, казалось, не заметила произошедшей с Эваном перемены. Сияющую еще секунду назад улыбку на лице семилетнего мальчика сменило мрачное выражение.
Ее отец приглашающе махнул рукой и последовал за ними с видеокамерой в руках. Кейли танцевала и кружилась, отчего ее платье развевалось.
— Я дева Марианна, — провозгласила она торжественно.
Мистер Миллер попросил Эвана снять полиэтиленовые чехлы с двух старых кресел и поставить их перед штативом, пока он монтировал на него свою камеру.
— Ну вот… — сказал он. — Вы двое садитесь в кресла, и…
Какой-то треск заставил его вздрогнуть.
— Что ты там делаешь? — прошипел он. У входа в подвал, натянув на глаза капюшон, стоял Томми.
— Я что говорил насчет того, чтобы дверь в подвал была закрыта, идиот?!
Томми насупился.
— Но я хотел посмотреть!
— Ты увидишь мой кулак, если сейчас же не сделаешь то, что я тебе сказал! — заорал его отец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32