И обязательно удивится: я ведь не предупредил, что приеду. Так что сюрпризец братишку ожидает.
Я прибавил ходу и почти вприпрыжку поскакал по тропинке через лесок. Странно, сколько лет прошло, а ведь помню эту тропинку во всех подробностях. Вон там я в шесть лет с велосипеда грохнулся, коленку расшиб. Больно было. А вон за той елкой муравейник, я как-то на него пописал, а мураши меня покусали. И правильно, так и надо дураку сопливому, хамить не надо было. А вот тут… Тут кончается лесок и открывается прелестнейший вид. Вот моя деревня, вот мой дом родной. Во-он тот, шестой от угла, зелененький с белыми ставенками и наличниками, крыша железом крытая. Я ощутил какую-то совершенно детскую радость и, стараясь не потерять этого чувства, помчался к домам.
Вот я уже и у покосившегося заборчика. Тихо скрипнула калитка, я вошел во двор и увидел брата.
Он сидел на крылечке, привалившись к перилам спиной ко мне. Я тихо подошел к брату, явился пред его светлы очи, да только напрасно — брат спал. Я потряс его за плечо, тихонько позвал по имени. Он вздрогнул, разлепил глаза, тупо посмотрел на меня, отмахнулся, как от наваждения, и снова закрыл глаза.
— Мишка, мать твою! — не выдержал я. — Я голодный приехал, неужели ты дашь помереть с голоду родному брату?
Моя реплика подействовала лучше, чем ведро ледяной воды из колодца, которой я признаться уже собирался его окатить. Мишка подскочил, какую-то долю секунды еще пялился на меня, отгоняя сон, и наконец напрыгнул на меня, обхватил стальными ручищами, забарабанил лопатами ладоней по спине:
— Колюня! Колька, черт! Ты как здесь?
— В гости к тебе приехал, — ответил я, когда мы разомкнули крепкие братские объятия. — А ты спишь, и куда это Галка смотрит?
— Да никуда она не смотрит, — небрежно махнул рукой Мишка. — Она с детьми на юга укатила. А я один уже неделю сижу и еще недели три сидеть буду.
— Ты что это, серьезно?
— А то! Теперь-то мы с тобой гульнем по полной программе. Ты надолго?
— Дык… Недели на три, — улыбнулся я, и мы расхохотались.
* * *
— Ну, за встречу! — Мишка поднял грубый и довольно вместительный стопарик, влил в себя желтоватый самогон, крякнул и замер, прислушиваясь к ощущениям.
— Ты этот тост уже четвертый раз поднимаешь, — напомнил я, выждав, когда самогон прокатится по его пищеводу и осядет в желудке.
— Неправда, — возмутился брат. — Еще за баб пили.
— Угу, и за мир во всем мире. Только тоста мы с тобой всего три насчитали, а бутылка почти пустая.
— У меня еще есть, — умиротворенно сообщил брат и расплылся в такой улыбке, что смотреть на него без умиления было невозможно.
— Да я не об этом. Неинтеллигентно пьем, третий нужен. Может, кого свистнуть?
— Так эта… Ваську. Ну да, его баба с моей на курорт уехала, а мужик чахнет в одиночестве. Пошли?
— Пошли.
Сказано — сделано. Через десять минут мы усаживались за стол втроем. Васька с трудом унял голодный блеск в глазах, разлил остатки самогона, поднял стопарь.
— Давай, Василий, — подбодрил я. — Выдай нам свежий тост.
— Ну-у-у… — Вася поерзал на стуле, собрался с духом и выдал что-то новенькое: — За встречу!
Мишка, который, не дожидаясь окончания речи, запрокинул голову и методично вливал в себя мутно-желтое зелье, поперхнулся. Я так и не смог сдержать улыбки.
— Я что-то не так сказал? — покосился на нас Вася.
* * *
Солнце слепило даже сквозь сомкнутые веки, я открыл глаза, щурясь поднялся. Внизу на кухоньке Мишка стряпал что-то на завтрак.
— Привет, — бросил я от двери.
— Здорово, братишка, — заулыбался Мишка. Он оторвался от плитки и скворчащих сковородок, потянулся к шкафчику и зазвенел стопками. — Давай по чуть-чуть. С утра не выпил — день пропал.
— Погоди, — вспомнил я. — А Васька где?
— Васька? Да спит небось. Как он тебе?
— Хороший мужик. Так пойдем его разбудим, а уж потом вместе…
— Прав, как всегда, — хлопнул меня по плечу Мишка. — Пойдем.
Мы обыскали весь дом, но Васьки так и не нашли. На всякий случай мы прошлись по дому еще два раза, посмотрели на огороде, в сортире — никого. Пошли к Ваське домой, но на наши вопли откликнулась только соседская собака. Васька пропал!
* * *
Василий проснулся посреди ночи. Лежал он на лавке возле стола в соседском доме. Уж что-что, а лавку-то эту он хорошо знал. Василий потянулся, приподнял голову и оглядел стол в поисках чего-то, что могло залить пожар во рту. Как назло, на столе из жидкостей обнаружились лишь остатки самогона. Он тяжело вздохнул, поднялся с лавки и пошел на двор. Невыветрившийся самогон притупил способности его мозгов. Василий стоял на крылечке и долго соображал, выстраивал план действий. Сначала он пошел в сортир, но так и не дошел — полил близлежащие грядки, потом он вспомнил про высохший рот и пошел к колодцу. Колодец находился в дальнем углу двора. Василий взял ведро и стал потихоньку опускать в колодец, до тех пор пока не услышал тихий всплеск. Веревка натянулась, и он потянул ведро на себя. Пальцы слушались плохо, поэтому немудрено, что веревка сорвалась и под тяжестью полного ведра полетела обратно в колодец. И что самое обидное, произошло это тогда, когда ведро было уже у самого края.
Василий помянул чью-то маму и потянул необыкновенно легкую веревку наверх. На его беду веревка вскоре кончилась, причем не ведром, как того следовало ожидать, а лохматым обрывком. Василий зашептал себе под нос историю чьей-то семьи, делая упор на родственников по женской линии, и зло сплюнул в колодец. Когда запас матерей и бабок в его голове иссяк, пьяный Василий перевалился через край колодца и позвал с тоской и безнадегой в голосе:
— Ведерка-а-а-а!
— А-а-а-а-а… — отозвался колодец.
— Иди ко мне! — обрадовался Василий.
— Не-е… — донеслось из колодца.
— Тогда я сейчас сам спущусь к тебе! — пригрозил Василий.
— Бе-бе-бе… — откликнулся колодец.
— Ах, ты дразниться! Ну, я тебе…
Верно, правду говорят, что у пьяных свой ангел-хранитель. Иначе как объяснить то, что Василий свалился в колодец и остался жив, здоров и невредим?
* * *
— Куда он делся? — недоумевал Мишка. — Так хорошо сидели, и вдруг на тебе — как сквозь землю.
— Да ладно, — я попытался успокоить брата. — Ничего с ним не сделается, чай инопланетян, маньяков и нежити здесь нет. А раз так, то небось по бабам побег.
— Вот именно! — Брат взбеленился еще больше. — И что самое главное, без меня гад побег по бабам-то!
Голос брата приглушил чей-то далекий крик. Или мне показалось? Я резко остановился, прислушался. Тишина.
— Ты чего? — удивился Мишка.
— Ничего. Ты ничего не слышал?
— Нет. А что?
— Ничего.
— Мужики-и-и! — донеслось снова, причем более отчетливо.
— О, слышал, — обрадовался Мишка. — Это ж Васютка!
Голос позвал снова, мы побежали на звук и уткнулись в колодец.
— Мужики! Выньт-те мен-ня отсю-сюда, — застучал зубами Васька, когда мы заглянули в колодец и увидали его макушку, колыхающуюся над водой.
— Васек! Ты как туда забрался, а? А мы думали, ты по бабам побег, — весело загудел Мишка.
— Какие бабы! Я попить пошел, а ведро утопло, а я спьяну за ним и ухнулся. Вмиг протрезвел! — затараторил Василий. — Вы меня выньте отсюда, будьте так добры. Пожалуйста!
— Да погоди ты, — ответил я в колодец. — Сейчас веревку найдем и вытянем. Миш, у тебя веревка есть?
— Есть, только она вместе с ведром и этим придурком в колодце. А еще есть другая, на ней Галька белье сушит, только она тонкая.
— Тащи!
Но веревка действительно оказалась тонкой и осталась ненужным обрывком в руках промокшего Васьки.
— Говорил же, что этого кабана такой шнурок не выдержит, — прокомментировал ситуацию Мишка. — Что теперь?
— Да ничего, пойдем к соседям, попросим помочь.
— Ты что, сдурел? — испугался брат. — Они ж все жене растрепят. Знаешь, что она со мной сделает? Да и с тобой тоже.
— Со мной не сделает, к тому времени, как она вернется, меня здесь уже не будет.
— Значит, ты хочешь, чтобы я за двоих получил? Спасибо. Так не пойдет, придумывай что хочешь, но справиться должны своими силами.
— Мужики! Вы чо, заснули?
— Думаем мы, Васька, думаем.
— Пока вы думаете, — заныл Василий. — Я здесь от холода околею. Я ведь здесь с ночи сижу.
— Миш, дай ты ему бутылку туда, пусть погреется. И пошли веревку другую искать.
Василий сидел в колодце и трясся от холода. Хорошо еще — самогонки дали, может, полегчает. Василий приложился к горлышку, отпил. Интересно, скоро они там? Поскорее бы. Он еще раз глотнул из бутылки, завинтил пробку и посмотрел наверх. Солнце уже далеко отползло от края колодца и смотрело на него теперь сверху вниз, как издевалось. Василий вздрогнул и полез за бутылкой. Сделав пару крупных глотков, он собрался завинтить заветный сосуд, но не успел. Вода перед ним вспенилась, и он увидел приятное девичье личико с зелеными волосами. Вслед за личиком показалась шея, плечи, крупная грудь с зелеными бусинами сосков. Зеленоволоска вылезла из воды по пояс и подмигнула Ваське.
— Ты кто?
— Дай глотнуть из бутыли — скажу, — ухмыльнулась девица.
Василий протянул бутылку, и девка надолго присосалась к горлышку, глаза ее заблестели, улыбка стала шире.
— Русалка я, — протягивая бутылку, сообщила она. — Живу здесь рядом. Услышала возню вашу, дай, думаю, загляну, может, чего надо. Тебе ничего не надо? — голос ее стал масляным, тон явно недвусмысленным, да и глядела она на мужика призывно.
— Ничего мне от тебя не треба, — пробормотал Василий, с затаенной тоской оглядывая пышный бюст с зелеными сосками. — Ты мертвая, холодная и противная.
— Сам ты противный, да я краше всех девок, что в вашей деревне живут. И не мертвая я, живая, можешь проверить. А кто из нас холоднее, еще вопрос, не я же который час в ледяной воде сижу.
— Живая, говоришь? А чо у тебя патлы зеленые?
— А чего у тебя борода рыжая? — отозвалась русалка.
— Ну не знаю…
— Холодная? А ну-ка дай бутылку! — Русалка залудила такую дозу, что у Васьки глаза на лоб полезли. — Сейчас узнаем, кто из нас погорячее, — пробормотала русалка и ушла под воду. Через секунду Василий почувствовал чье-то присутствие в своих штанах.
* * *
— Нету веревки! Черт, и как его теперь вытаскивать?
Мишка злился: час, который мы провели, перерывая весь дом в поисках веревки, ничего хорошего нам не дал.
— Не волнуйся, — попытался урезонить я брата.
— Да я и не волнуюсь. Пошли хлопнем, может, мысли лучше потекут.
Я не стал спорить, в конце концов Васька там пьет в колодце, так почему нам здесь нельзя. Мы уселись на кухоньке, хлопнули по стопарю, потом еще, потом Мишка закурил, а я задумался.
— Слушай, а если еще посмотреть?
— Где? — зло сверкнул в меня глазами брат. — Весь дом кверху дном перевернули.
— А здесь? На кухне? Ведь не смотрели.
— А где тут смотреть?
— Да вон хоть в том ящике. Чего в нем?
— А я почем знаю? Тут не я, а Галка хозяйничает.
Я вытянул из-под стола ящик, поковырялся и открыл его. В ящике лежала потрясающая статуэтка. Старичок в метр высотой смотрел пристально, с хитрецой. Я поставил старичка на стол, оглядел с ног до головы тонкую работу неизвестного мастера: миниатюрную фигурку, смешливое старческое лицо, длинную жидкую бороденку. Я постучал статуэтку по лбу — вроде деревянный.
— Это из чего? — спросил я Мишку. — Из дерева?
— Сам ты из дерева! — Старичок пошевелился, разминая конечности, и сел на край стола, свесив ноги. — А я из плоти и крови, вот.
Мы с Мишкой застыли, не сводя глаз со «статуэтки», а дед потупил глазки:
— Ну, чего смотрите? Домовых не видали? — зло спросил он.
— Ты… Вы домовой? — пробормотал мой брат. — Мой собственный домовой? А почему я про тебя не знал ничего?
— А ты интересовался? — ухмыльнулся старикан. — И потом, пока во мне нужды нет, я не показываюсь принципиально.
— А сейчас что, нужда появилась? — заинтересовался я.
— А то, я слыхал, беда у вас, друг в колодезь провалился, а вытащить не могете. Так?
— Так, — нахмурился Мишка.
— Ну а раз так, то айда за мной. Знаю я, где веревка лежит добрая. — Старичок спрыгнул со стола и поковылял к двери.
* * *
Когда мы втроем подошли к колодцу, оттуда доносилось пьяное пение:

Хорошо в деревне летом,
Пристает г… к штиблетам.
Выйдешь в поле, сядешь с… гм, хм…
Далеко тебя видать.

Васька похихикал, смолк, а потом опять запел, но теперь уже тонким пронзительным голосом:

Полюбила парня я,
Оказался без…
На… мне без…
Когда с… до…

— Василь, кончай свои песнопения, — оборвал я пьяного пошляка, кидая в колодец конец веревки. — Держи канат, тягать тебя будем.
— Дер-ик-ржу, — сообщил Васька своим обычным хриплым голосом.
— Тянем, — сообщил я и потянул на себя веревку.
Мишка и мелкий дедок принялись мне помогать.
— Ты как там? — спросил Мишка, когда мы вытянули полтора метра веревки.
— Хорошо-о-о-о! — донеслось из колодца, потом раздался всплеск и сердитое ворчание, из которого я расслышал только «твою мать».
— А ну-ка тяните, — приказал я.
Старик и Мишка быстро выдернули из колодца оборванную веревку.
— «Добрая веревка», — передразнил Мишка старика. — «Знаю, где лежит», тьфу! Да она ж гнилая.
— И на старухе бывает прореха, — поведал домовой. — Ты бы, Мишань, не серчал, а накатил бы граммов эдак сто. Может, и еще про каку веревку вспомню.
— Ну да, — огрызнулся брат. — Накати ему! Нешто я добро на такого пня замшелого переводить буду? Фигушки, не дождетеся от меня.
Старик запыхтел и обиженно отвернулся, Мишка открыл рот, собираясь послать его куда подальше, а я так и не решил, чью сторону принять. Назревала ссора, но тут случилось непредвиденное. На сей раз с открытыми ртами оказались не только мы с братом, но и старикан. Прямо перед нами на двор садилось металлическое летающее блюдо. А может быть, и тарелка, не знаю, как теперь это обозвать. Не долетев до земли двух метров, блестящий диск застыл. В цельной структуре диска появилась трещинка, вниз спустилась лесенка эскалатора, и на утоптанный пыльный двор ступила зеленая нога. Чучело (а как иначе обозвать эту дрянь?) спустилось на землю и застрекотало так, будто говорила машина:
— Жители Земли, я, Гомункул Эхтипентропский, рад приветствовать вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24