https://wodolei.ru/catalog/vanni/
— полным муки голосом произнес он. — А мне казалось, что ты бодр, весел, живешь шутя и радуешься жизни.
— Так казалось не только тебе, — пробормотал я.
— Да, — задумчиво произнес вол, в его глазах стояли слезы. — Ну что ж, иди. Город примет всех, кто идет к нему. Иди же, он ждет.
И он снова опустил тяжелую голову.
Аллея кончилась. Посыпанная песком дорожка уперлась в лестницу, резво убегающую вверх. Я тяжко вздохнул и побрел туда, куда уводили ступеньки.
Она казалась бесконечной, эта лестница, но, как и все в этом мире, она кончилась. Я вышел на широкую площадь и остановился с раскрытым ртом. На противоположной стороне площади возвышался сказочной красоты дворец. Блестящие золотом шпили беззастенчиво и как-то дерзко упирались в небо. Я загляделся и пропустил тот момент, когда к моим ногам спикировал огромный орел.
— Ну, вот и ты, — размеренно произнес он хриплым голосом. — Идем, я провожу тебя к нему.
Я посмотрел на орла. В нем, в отличие от его предшественников, не было и грамма эмоции. Ни веселья, ни ярости, ни грусти. Только блестело золотистое оперение и глаза. Умные глаза, мудрые. А в несуразной фигуре, что запрыгала вперед по площади, чувствовалась смертельная усталость.
— Стой! — окрикнул я.
Орел повернул голову, стрельнул взглядом.
— Куда ты ведешь меня?
— В Город. Ты шел к нему, и он тебя ждет.
— Какой город?! — не выдержал я.
— А это уже тебе решать, — загадочно произнес пернатый собеседник и взмахнул крылом, указывая мне на широкие двери золотого дворца.
Десять ступенек — десять тяжелых шагов, огромные золоченые двери — неимоверная тяжесть, а дальше…
Коридор уносился куда-то вдаль, разделяясь на сотни переходов, комнат, залов, коридорчиков…
— Я пришел, — сообщил зачем-то я.
— Пришел… — эхом разнеслось под высокими потолками.
— И что дальше? — разозлился я.
— Дальше? — отозвалось эхо пустого дворца.
— Дальше, — подтвердил я.
— Дальше, — прошелестело над головой. — Дальше ты должен найти то, за чем пришел.
От неожиданности я вздрогнул:
— Кто ты?
— У меня много имен, — уклончиво ответил тихий умиротворенный голос. — Всякий, кто здесь появлялся, давал мне новое имя. Особенно писатели, поэты, художники. Даже те, кто не доходил, чувствовал меня инстинктивно или придумывал для себя, давая новое имя.
— Тогда… — Я задумался, вспомнив льва, вола и орла. — Тогда я буду звать тебя Город.
— Хорошо, — в голосе появилась ироничная нотка. — Чего ты хочешь? Спрашивай.
— Ты знаешь, как я сюда попал? — спросил я, чтобы хоть что-то спросить.
— Так же, как и все другие. Тебе стало невыносимо в твоем мире, и ты пришел ко мне. Тебе нужно успокоение, ты его получишь.
— Откуда вы все знаете, что мне нужно? — вспылил я.
— Ты пришел сюда потому, что тебя…
— Не надо, я знаю, — оборвал я его.
— Прислушайся, — вкрадчиво прошелестел голос. — Я дам тебе совет.
— Не надо!
— Да, но…
— Я сказал — нет. Не желаю я ваших советов. Отчего себе никто не советует, все стремятся посоветовать другому. Легко жить чужой жизнью, только как до своей дело доходит, все дураками оказываются. И выясняется, что хоть на чужих ошибках учиться правильнее, на своих все же легче.
— Зачем ты так? — расстроился Город. — Ну, неприятности у тебя, ну и что. Не отчаивайся. Кто любит, тот любим.
— Кто светел, тот и свят, — продолжил я. — Ты никому этого раньше не говорил?
— Говорил. Ну и что?
— А то, что туфта все это. — В душе вновь заскреблись чувства, от которых я тщетно пытался бежать. — Тот, кто любит, — кретин, никчемный страдалец. Тебе никогда не приходило в голову, что любовь может быть без взаимности. Любовь в одни ворота.
— Ты хочешь сказать, что тебя никто не любит? — зашелестел голос. — А может, ты просто не хочешь этого видеть?
— Какое мне дело до всех, когда она… — начал было я, но осекся.
— Так ты…
— Да…
— Жаль.
— Меня? — я не заметил, как перешел на крик. — Я не просил жалости.
— Да, но тебе ведь хотелось, чтобы тебя пожалели, — заметил голос.
— Возможно, — сердито пробормотал я. — Но я ненавижу, когда меня жалеют. Я не хочу…
— А чего ты хочешь? Не знаешь? Ты устал. Ты просто поистрепался. Присядь, отдохни, подумай. Иногда это необходимо. Располагайся.
Я не стал спорить, просто сил уже не было, рухнул на пол там, где стоял, прислонился к золотой колонне. По залам пронесся ветерок. Теплый, ласковый, нежно потрепал меня по волосам, дохнул горьковатым запахом степной травы, высушил воспаленные глаза. Время потеряло всякий смысл, потерялось…
Я поднялся на ноги. Былой прыти не было, но зато ушла боль, тоска и усталость. Исчезла пустота и холод в душе, наметился какой-то смысл в грядущем бытии.
— Спасибо, — тихо поблагодарил я.
— Не стоит, — отозвался шелестящий голос.
— Я загляну еще, — полувопросительно-полуутвердительно пробормотал я.
— Как знать, — откликнулся Город. — Тебе должно стать очень плохо, чтобы ты снова смог попасть сюда. Так стоит ли? Лучше пусть все будет хорошо. Иди и не хандри так больше.
— До свидания, — по-дружески улыбнулся я.
— Свидания. Свидания… Свидания?..
— Кончай дурачиться, — расстроился я. — Ведь не привиделся же ты мне.
— Виделся…
Эхо умолкло, чтобы больше не возвращаться.
Я вздохнул и вышел в сад. Весело светило солнце, яростно били фонтаны, остервенело щебетали птицы. Среди деревьев мелькнула огненная грива.
— Стой! — крикнул я и побежал за пламенем. — Подожди, я хотел спросить.
Но лев не остановился. Я бежал за ним, не заметив, как пронесся мимо пруд с лебедями, как промелькнула аллея, как выскочил сквозь прозрачные ворота…
Тогда я понял, что потерял найденный было город. Пейзаж вокруг был привычен до невозможности. Я резко обернулся. В воздухе медленно таяла аллея и золотой дворец вдалеке, и три фигуры. Лев — яростная борьба, необузданное веселье, жаркий и такой же кратковременный момент счастья. Вол — невыразимая скорбь, грусть, тоска в глазах, заглядывающих в душу. Орел — золотистый самородок вынесенной мудрости. Вот только почему-то в орле мне запомнился больше не взгляд умных глаз, а устало сгорбившаяся фигура.
Видение растаяло. Чем бы оно ни было, оно справилось со своей задачей. Во мне просыпалась кипучая энергия. Я бодро шел по улице. Я знал, куда я шел, я знал, что мне делать. Солнце бешено светило мне в спину, и весело щебетали птицы. На душе посветлело. Все получится.
Вот только три фигуры не отпускали меня. Лев, вол и орел. Лев, вол и… Лев…
Господи, неужели все начинается по новой?..
ВЕЩИ
Я заметил, что за мной шпионят вещи,
Смотрят так многозначительно и веще,
Будто молча обещают Страшный Суд…
Леонид Филатов
1
— Тащи, проходит.
— Да тащу я, тащу!
— Мать твою, кто ж так тащит? Ты чё, не завтракал? Ты…
Дальше грузчик выдал такую тираду хорошим грузчицким матком, что если б она здесь была приведена, покраснела бы бумага. Грузчиков сейчас было двое. То есть, вообще-то их было четверо, но двое уже куда-то исчезли. Выглядело это очень невинно:
— Валентин Николаевич, я в ларек за сигаретами сбегаю?
И еще через пятнадцать минут:
— Валентин Николаевич, я сбегаю Митьку потороплю?
Теперь их не было, причем не было вот уже полчаса. Грузчиков осталось двое. Один, за сорок, постоянно матерился, другой, лет двадцати, всю эту матерщину выслушивал. Валентину надоело наблюдать, как эти двое выгружают его мебель, особенно ему надоело звуковое оформление, под которое проходила разгрузка. Он оторвался от стены, на которую до того опирался, прошел мимо машины, забежал в подъезд. Лифт гудел, как зверь, но поднимал вверх довольно медленно. На то, чтобы с первого этажа подняться на семнадцатый, у Валентина ушло около минуты. Двери поползли в разные стороны, открывая проход, и он вышел на родной теперь этаж. Двери в межквартирный холл и в квартиру были распахнуты. Валентин прошел в квартиру, закричал с порога:
— Лена! Ленусик, ты тут?
Жена высунулась из кухни почти сразу:
— А, Валечка, иди сюда. Познакомься, это наши новые соседи.
Валентин прошел на кухню и обнаружил там огромного мужика с красной рожей и необъятную бабищу в цветастом халате.
— Здравствуйте, — поздоровался Валентин.
— Здорово! — забасил мужик, обхватывая его ладонь своей огромной потной ручищей. — Меня Борей звать.
— Валентин, очень приятно. Будем знакомы.
— Так за это дело надо… — Мужик мечтательно закатил глаза, явно на что-то намекая. — У?
— Чего? — не понял Валентин.
— Ну обмыть надо, — пояснил мужик.
— А-а, так мы еще только разгружаемся и…
— Так я же не сейчас предлагаю, что я, некультурный — с утра пить? — удивился Боря. — Вечерком отметим.
— Хорошо, а сейчас я пойду, а то там грузчики без меня…
— Правильно, — забасил мужик, — беги. Грузчики — это такое дело, тут без присмотра никак!
Валентин пожал лапу мужику, сказал «до свидания» его жене, подмигнул Лене и побежал вниз. Пришел он как нельзя кстати. Грузчиков по-прежнему было двое, и занимались они не своими прямыми обязанностями, а диспутом. Диспут на тему: куда пойти старушке, которая попросила их не материться на весь двор. Старушка уже побледнела и была готова хлопнуться в обморок.
* * *
Вечером они сидели в новой квартире за импровизированным столом. Кругом был бедлам, валялись еще не распакованные коробки, мебель была расставлена только в первом приближении, но гостей это, кажется, не смущало.
— Ты б хоть показал свои владения, сосед, — загрохотал после очередной рюмки Борис. — А то держишь на кухне, даже как-то неприятно.
— А, эт-пожалуйста, — выдавил из себя захмелевший Валентин. — Леночка, может, ты как хозяйка покажешь?
Лена поднялась, а за ней и остальные выползли из-за стола и пошли блуждать по квартире. Они осмотрели комнату, в которой сидели, кухню, коридор, еще не приведенные в порядок.
— А вторая комната? — поинтересовался Борис. — Квартира ведь двухкомнатная.
— Понимаешь, тут такое дело, — смутилась Лена. — Ну, в общем, после коммуналки мы еще ничем не обзавелись, а мебель из одной комнатушки по двум комнатам не расставить. Там ничего пока и нет.
— Ну, раз такое дело, — добродушно загрохотал Борис, — могу вам диванчик отдать. Он, правда, не новый, но на первое время, так сказать.
— Боря, — чуть ли не впервые за вечер подала голос жена Бориса. — Это для дачи.
— Да ну еще, — отмахнулся Борис. — Дача, дача. Только и слышишь от тебя, что дача. На даче и так барахла хватает, а тут… Давай, сосед, пошли мебеля таскать!
Валентин вышел вслед за Борисом в межквартирный холл. И уже минут через пятнадцать, после осмотра достопримечательностей соседской квартиры, Валентин вместе с Борисом волок диван. Вернее, волок его Борис, а вместе с диваном и Валентина, который только и умудрялся, что пальцы отдавливать в дверных проемах.
Потом долго обмывали диван, потом был какой-то провал в памяти, потом разошлись. Потом Валентин проснулся наутро с головной болью и мерзостным привкусом во рту. Проснулся он на подаренном диване, и диван ему сразу не понравился. Валентин чувствовал напряженные пружины дивана и какую-то его сердитость и обиженность. Ну вот, допился, уже диван сердитым и обиженным кажется. Или не кажется? Валентин хотел встать, но от самого незначительного движения ему сделалось так дурно, что он без сил растекся по дивану и застонал. На стон тут же прибежала Лена.
— Живой? — поинтересовалась она.
— Местами, — слабо отозвался Валентин.
— Погоди, — сказала жена со смесью жалости и раздражения в голосе, — сейчас кефира принесу.
Кефир не оказал того чудодейственного воздействия, какое ему приписывают, и Валентин провалялся на диване до обеда. Единственная мысль, которая все это время не давала ему покоя, была о диване. Диван казался грубым, сердитым ворчуном, обиженным и потому ощетинившимся на него. Валентин не заметил, как начал говорить с диваном, просить его стать чуть помягче, но диван, как нарочно, немилосердно всаживал ему в бока свои напряженные пружины.
Во время обеда Лена поинтересовалась:
— Ну, как спалось?
— Мерзко! — пробормотал Валентин.
— Пить надо меньше, — ехидно отозвалась Лена.
— Да при чем тут пить? Диван омерзительный.
— Ну вот, люди нам диван подарили, а ему, видишь ли, он не нравится. Дареному коню в рот не заглядывают. Ну скажи ты мне на милость, чем тебе диван не угодил?!
— Сердитый он, — пробормотал Валентин.
Лена уронила вилку, посмотрела на мужа ошарашенно, потом во взгляде появилось беспокойство:
— Валь, может, приляжешь, а?
— Спасибо, уже належался. И что ты на меня так смотришь?
— Ну…
— Может, ты думаешь, что я уже допился до чертей? Так нет!
— Да ну! — не удержалась Лена. — А чего тогда у тебя с диваном?
— И вовсе не у меня. Не веришь — иди и посмотри.
— И посмотрю!
— И посмотри!
— Ну ладно!
Разъяренная Лена подскочила с табурета и побежала в комнату, Валентин поплелся за ней. В комнате Лена долго смотрела на диван. Старенький, с углами, обгрызенными собачьими зубами, и непонятно-зеленой обивкой.
— Ну и чем он тебе не нравится?
— Не нравится, и все! Драный и сердитый, — упрямо повторил Валентин. Ему почему-то вспомнилось детство. Он с приятелем рылся у этого приятеля в ящике с игрушками и все время натыкался на мягкую обезьяну. У обезьяны была вырвана пуговица-глаз, и из «глазницы» торчал кусок ваты. Маленького Валю это зрелище приводило в ужас. Вата из драных углов дивана торчала точно так же.
Лена тяжело вздохнула, взяла иголку с ниткой и принялась за работу. В результате ее усилий вата, или чем там был набит этот диван, исчезла, а на месте дыр появились косые уродливые шрамы. Диван от этого менее сердитым не стал, но Валентин побоялся упоминать об этом вслух, а то вдруг и вправду за сумасшедшего примут.
— Так тебя устроит? — отдуваясь, спросила Лена.
— Вполне, — отозвался Валентин, хотя диван ему по-прежнему не нравился.
— Ну, вот и славно. Ты бы помог мне с вещами разобраться, а то валяешься целый день, а работы непочатый край.
2
Валентин стоял на кухне у раскрытого окна, смотрел вниз и курил. Внизу суетились маленькие люди, по периметру крохотного дворика стояли спичечные коробки машин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
— Так казалось не только тебе, — пробормотал я.
— Да, — задумчиво произнес вол, в его глазах стояли слезы. — Ну что ж, иди. Город примет всех, кто идет к нему. Иди же, он ждет.
И он снова опустил тяжелую голову.
Аллея кончилась. Посыпанная песком дорожка уперлась в лестницу, резво убегающую вверх. Я тяжко вздохнул и побрел туда, куда уводили ступеньки.
Она казалась бесконечной, эта лестница, но, как и все в этом мире, она кончилась. Я вышел на широкую площадь и остановился с раскрытым ртом. На противоположной стороне площади возвышался сказочной красоты дворец. Блестящие золотом шпили беззастенчиво и как-то дерзко упирались в небо. Я загляделся и пропустил тот момент, когда к моим ногам спикировал огромный орел.
— Ну, вот и ты, — размеренно произнес он хриплым голосом. — Идем, я провожу тебя к нему.
Я посмотрел на орла. В нем, в отличие от его предшественников, не было и грамма эмоции. Ни веселья, ни ярости, ни грусти. Только блестело золотистое оперение и глаза. Умные глаза, мудрые. А в несуразной фигуре, что запрыгала вперед по площади, чувствовалась смертельная усталость.
— Стой! — окрикнул я.
Орел повернул голову, стрельнул взглядом.
— Куда ты ведешь меня?
— В Город. Ты шел к нему, и он тебя ждет.
— Какой город?! — не выдержал я.
— А это уже тебе решать, — загадочно произнес пернатый собеседник и взмахнул крылом, указывая мне на широкие двери золотого дворца.
Десять ступенек — десять тяжелых шагов, огромные золоченые двери — неимоверная тяжесть, а дальше…
Коридор уносился куда-то вдаль, разделяясь на сотни переходов, комнат, залов, коридорчиков…
— Я пришел, — сообщил зачем-то я.
— Пришел… — эхом разнеслось под высокими потолками.
— И что дальше? — разозлился я.
— Дальше? — отозвалось эхо пустого дворца.
— Дальше, — подтвердил я.
— Дальше, — прошелестело над головой. — Дальше ты должен найти то, за чем пришел.
От неожиданности я вздрогнул:
— Кто ты?
— У меня много имен, — уклончиво ответил тихий умиротворенный голос. — Всякий, кто здесь появлялся, давал мне новое имя. Особенно писатели, поэты, художники. Даже те, кто не доходил, чувствовал меня инстинктивно или придумывал для себя, давая новое имя.
— Тогда… — Я задумался, вспомнив льва, вола и орла. — Тогда я буду звать тебя Город.
— Хорошо, — в голосе появилась ироничная нотка. — Чего ты хочешь? Спрашивай.
— Ты знаешь, как я сюда попал? — спросил я, чтобы хоть что-то спросить.
— Так же, как и все другие. Тебе стало невыносимо в твоем мире, и ты пришел ко мне. Тебе нужно успокоение, ты его получишь.
— Откуда вы все знаете, что мне нужно? — вспылил я.
— Ты пришел сюда потому, что тебя…
— Не надо, я знаю, — оборвал я его.
— Прислушайся, — вкрадчиво прошелестел голос. — Я дам тебе совет.
— Не надо!
— Да, но…
— Я сказал — нет. Не желаю я ваших советов. Отчего себе никто не советует, все стремятся посоветовать другому. Легко жить чужой жизнью, только как до своей дело доходит, все дураками оказываются. И выясняется, что хоть на чужих ошибках учиться правильнее, на своих все же легче.
— Зачем ты так? — расстроился Город. — Ну, неприятности у тебя, ну и что. Не отчаивайся. Кто любит, тот любим.
— Кто светел, тот и свят, — продолжил я. — Ты никому этого раньше не говорил?
— Говорил. Ну и что?
— А то, что туфта все это. — В душе вновь заскреблись чувства, от которых я тщетно пытался бежать. — Тот, кто любит, — кретин, никчемный страдалец. Тебе никогда не приходило в голову, что любовь может быть без взаимности. Любовь в одни ворота.
— Ты хочешь сказать, что тебя никто не любит? — зашелестел голос. — А может, ты просто не хочешь этого видеть?
— Какое мне дело до всех, когда она… — начал было я, но осекся.
— Так ты…
— Да…
— Жаль.
— Меня? — я не заметил, как перешел на крик. — Я не просил жалости.
— Да, но тебе ведь хотелось, чтобы тебя пожалели, — заметил голос.
— Возможно, — сердито пробормотал я. — Но я ненавижу, когда меня жалеют. Я не хочу…
— А чего ты хочешь? Не знаешь? Ты устал. Ты просто поистрепался. Присядь, отдохни, подумай. Иногда это необходимо. Располагайся.
Я не стал спорить, просто сил уже не было, рухнул на пол там, где стоял, прислонился к золотой колонне. По залам пронесся ветерок. Теплый, ласковый, нежно потрепал меня по волосам, дохнул горьковатым запахом степной травы, высушил воспаленные глаза. Время потеряло всякий смысл, потерялось…
Я поднялся на ноги. Былой прыти не было, но зато ушла боль, тоска и усталость. Исчезла пустота и холод в душе, наметился какой-то смысл в грядущем бытии.
— Спасибо, — тихо поблагодарил я.
— Не стоит, — отозвался шелестящий голос.
— Я загляну еще, — полувопросительно-полуутвердительно пробормотал я.
— Как знать, — откликнулся Город. — Тебе должно стать очень плохо, чтобы ты снова смог попасть сюда. Так стоит ли? Лучше пусть все будет хорошо. Иди и не хандри так больше.
— До свидания, — по-дружески улыбнулся я.
— Свидания. Свидания… Свидания?..
— Кончай дурачиться, — расстроился я. — Ведь не привиделся же ты мне.
— Виделся…
Эхо умолкло, чтобы больше не возвращаться.
Я вздохнул и вышел в сад. Весело светило солнце, яростно били фонтаны, остервенело щебетали птицы. Среди деревьев мелькнула огненная грива.
— Стой! — крикнул я и побежал за пламенем. — Подожди, я хотел спросить.
Но лев не остановился. Я бежал за ним, не заметив, как пронесся мимо пруд с лебедями, как промелькнула аллея, как выскочил сквозь прозрачные ворота…
Тогда я понял, что потерял найденный было город. Пейзаж вокруг был привычен до невозможности. Я резко обернулся. В воздухе медленно таяла аллея и золотой дворец вдалеке, и три фигуры. Лев — яростная борьба, необузданное веселье, жаркий и такой же кратковременный момент счастья. Вол — невыразимая скорбь, грусть, тоска в глазах, заглядывающих в душу. Орел — золотистый самородок вынесенной мудрости. Вот только почему-то в орле мне запомнился больше не взгляд умных глаз, а устало сгорбившаяся фигура.
Видение растаяло. Чем бы оно ни было, оно справилось со своей задачей. Во мне просыпалась кипучая энергия. Я бодро шел по улице. Я знал, куда я шел, я знал, что мне делать. Солнце бешено светило мне в спину, и весело щебетали птицы. На душе посветлело. Все получится.
Вот только три фигуры не отпускали меня. Лев, вол и орел. Лев, вол и… Лев…
Господи, неужели все начинается по новой?..
ВЕЩИ
Я заметил, что за мной шпионят вещи,
Смотрят так многозначительно и веще,
Будто молча обещают Страшный Суд…
Леонид Филатов
1
— Тащи, проходит.
— Да тащу я, тащу!
— Мать твою, кто ж так тащит? Ты чё, не завтракал? Ты…
Дальше грузчик выдал такую тираду хорошим грузчицким матком, что если б она здесь была приведена, покраснела бы бумага. Грузчиков сейчас было двое. То есть, вообще-то их было четверо, но двое уже куда-то исчезли. Выглядело это очень невинно:
— Валентин Николаевич, я в ларек за сигаретами сбегаю?
И еще через пятнадцать минут:
— Валентин Николаевич, я сбегаю Митьку потороплю?
Теперь их не было, причем не было вот уже полчаса. Грузчиков осталось двое. Один, за сорок, постоянно матерился, другой, лет двадцати, всю эту матерщину выслушивал. Валентину надоело наблюдать, как эти двое выгружают его мебель, особенно ему надоело звуковое оформление, под которое проходила разгрузка. Он оторвался от стены, на которую до того опирался, прошел мимо машины, забежал в подъезд. Лифт гудел, как зверь, но поднимал вверх довольно медленно. На то, чтобы с первого этажа подняться на семнадцатый, у Валентина ушло около минуты. Двери поползли в разные стороны, открывая проход, и он вышел на родной теперь этаж. Двери в межквартирный холл и в квартиру были распахнуты. Валентин прошел в квартиру, закричал с порога:
— Лена! Ленусик, ты тут?
Жена высунулась из кухни почти сразу:
— А, Валечка, иди сюда. Познакомься, это наши новые соседи.
Валентин прошел на кухню и обнаружил там огромного мужика с красной рожей и необъятную бабищу в цветастом халате.
— Здравствуйте, — поздоровался Валентин.
— Здорово! — забасил мужик, обхватывая его ладонь своей огромной потной ручищей. — Меня Борей звать.
— Валентин, очень приятно. Будем знакомы.
— Так за это дело надо… — Мужик мечтательно закатил глаза, явно на что-то намекая. — У?
— Чего? — не понял Валентин.
— Ну обмыть надо, — пояснил мужик.
— А-а, так мы еще только разгружаемся и…
— Так я же не сейчас предлагаю, что я, некультурный — с утра пить? — удивился Боря. — Вечерком отметим.
— Хорошо, а сейчас я пойду, а то там грузчики без меня…
— Правильно, — забасил мужик, — беги. Грузчики — это такое дело, тут без присмотра никак!
Валентин пожал лапу мужику, сказал «до свидания» его жене, подмигнул Лене и побежал вниз. Пришел он как нельзя кстати. Грузчиков по-прежнему было двое, и занимались они не своими прямыми обязанностями, а диспутом. Диспут на тему: куда пойти старушке, которая попросила их не материться на весь двор. Старушка уже побледнела и была готова хлопнуться в обморок.
* * *
Вечером они сидели в новой квартире за импровизированным столом. Кругом был бедлам, валялись еще не распакованные коробки, мебель была расставлена только в первом приближении, но гостей это, кажется, не смущало.
— Ты б хоть показал свои владения, сосед, — загрохотал после очередной рюмки Борис. — А то держишь на кухне, даже как-то неприятно.
— А, эт-пожалуйста, — выдавил из себя захмелевший Валентин. — Леночка, может, ты как хозяйка покажешь?
Лена поднялась, а за ней и остальные выползли из-за стола и пошли блуждать по квартире. Они осмотрели комнату, в которой сидели, кухню, коридор, еще не приведенные в порядок.
— А вторая комната? — поинтересовался Борис. — Квартира ведь двухкомнатная.
— Понимаешь, тут такое дело, — смутилась Лена. — Ну, в общем, после коммуналки мы еще ничем не обзавелись, а мебель из одной комнатушки по двум комнатам не расставить. Там ничего пока и нет.
— Ну, раз такое дело, — добродушно загрохотал Борис, — могу вам диванчик отдать. Он, правда, не новый, но на первое время, так сказать.
— Боря, — чуть ли не впервые за вечер подала голос жена Бориса. — Это для дачи.
— Да ну еще, — отмахнулся Борис. — Дача, дача. Только и слышишь от тебя, что дача. На даче и так барахла хватает, а тут… Давай, сосед, пошли мебеля таскать!
Валентин вышел вслед за Борисом в межквартирный холл. И уже минут через пятнадцать, после осмотра достопримечательностей соседской квартиры, Валентин вместе с Борисом волок диван. Вернее, волок его Борис, а вместе с диваном и Валентина, который только и умудрялся, что пальцы отдавливать в дверных проемах.
Потом долго обмывали диван, потом был какой-то провал в памяти, потом разошлись. Потом Валентин проснулся наутро с головной болью и мерзостным привкусом во рту. Проснулся он на подаренном диване, и диван ему сразу не понравился. Валентин чувствовал напряженные пружины дивана и какую-то его сердитость и обиженность. Ну вот, допился, уже диван сердитым и обиженным кажется. Или не кажется? Валентин хотел встать, но от самого незначительного движения ему сделалось так дурно, что он без сил растекся по дивану и застонал. На стон тут же прибежала Лена.
— Живой? — поинтересовалась она.
— Местами, — слабо отозвался Валентин.
— Погоди, — сказала жена со смесью жалости и раздражения в голосе, — сейчас кефира принесу.
Кефир не оказал того чудодейственного воздействия, какое ему приписывают, и Валентин провалялся на диване до обеда. Единственная мысль, которая все это время не давала ему покоя, была о диване. Диван казался грубым, сердитым ворчуном, обиженным и потому ощетинившимся на него. Валентин не заметил, как начал говорить с диваном, просить его стать чуть помягче, но диван, как нарочно, немилосердно всаживал ему в бока свои напряженные пружины.
Во время обеда Лена поинтересовалась:
— Ну, как спалось?
— Мерзко! — пробормотал Валентин.
— Пить надо меньше, — ехидно отозвалась Лена.
— Да при чем тут пить? Диван омерзительный.
— Ну вот, люди нам диван подарили, а ему, видишь ли, он не нравится. Дареному коню в рот не заглядывают. Ну скажи ты мне на милость, чем тебе диван не угодил?!
— Сердитый он, — пробормотал Валентин.
Лена уронила вилку, посмотрела на мужа ошарашенно, потом во взгляде появилось беспокойство:
— Валь, может, приляжешь, а?
— Спасибо, уже належался. И что ты на меня так смотришь?
— Ну…
— Может, ты думаешь, что я уже допился до чертей? Так нет!
— Да ну! — не удержалась Лена. — А чего тогда у тебя с диваном?
— И вовсе не у меня. Не веришь — иди и посмотри.
— И посмотрю!
— И посмотри!
— Ну ладно!
Разъяренная Лена подскочила с табурета и побежала в комнату, Валентин поплелся за ней. В комнате Лена долго смотрела на диван. Старенький, с углами, обгрызенными собачьими зубами, и непонятно-зеленой обивкой.
— Ну и чем он тебе не нравится?
— Не нравится, и все! Драный и сердитый, — упрямо повторил Валентин. Ему почему-то вспомнилось детство. Он с приятелем рылся у этого приятеля в ящике с игрушками и все время натыкался на мягкую обезьяну. У обезьяны была вырвана пуговица-глаз, и из «глазницы» торчал кусок ваты. Маленького Валю это зрелище приводило в ужас. Вата из драных углов дивана торчала точно так же.
Лена тяжело вздохнула, взяла иголку с ниткой и принялась за работу. В результате ее усилий вата, или чем там был набит этот диван, исчезла, а на месте дыр появились косые уродливые шрамы. Диван от этого менее сердитым не стал, но Валентин побоялся упоминать об этом вслух, а то вдруг и вправду за сумасшедшего примут.
— Так тебя устроит? — отдуваясь, спросила Лена.
— Вполне, — отозвался Валентин, хотя диван ему по-прежнему не нравился.
— Ну, вот и славно. Ты бы помог мне с вещами разобраться, а то валяешься целый день, а работы непочатый край.
2
Валентин стоял на кухне у раскрытого окна, смотрел вниз и курил. Внизу суетились маленькие люди, по периметру крохотного дворика стояли спичечные коробки машин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24